Снежный пепел

Я обычно помогаю патологоанатому, но сегодня нет настроения. Почти год, как я ушла со «скорой помощи», перебивалась случайными заработками, пытаясь оплатить матери лечение. Бралась за любую работу, только морг не бросила, теперь я работаю в другом его отделении — «салоне красоты», готовлю тела к погребению, навожу красоту, одеваю и наношу макияж, если родственники покойного просят об этом.

Да, работка не из приятных, но здесь платят в два раза больше, а деньги скоро понадобятся, и очень много. Грядет новый курс химиотерапии для мамы, меня уже предупредили, чтобы готовила взнос. А у меня не хватает, и работу вторую потеряла. Я выдохлась, силы иссякли, а вместе с ними и желание метаться по городу в поисках злачного места работы.

— Чего грустишь, красотка? — обращает на меня внимание Гринь, отрываясь от работы.

Он снимает перчатки, берет пульт и отключает кондиционеры, улыбаясь мне.

— Открывай уже окно, может дождь поднимет тебе настроение, — подходит, помогая со створкой. Знает, как я люблю дождь…

Теперь я смотрю, как по моей ладошке скачут капли, холодя кожу. Я заворожена танцем алмазных капель, и изысканной природной мелодией, простой, но такой волшебной.

— Так что тебя гложет?

— Работу снова потеряла, а через неделю платить за лечение мамы. Я на мели, меня уже квартирная хозяйка из доброты душевной кормит. Не справилась я…

Мне горько это признавать, ведь я сама уговорила маму лечиться, и сама же обязала себя платить за лекарства. И вот, спустя год сдулась.

— Ты это вот брось, — гудит седая голова, Гринь присаживается рядом на подоконник, гладит меня по плечу. — Денег дам, и работу тоже. Ты не бросила меня, за это щедро вознагражу!

Смотрю в поблекшие серые глаза, усмехаясь. Это невозможно, долг отдавать тоже нечем, поэтому, не возьму я у старика деньги.

— Я не могу… там много, больше ста тысяч, — качаю головой, размышляя, в какой банк податься за кредитом завтра.

— Аленка, у меня есть, гораздо больше. Ну куда мне их, солить что ль?

— Детям своим.

— Мои сыновья уже взрослые, им мои копейки не нужны, — грустно говорит Гринь, потом берет меня за руку и странно смотрит. Я уж было хотела не так понять его, подумав, что мой старый начальник клеится ко мне, но дело в другом. — Я всегда хотел дочку, вот такую, как ты. Но моя жена рано ушла, туда, откуда не возвращаются. Другую не смог полюбить. Вот и остался без дочери. А глядя на тебя я, я мечтаю, что ты и есть моя малышка. Ты даже похожа чем-то на мою Риту.

— Мне очень жаль… — шепчу, зная, что Гринь никогда не говорит о своей семье и тем более о мечтах. Я вывела его на откровения двумя словами всего лишь, тем, что отказалась от помощи.

— Если жаль, то давай номер карты, я скину нужную сумму. Отдашь, когда сможешь. А если не сможешь, то и ладно. Я немолод, и если что случится, то с собой взять не смогу все равно, эти бумажки. Тебе нужнее.

Гринь уходит снова к столу, на котором лежит старик. Он будто сравнивает себя с ним, хотя еще не так стар.

— Вот этот дед сможет забрать с собой накопления, квартиру, машину? Ведь у него по-любому есть и деньги, и жилье. И пес есть, Ромео, золотистый спаниель… и его с собой не заберет.

Я удивленно смотрю на Гриня, откуда он знает, что есть у этого человека? ладно про деньги и квартиру догадаться не сложно, но собака…

— Это твой знакомый? — спрашиваю не просто из любопытства, вдруг друга поддержать нужно.

— Нет. Просто нашел сначала шерсть собачью на его одежде, а потом вот, — протягивает мне фотографию рыжего песика, такого милого, что у меня глаза щиплет от слез. Он теперь где-то один, раз хозяин его здесь.

— Может, родственники песика заберут? — предполагаю, уже решив отыскать его.

— Даже деда никто не заберет. Приезжал его поверенный, рассказал, что старик сам нанял ритуальную службу, оплатил и похороны, и место на кладбище. Нет у него родных. Только этот пес. Там на другой стороне посмотри.

Я переворачиваю фотографию, и вижу надпись: «Это мой пес Ромео. Если со мной случилось что-то, значит он остался один в квартире. Не сочтите за труд, позвоните по этому номеру и сообщите об этом абоненту. С огромной благодарностью, Устименко Борис Юрьевич.»

— Слушай, надо позвонить же… — вскакиваю с подоконника, волнуясь уже всерьез. — Ведь дедушку привезли вечером, значит Ромео сутки скоро, как один.

— Я позвонил. Говорю же, приходил поверенный уже. Его можешь не готовить к похоронам особо, некому на него смотреть. Завтра в полдень ритуальная служба приедет за ним.

Вечером Гринь уезжает домой, обещая договориться о новой работе для меня, с одним из своих многочисленных друзей. Мне очень нужна работа, необходима. Хоть бы у него получилось.

Я закрываюсь изнутри, выпроводив двух санитаров за территорию морга, они дежурят в своей каморке. Мне совсем не страшно одной, стелю себе на кушетке в ординаторской. Здесь уютно, везде кусты в горшках, телевизор на стене, можно спать, или смотреть фильмы до посинения. Имеется небольшой холодильник и чайник с микроволновкой, в которой я разогреваю свой ужин.

Ночью почти не привозят «постояльцев», редко. Сплю спокойно до утра. И только одна мысль не дает покоя — как там, в неизвестной квартире красавец Ромео?

Утром с санитарами одеваем тело старика, готовлю нужные документы, и уже в восемь часов еду по адресу, который нашла в книге регистрации «постояльцев» нашего «отеля».

Первый день лета, солнце сегодня жарит с утра, во дворах тишина. Никто не торопится в школу, каникулы, да и выходной день дает немного отоспаться. Я нахожу нужный подъезд и стою на крыльце, разглядывая домофон. Подождать, когда кто-нибудь войдет или выйдет, или позвонить в любую квартиру. Но мне неловко, в воскресное утро многие отдыхают.

Выбираю первый вариант, жду, сидя на скамейке. Недолго. Вскоре домофон пищит и из подъезда выскакивает маленькое солнце.

— Ромео! — зову, пес мне как родной стал, так долго я разглядывала его снимок. Собака сначала останавливается, а потом радостно мчится ко мне, скулит и тычется в мои руки. Милый…

— Вы кто, девушка? — слышу над головой.

Я и не заметила, что следом за собакой вышел молодой мужчина, и в руках у него поводок. Значит, за Ромео есть кому приглядеть, я могу спокойно уходить. И даже немного жаль, почему-то…