Снова с тобой

— Теперь ваша очередь, миссис Куинн.

Но бабушка не шелохнулась, только покачала головой.

— Спасибо, доктор, но я была бы признательна, если бы сначала вы приняли мою внучку.

Хэнк повернулся к Ноэль.

— А что с вами?

Ноэль указала на свою ступню, на которой кожа между ремешками сандалии уже стала лиловой.

— Должно быть, я просто растянула ногу. Кажется, кости целы. — Она осознала, что взгляды всех присутствующих прикованы к ней, и с ужасом поняла, что с трудом сдерживает слезы.

— Сейчас посмотрим. — Хэнк помог ей встать и под локоть повел в кабинет.

В кабинете все осталось по-прежнему. Ноэль с детства помнила коричневую кушетку, застеленную в ногах бумагой, серые металлические шкафы, высокий стол, покрытый розоватой пластмассой. Здесь даже пахло так же, как во времена доктора Мэтьюза, — спиртом и вишневыми леденцами.

— Мне следовало заранее договориться о приеме, — виновато произнесла она, взбираясь на смотровой стол. — Но поскольку я все равно направлялась к вам, я…

Она умолкла и поморщилась: врач расстегнул ее сандалию и осторожно ощупал щиколотку. Хэнк сидел на низком табурете, склонившись над ногой Ноэль, а она смотрела на его шею — бледную ниже линии загара, под оттопыренным воротником светло-голубой рубашки. Она заметила, что врачу давно следовало бы подстричься; отросшие пряди волос, образующие треугольник на затылке, придавали ему беспомощный вид.

Когда он поднял голову, его глаза задорно поблескивали.

— Какую новость вы хотите услышать первой — хорошую или плохую?

— Если плохая новость — перелом, это еще не самое страшное событие сегодняшнего дня, — мрачно заверила его Ноэль.

Хэнк не стал вдаваться в подробности.

— Тогда начнем с самого хорошего. На всякий случай я мог бы сделать рентген, но я на девяносто девять процентов убежден, что у вас просто сильное растяжение. — Его улыбка стала шире. — А плохая новость такова: то, обо что вы ударились ногой, вряд ли удастся починить.

Вспоминая отвратительную сцену возле дома Роберта, Ноэль ощутила тошноту. Но Хэнк улыбался так сочувственно, что она невольно ответила ему грустной улыбкой.

— Это была дверь, — призналась она. — К сожалению, она осталась целой.

— Тому, кто прятался за дверью, повезло.

Ноэль нахмурилась.

— А я не знала, что вы разбираетесь в психиатрии.

— Это была всего лишь подсказка интуиции.

Ноэль вдруг с беспокойством осознала, что она выглядит плачевно. Торопясь к врачу, она успела только пригладить волосы и ополоснуть заплаканное лицо. Неужели Хэнк уже пришел к выводу, что она неуравновешенная, истеричная особа, способная пинать дверь? «Пациентка, тридцатилетняя белая женщина, перенесла приступ истерии, вероятно, вызванный употреблением алкоголя или наркотиков…»

Но к счастью, она ошиблась: Хэнк смотрел на нее с неподдельным интересом, даже с оттенком восхищения. Приободрившись, она призналась:

— За дверью стоял мой муж. Мы с ним разводимся.

— Насколько я понимаю, отнюдь не мирно.

— Вы имеете в виду вот это? — Она подняла поврежденную ногу. — От мужа мне ничего не нужно. Дело обстоит совсем иначе. — Она прерывисто вздохнула. — Это долгая история.

— Развод — серьезное испытание. Кажется, у вас есть дочь? Простите… я понимаю, каково вам сейчас. — Хэнк сочувственно нахмурился, осторожно стаскивая с ее ноги сандалию. — Как она отнеслась к вашему решению?

Ноэль медлила, не зная, стоит ли быть откровенной с ним.

— Пока еще рано судить. Ей всего пять лет.

— За время резидентуры [3] я повидал немало детей такого возраста. — Он говорил мягко, явно понимая, как Ноэль нуждается в утешении. — Меня всегда поражала их выносливость.

Воспользовавшись случаем, Ноэль спросила:

— Где вы проходили резидентуру?

— В Колумбийской пресвитерианской больнице. Ноэль изумилась: такая престижная клиника! Не задумываясь, она выпалила:

3

Резидентура — последипломная больничная подготовка врачей.

— Простите за любопытство, но как вы в конце концов очутились в Бернс-Лейк?

Она тут же пожалела о сказанном. Вопрос прозвучал грубо, и, кроме того, судьба врача ее не касалась.

Кажется, Хэнк ничуть не обиделся. Он улыбнулся, словно человек, привыкший к подобным вопросам. Вблизи Ноэль разглядела, что глаза у него не карие, а ореховые, точнее — цвета крепкого чая. В свете мощной флюоресцентной лампы его густые ресницы отбрасывали легкую тень на слегка присыпанные веснушками скулы. Должно быть, он часто бывал на свежем воздухе, и Ноэль вдруг задумалась, как предпочитает проводить свободное время семейный врач, которому некогда даже подстричься. Ловит рыбу? Нет, он не похож на любителя рыбалки. Скорее занимается бегом.

«Да, он в отличной спортивной форме». Мысли Ноэль приняли неожиданное направление, и она покраснела.

— Лучший способ ответить — спросить, как я вообще очутился на Парк-авеню. — Хэнк невесело засмеялся. — Я провел там девять неплохих лет, но чувствовал себя не в своей тарелке. Я вырос в маленьком городке в Канзасе, который всеми силами стремился покинуть. И вот теперь я вернулся к тому, с чего начал. Обычная история, правда?

— Со мной случилось то же самое, — призналась Ноэль. — Я родилась и выросла здесь, в Бернс-Лейк, а когда мне исполнилось десять, переехала вместе с мамой в Нью-Йорк. Не поймите меня превратно: я рада, что мне довелось пожить в большом городе. Но все-таки я не могла дождаться дня, когда вернусь сюда. — Ноэль с удивлением заметила, что улыбается. — А у вас есть дети?

Он покачал головой.

— Моя жена не хотела иметь детей.

Известие о том, что Хэнк был женат, почему-то разочаровало Ноэль.

— Материнство привлекает далеко не всех, — неловко отозвалась она.

— Мы собирались иметь детей, но после нескольких лет супружеской жизни моя жена передумала. Поэтому мы и развелись. — На этот раз его лицо осталось грустным. — Кэтрин — профессор Нью-Йоркского университета, специалист по социальным женским проблемам. Незачем говорить, что она живо интересуется политикой. В какой-то момент она твердо уверовала, что дети — не что иное, как средство порабощения женщин мужчинами.

— Ужасная точка зрения. — Так, значит, он разведен… От этой мысли Ноэль стало легче.

— И я так считаю. — Хэнк поднялся, прошел к столу и начал рыться в ящике. — Вскоре с ногой все будет в порядке, — продолжал он. — Я просто перевяжу ее эластичным бинтом. Дома приложите к опухоли лед, и к завтрашнему утру она спадет. А если нет, снова приезжайте ко мне. И еще… — Он помедлил, поблескивая глазами. — Пока постарайтесь больше не пинать двери.