Сны Персефоны

— И остановить это никак нельзя?

Наверное, не стоило говорить с такой затаённой отчаянной надеждой.

— Не знаю, — прямо отвечает он и, наконец, вскидывает на меня взгляд, который мне очень не нравится, — затравленный, обречённый. — Это — технология Звездного Чертога. Я лишь один раз видел, как она действует.

— И когда же? — почему-то мне кажется, что Гермес сейчас вспомнит одно из самых трагических событий в истории Олимпа.

И он не подводит меня, роняя жуткие в своей сути слова:

— Когда исчезла Гестия…

_____________________________________

[1] Гестия (др. — греч. ) — в древнегреческой мифологии юная богиня семейного очага и жертвенного огня. Дала обет безбрачия, потому что полностью посвятила себя служению людям. Именно она символизировала тепло семенного очага, поэтому смертные почитали её превыше других богов, и даже Зевс соглашался с таким положением вещей. Ведь Гестия, как никто, далека от дрязг и страстей, обуревавших Олимп.

[2] Один из эпитетов Артемиды, связанный с праздником, участницы которого переодевались в медведиц.

[3] В древнегреческой мифологии — богиня победы.

[4] В древнегреческой мифологии — богиня, олицетворяющая память.

* * *

Персефона лишь смотрела, как бесится Аид — швыряет в стену предметы, ломает мебель, ревёт и бьётся, словно раненный зверь, но не лезла. Хотя до боли хотелось обнять, успокоить, наболтать нежных глупостей, только зачем? Они не помогут, они не вернут. Они лживы и никчёмны, как соболезнования смертных.

— Они волоска её не стоили! Грязью под её ногтями быть не могли! Пылью у стоп!

Персефона мало знала о жизни Аида до того, как он стал Владыкой Подземного мира. Ей казалось — он всегда находился в своём подземелье.

Но те, кто помнил его прежним, рассказывали иное: о мужественном разведчике времён Титаномахии, незримом щите, прикрывавшем спину своих братьев, опытном стратеге, разрабатывавшем дерзкие военные операции… Тех, кто говорил это, было немного. И среди них — тётушка Гестия.

Когда она вспоминала Аида, её светло-карие глаза нежно и влажно поблёскивали, и Персефона понимала: то не просто восхищение неизвестным героем, о котором не сложено легенд и торжественных од, это любовь — яркая, женская, перечёркивающая себя. Та любовь, что способна радоваться счастью любимого и твоему счастью с ним.

При этом Гестия ни капли не завидовала ей. Наоборот, обнимала и говорила:

— Хорошо, что ты. Другая бы его погубила.

А Кора (там, встречаясь с ней, — Кора) отмечала, как они с Гестией похожи: обе рыжие, вечно юные, тоненькие, как веточки.

Даже вспоминались слова Зевса: «Это Аид у нас всегда любил статуэточек, эстет». И теперь стало доходить, кто был ещё одной статуэткой. Непонятным было другое.

…однажды, уже после рождения Загрея, она заглянула к тётушке в гости и решилась спросить.

— Почему ты не открыла ему свои чувства? — Кора внимательно и с тревогой заглядывала в миловидное веснушчатое личико Гестии.

Та улыбнулась:

— Я всегда знала — все знали, впрочем, — быть трём братьям великими Владыками. А какая из меня Владычица? Нет, Кора, я бы никогда не смогла, как ты, — зародить жизнь во тьме.

Кора упрямо мотнула рыжей шевелюрой:

— Не правда. Ты же огонь! Ты бы согрела его, светила бы ему!

Гестия вздохнула:

— Нет, Кора. Ему не нужен огонь, ему нужна жизнь. Её сила, её мощь, её умение пробиваться сквозь толщу земли, пережидать зимние холода, возрождаться, цвести, плодоносить. Ему нужна ты, а не я. Я ведь нравилась ему, знаю, он сам не предложил и не взял. А я не стала навязываться. И очень рада, что у него есть ты. Спасибо тебе, девочка, за это.

Потянулась, поцеловала в лоб, нежно, по-матерински.

Они сидели в зале самого скромного и непритязательного дворца на Олимпе — в доме Гестии. Здесь не было мрамора и позолоты, здесь царили дерево, свежая зелень, необработанный камень. Кому-то может быть показалось бы убого и дико, но не Коре — её собственный дом, затерянный среди зелёных предгорий и священных рощ, выглядел так же.

Гестия вдруг подскочила и затараторила:

— Ой, у меня же есть подарок для тебя. Ещё на родины приготовила, а всё никак не отдам.

Она подхватилась и убежала вглубь комнаты, где стояли различные женские штучки — шкатулки и сундучки. Открыла один из них, достала нечто, полыхнувшее тёплым пламенем, и вернулась к Коре, поднявшейся к ней навстречу.

— Вот, — сказала и немного смутилась, протягивая ей незатейливое украшение — кулон-каплю на медной цепочке. Внутри капли металось и искрилось живое пламя. — Мой огонь, береги его, а он — будет хранить вашу с Аидом семью.

Кора задохнулась от благодарности, на глаза навернулись слёзы — на рождение Загрея ей преподнесли много подарков, дорогих и роскошных. Золото, алмазы, драгоценная глазурь украшали их. Но все они — холодные и пустые. А теплый огонёк, который бился сейчас в её ладони, согревал изнутри, наполнял душу светом и умиротворением.

В этот момент Кора поняла, почему смертные почитали Гестию превыше других — грозных и великих — богов: только она могла преподнести такой неоценимый дар — светлый огонь душевного тепла.

Юная тётушка нежно обняла её и сказала:

— Будь счастлива, дорогая. Тебе достался замечательный муж. А ты — всячески достойная его жена. Я очень рада за вас обоих.

Коре стало так тоскливо: столько долгих веков она мечтала услышать эти слова от матери. Но Деметра до сих пор убеждена — дочь глубоко несчастна в браке, а иначе с «этим» и быть не может. Не переубеждали даже горящие счастьем глаза и цветущий вид, когда Кора возвращалась на поверхность от мужа. И сколько Кора не пыталась переубедить — даже в гости звала, Деметра оставалась непреклонной.