Со спичкой вокруг солнца

— Вы думаете, я не объявляла?

— Ну и как?

— Решенье было в мою пользу.

— Чье решенье?

— Народного суда Зареченского района.

— Вы подали на мать заявление в суд?

— А как же! Она же у меня сына перемануть хотела.

— Сын сам ушел от вас.

— Сам не сам, а раз решенье суда было в мою пользу, судебный исполнитель доставил мальчишку домой силой. За доставку в такси исполнитель взял с меня семьдесят копеек, а хороших мыслей Элегию не внушил. У меня к нему, к паршивцу, чувства, а у него к матери никаких.

— А какие чувства у сына к отцу?

— Про отца я потом скажу. Мы еще о сыне не договорили.

— Слушаю, говорите.

— Ой, что я только не делала, чтобы приручить этого волчонка к себе. Два года назад, когда педагогический совет постановил дать Элегию Морозову похвальную грамоту за хорошую учебу, я тут же подаю на педсовет заявление. Прошу учителей помочь горю матери. Заставить сына любить, уважать ее. Учителя пошли навстречу, обязали Элегия Морозова любить, уважать мать.

Постановление вынесли, а хороших мыслей ребенку опять не внушили, и мне снова пришлось принимать меры.

— Написали еще одну жалобу?

— А как же!

— Теперь куда?

— В прошлом году Элегий подал заявление в комсомол. Я угадала — и на то собрание, где обсуждали его заявление, подала свое встречное и все с той же материнской просьбой. Комсомольцы тоже уважили просьбу и вынесли решенье: «Элегию Морозову — любить, уважать мать». Скажите, комсомолец-школьник должен исполнять комсомольские решенья? А мой сын не исполняет.

— Опять из дома ушел?

— Уйти не уходил, но и дома не жил.

— Как так?

— Утром проснется — и в школу. Из школы к Ванечкиным идет.

— Это кто?

— Он инвалид войны, пенсионер, она в детском саду нянечкой работает. У Ванечкиных он ест, пьет, делает уроки, а домой приходит только спать. Скажите, чего он к Ванечкиным ходить приохотился? Живут они в одной комнате. У нас две. Едят только каши: пшенную, гречневую, манную. А дома я для паршивца и пельмени кручу, И голубцы делаю. Но ему соседская пшенка вкуснее моих пельменей.

— У Ванечкиных есть дети?

— Сын Петька. Но дело не в Петьке, а в его матери. Элегий с детского сада помнит ее. Она Элегию никто, а он любит, уважает ее. Ну я терпела, терпела, а потом пошла в соседний корпус и бросила Ванечкиным в окно камень. А мой паршивец пришел из школы и в отместку порезал мое новое платье в лоскуты.

— Сами виноваты.

— Чем?

— Живете с соседями не по-соседски.

— Я пробовала с ними и по-хорошему. А как же. Два раза писала на Ванечкиных жалобы начальнику второго отделения милиции. Начальник их вызывал, делал внушенье. И моего паршивца вызывал. Внушал любить, уважать не чужую ему мать Петьки Ванечкина, а свою, родную.

— Внушение подействовало?

— Наполовину. Элегий ест, пьет, делает уроки, как и велел ему начальник второго отделения милиции, дома, а сердце его по-прежнему в соседнем корпусе у Ванечкиных. Научите, что делать?

— А что думает по этому поводу ваш муж?

— О муже речь будет после. Да чего там, скажу о нем сейчас. Я мучаюсь, не знаю, как внушить к себе любовь и уважение сына, прошу его, — кивок в сторону двери, — научи. А он отвечает: «Мне трудно помочь тебе, Дуся. Я сам не люблю тебя, не уважаю». Скажите, что вы бы сделали на месте жены после такого признания мужа?

— Попытался бы вызвать его на душевный разговор.

— Я так и сделала.

— А он?

— Стоит молчит. Вот как сейчас. Товарищ Володин и так к нему и эдак.

— Какой товарищ Володин?

— Председатель товарищеского суда при нашем ЖЭКе.

— Вы пожаловались в товарищеский суд?

— В тот же день. А как же!

— Вот это зря. Так любовь и уважение мужа не вернешь.

— Мне то же самое сказала одна умная женщина, тетя Ганя.

— Это кто?

— Продавщица из «Гастронома». Тетя Ганя штучными товарами торгует.

— Продавщица из «Гастронома» знает о ваших отношениях с мужем?

— У нас вся улица про это знает. Я же хожу советуюсь с народом. И об сыне, и об муже, и об этой ведьме, моей матери. А как же!

— И как муж?

— Вы про что? Про товарищеский суд? Я думала, он и на этот раз постоит помолчит и все обойдется по-хорошему. Не обошлось. Председатель суда, товарищ Володин, очень душевный человек, подзывает его к столу и говорит: «Подайте, мол, руку жене, обнимите. Жена, мол, самый близкий и дорогой человек своему мужу». А муж поворачивается и уходит. Думаете, домой? Нет. К Цветковой.

— Это кто?

— Женщина, которую он вместо законной жены любить стал. Правильно говорила мне умная женщина, тетя Ганя. Когда мужчина чужую бабу полюбит, у него и у бесхарактерного сразу характер объявляется. И пришлось мне срочно исправлять ошибку. И я исправила.

— Как?

— Написала жалобу секретарю парткома. За развал советской семьи ему дали выговор и велели возвернуться домой.

— Теперь, надеюсь, все в порядке?

— Три ночи в неделю он ночует дома, а три у Цветковой.

— Как так?

— Как слышали. Я хотела писать жалобу в Москву, а мне умная женщина, тетя Ганя, сказала:

«Не хочешь остаться матерью-одиночкой, мирись, живи с половинкой».

Я говорю:

«Я законная жена, мне обидно».

Она отвечает:

«Делай вид, что ничего не видишь, ничего не замечаешь, и тебе будет легче».

Так с того времени и пошло. Три ночи он, — кивок на дверь, — спит с женой, укрепляет семью, как ему было велено, а три ночи в неделю спит с Цветковой, потому что у него к ней любовь.

— А вы делаете вид, что ничего не видите, ничего не знаете?

— В те три дня, что он у нее ночует, я, как жена, места себе не нахожу. Сижу в одной рубашке в кровати, плачу, пишу на него жалобы в обком, в Москву. А утром рву эти жалобы, потому что, как правильно говорит умная женщина, тетя Ганя, когда мужчина полюбит, то у него и у бесхарактерного объявляется характер. А при таком положении мне лучше не злить его, — кивок на дверь, — а то он совсем уйдет к Цветковой. А за ним уйдет и Элегий.