Собака Xiv века

– В ветлечебницу на Сергеевской, - спросил он.

Таксист оторвался от разгадывания кроссворда и посмотрел на потенциального клиента.

– За вокзалом что ли? Сегодня червонец будет стоить.

Карл Иванович торговаться не стал.

– Не боязно в такой день из дома выходить?
– заводя мотор, поинтересовался таксист.

– Боязно, - признался Карл Иванович.
– А что делать? Собаке срочная операция нужна. А вы работать не боитесь? Машина у вас...ммм...не очень современная.

– Старые вещи пользовать дозволено. А не то бы и дома сносили, верно? На реке, к слову сказать, колёсный пароход по сей день ходит - и никого это не колышет, потому как экипаж из современников. Или зоопарк взять: разве саблезубого тигра кто-то требует уничтожить? Что с вами?

Вытянувшееся лицо Карла Ивановича приняло обычное выражение. Но мысль, его поразившая, не исчезла. Таксист был прав: животных не проверяли на лояльность и не объявляли их "исторически нежелательными". Но почему тогда за этой собакой идёт охота? Кури громко и обиженно скулила: ей мешал бинт и в такси ей не нравилось.

– Болеет собачка-то, - сочувственно произнёс таксист.

Город опустел и затих, и даже как-то поблёк, утратив часть ярких красок вместе с разноцветными кибитками средневековых циркачей. На очередном перекрёстке их такси резко затормозило: мимо на красный свет пронёсся водовоз, стегая что есть силы лошадь, а вслед за ним на мотоциклах промчались патрульные. До вокзала более ничего не случилось, и Карл Иванович надеялся, что вскоре минует самую опасную часть пути, но не тут-то было. Тоннель под железкой оказался закрыт: военная полиция разделила город на части, заблокировав мосты, тоннели и основные магистрали. К остановившемуся такси тут же направились патрульный. Ещё протягивая документы, Карл Иванович понял, что на этот раз влип... Военный взял паспорт и опустил на глаза очки-лупу, словно был не полицейским, а часовщиком.

– Дата явно подтёрта, - через несколько секунд сообщил он.

Стоять и ждать более не имело смысла. Нужно было действовать, и Карл Иванович положился на интуицию.

– Фас!
– отпуская поводок, скомандовал он.

Кури с места взвилась в воздух, ударила лапами в грудь патрульного и опрокинула его на спину, клацнув зубами перед самым носом. Спустя мгновение полицейский потерял сознание, ударившись головой об асфальт. Пока его товарищи среагировали и бросились в погоню, собака юркнула в щель между гаражами, увлекая за собой успевшего схватить поводок Карла Ивановича. Беглецы оказались на узкой тропинке, протоптанной между кирпичным забором и длинным рядом металлических гаражей. Вся она заросла кустарниками и травой - по голове хлестали ветки, высокая, в рост человека, крапива больно жалила лицо и руки. Где-то позади слышались возбуждённые крики преследователей. Тропинка вывела к дыре в заборе: видно ею пользовались несуны, и горячая благодарность им улетела в небеса, сорвавшись с губ Карла Ивановича.

4.

Четвероногий уродец напоминал мумию собаки, внезапно покинувшую склеп: от бинтов остались одни лохмотья и на бегу они развивались во все стороны. Курившие у ангара грузчики сначала захохотали, но увидев патрульных, разразились откровенной бранью. Расстояние между беглецами и их преследователями быстро сокращалось. Казалось, шансы на спасение совсем исчезли, когда единственный выход перегородила приехавшая "Волга", реквизированная полицией. К тому времени волонтёр уже выпустил поводок и просто бежал за собакой, пытаясь совладать с собственными лёгкими. Он даже не сразу понял, что кури со всех лап мчится не к воротам, а к зданию столовой в стороне от выхода. Сто метров... пятьдесят...десять... Карл Иванович с усилием распахнул дверь на толстой старорежимной пружине, влетел вместе с собакой внутрь, и дверь в отместку со всей силы хлопнула его по спине. Мгновением спустя в глазах волонтёра потемнело, но вовсе не от удара. В помещении будто погасили свет и зашторили окна.

– Стой на месте, - приказал ему женский голос.
– Побьёшь чего в темноте - век не расплатишься.

– Мы где?

– спросил Карл Иванович, стараясь не шевелиться.

– В Караганде!

Вспыхнула спичка и на миг, пока хозяйка этого странного места прикуривала, Серёдкин разглядел её лицо: оно было крупным, но красивым: прямой нос, смуглая кожа, тёмные волосы, собранные в хвост. Затем огонёк погас, и тьма поглотила окружающее пространство.

– В Караганде?
– переспросил Карл Иванович.

– В вино-водочном ты, - шумно выпуская дым, ответила хозяйка.
– С собаками запрещено к нам заходить, штраф двадцать пять рублей.

– А почему темно?

– Я чё те, лектор общества "Знание"? Перемещаемся мы. Как закончим - сразу рассветёт.

Смутная догадка мелькнула в голове Карла Ивановича. Глаза его постепенно привыкали к темноте, и он стал различать прилавок, продавщицу, стопку пустых ящиков в углу и полки со стеклянными бутылками. Вечно беспокойная кури, к его удивлению, лежала у прилавка, положив морду на лапы и мирно дремала.

– О вас легенды складывают, - сообщил он продавщице.

– Обо мне?

– О неуловимом советском магазине, торгующий водкой по талонам, народ прозвал его "Пьяным голландцем". Виноват, не представился. Профессор, доктор исторических наук, член-корреспондент Академии наук, почётный гражданин города Серёдкин Карл Иванович. Холост. Позвольте узнать ваше имя?

Продавщица Клава находилась в том женском возрасте, который художник Климт несправедливо пропустил на своей картине: ей было ближе к сорока. Время, когда надежды всё больше напоминают мечтания, неожиданно романтические для огрубевшей в боях за счастье души. Поэтому слова "профессор" и "холост" обладали для неё поистине магическим действием.

– Клавдия Сергеевна меня зовут...
– продавщица смущённо затушила едва прикуренную сигарету.
– Вы перед самым перемещением зашли, я и разглядеть не успела - подумала, опять шантрапа с шаромыгами. И собака у вас такая... необычная.

– Вымершая!
– важно добавил Серёдкин.
– Скажите, а где мы сейчас окажемся? Или все ваши перемещения непредсказуемы?

– В стекляшке у военкомата.

– А за рекой?
– с робкой надеждой поинтересовался Карл Иванович.

Увы, это было бы слишком хорошо... "Пьяный голландец" путешествовал исключительно в правобережье. У Клавы был даже список точек "выездной торговли", но только на ближайшие пару дней. Но улица Сергеевская в нём нашлась - следующим утром.

Карл Иванович был редким исключением из обычных граждан: он любил ожидание. Неторопливое течение времени, когда от тебя ничего не зависит и можно просто наслаждаться жизненной паузой, занимаясь несвойственными тебе делами. Серёдкин с удовольствием таскал ящики с бутылками, помогая принимать товар, одёргивал настойчивых покупателей, а когда Клава повесила на двери табличку "закрыто", принялся нарезать колбасу и хлеб и кипятить воду кипятильником в трёхлитровой банке. Кури беспробудно спала.

– Как всё это происходит?
– полюбопытствовал Серёдкин, когда они сели ужинать.
– Машины с водкой, народ с талонами - откуда они? Мы же не перемещаемся во времени, только в пространстве. Причём совершенно непредсказуемо.

– Не заморачивайся, Карл Иваныч!
– наливая чай в блюдце, вздохнула Клава.
– Оно тебе надо? Ты-то хоть в городе живешь, в нормальной квартире, друзья у тебя, по кино ходишь... А я из магазина этого чёртова выйти не могу: стоит шаг за порог сделать, как током бьёт, будто за провода оголённые берусь. А рожи? Думаешь, чего я на людей кидаюсь? Каждый день эти пропитые рожи, тошно от них! Иногда вечером сядешь вот так одна и воешь дурой по-бабьи. Уж лучше б вычистили вместе с другими, чем такая жизнь.