Собиратель миров

«Синдх-Хинд» — под таким названием арабским купцам была известна эта часть мира: «Синдх» — страна по эту сторону реки Инд, а Хинд, настоящая Индия, лежал на другом берегу. Итак, я перебрался из Хинда в Синдх, но лучше я остался бы при моих надежных согласных. Гхорра, злосчастная дыра, безотрадное нагромождение скал и глины, куча грязных лачуг из глины и обмотки. Единственное, что тут произрастает, так это хилый урожай колючек и неопалимой купины, которого хватает на прокорм верблюдов, жующих все подряд. Милая сестра, дорогой зять, я не уверен, что данное место — ад (вышестоящие чины скрывают от нас подобную информацию), но это страна резких отблесков и все истребляющего блеска, страна жары, где все вскипает и испаряется, кожа на лице земли трескается, слезает, лопается, разрывается и покрывается горячечными пузырями. Представьте, я чувствую себя как рыба в воде, и мое тело ежедневно вопиет от жажды новых задач. Порой вопиет чересчур громко. Трупы пятнадцати верблюдов — нет, сестра, я не считал, полагаясь на обонятельную оценку — гниют с недавних пор неподалеку от лагеря. Когда я, прогуливался мимо, разумеется, на некотором расстоянии, передо мной внезапно возникли два жирных шакала, выползших из своей маленькой столовой в брюхе одного из трупов, разморенные от жадной жратвы.

Похлопочи, чтобы тебя никогда не перевели сюда, брат, эта страна словно создана для войны, я чую славу, которой мы могли бы достичь, но в мирные времена здесь так же волнительно, как на кладбище, погребенном песчаной бурей. Да, страна песчанней, чем усы шотландца. Пусть остается твоим жилищем прекрасная Ланка, то есть остров, или надо говорить прекрасный Ланка? Видишь, я и родов уже не различаю. На случай, если тебя против ожидания забросит в эти края, шлю тебе отчет о борделях нашей большой деревни. Их три. Удивительно, не правда ли? Один ипподром и три борделя. Что еще нужно англичанину? Один из борделей являет собой точную копию бомбейского или бародского женского дома (как выражается мой верный слуга Наукарам), более или менее изысканное заведение с пристойными танцевальными представлениями, наполненное созданиями, с которыми можно превосходно общаться, конечно, при условии, что владеешь синдхи или персидским. Я делаю в языках успехи, и дабы их закрепить, регулярно наведываюсь в это заведение. Во втором борделе рассмотреть можно немного, как и предусмотрено, пар клубится, а клиентов натирают разноцветной глиной, так что мужчины разного происхождения могут общаться друг с другом. Пока они сидят молча, соучаствуя в пантомиме, различия между ними дремлют. Глина якобы полезна и после одного или двух часов в ее объятиях очищается не только тело, но и вожделение. Я испробую это на днях и, конечно, напишу тебе отчет, мой дорогой Эдвард. Третий бордель пользуется самой дурной славой, и говорят о нем только прикрыв рот рукой. Его называют классическим словом «лупанарий», и это дом, где себя предлагают мальчики и юноши. Принадлежит он, судя по слухам, знатному эмиру и посещается в основном провинциальными аристократами. На нашем армейском наречии он зовется салоном для игры в очко, что меня изрядно веселит. В этом храме греха я пока не был и не испытываю склонности туда заглядывать, но подозреваю, там взору является такое, что больше нигде не выглядывает на свет. Кстати о борделях, я ввязался в один диспут, так мы коротаем здесь вечера, — из кого получаются лучшие куртизанки, из индусок или из мусульманок. Ты и представить себе не можешь, сколь жарок наш спор. Причем ведется на исключительно высоком уровне. Неоспоримый аргумент, по моему убеждению, гласит, что преимущество на стороне индусок, ибо им традиционно известна сакральная проституция, и потому услаждение мужчины коренится в служении божеству. Твой опыт обогатит разговор, умоляю, поведай, какой твой приговор?

23. НАУКАРАМ

II Aum Manomaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Сегодня у вас особенно плохое настроение.

— Это все жена, она меня донимает. Не дает мне спокойно работать. Мне нужно вечерами время, мне нужно заниматься твоим письмом, нужно обдумывать, выбирать, укорачивать, переписывать. Твое задание требует особого внимания.

— Так я теперь еще виноват и в ваших спорах с женой.

— Продолжим. Итак, ты презирал его, потому что он переодевался мусульманином. Тебе было стыдно в его присутствии?

— Меня никогда не было рядом. Когда он уезжал переодевшись. Иногда он по неделям не возвращался.

— Тебя с ним не было?

— Нет. Подумайте сами. Столько стараний с переодеваниями, а потом вдруг слуга — неверный? Из Гуджарата? Невозможно. Эти люди общаются лишь с себе подобными. Я оставался в лагере. Где никого не знал. То есть я, разумеется, хорошо знал некоторых других слуг в лицо или слышал о них. Но я невысоко ставил их общество.

— А сипаи?

— Они не снисходили до нас. Они считали себя чем-то лучшим. Можете себе такое представить? Они тоже всего лишь слуги, причем выполняют для своих господ самую грязную работу, какую только можно себе представить. Грабят и убивают. Но считают себя лучше тех, кто следит за порядком в доме.

— А его сослуживцы? Что они говорили о его переодеваниях?

— Не знаю. Я редко их видел. В нашей палатке мы не могли принимать гостей. Но мне говорили, что офицеры стали обзывать Бёртон-сахиба «белым негром». Они полагали, он изменяет своему народу, одеваясь как дикарь.

— Но ведь от этого была военная польза, он добывал сведения для армии ангреци, и все, что делал, он делал на благо Достопочтенного общества.

— И все же они считали его поведение неуместным. Одни придерживались мнения, что чрезмерное общение с туземцами — нездорово. Другие уверяли, будто можно преспокойно обойтись и без информации, которую он добывает. Над ним нависло подозрение. Тяжёлое, скверное подозрение. Словно он заносит сорняки на ухоженный и подстриженный газон. Всякий знает, как быстро размножаются сорняки.

— Да, вот именно, сорняки, если они перебираются через забор, если их вовремя не истребить. Очень хорошо, глядя с другой стороны, это вселяет в нас надежду, не так ли? Кстати, я вчера забыл, нам следует поговорить о гонораре. Твоего первоначального взноса, разумеется, давно уже не хватает. Полагаю, тебе необходимо заплатить еще восемь рупий.

— Тогда вместе получится уже шестнадцать!

— Ну и что! Сколько дней я уже занимаюсь с тобой? Половина месяца уже истекло. А ты плачешься из-за шестнадцати рупий.

24. ОТВАЖНЫЙ ВОИН

Когда Бёртон, или Наукарам, или другой чужак бросал взгляд на Синдх, то видел беспросветную пустыню. Генерал же видел плодородную землю и видел, каким образом обустроить ее расцвет, причем с необычной для грез точностью. Крестьяне должны стать автономны. Крупных землевладельцев, считавших болотистые прибрежные земли личными охотничьими угодьями, следует лишить контроля над Индом. Заросшие и занесенные летучим песком каналы надо очистить — его мечтания были так отточены, что он мог разглядеть лопаты на плечах рабочих — речная вода заполнит запруды, будут построены новые шлюзы, и разветвленная ирригационная система отвоюет новые земли для пахоты и рисоводства. Капитан по имени Вальтер Скотт получил задание измерить землю, прежде чем начнутся земляные работы. В генеральских мечтах не были забыты даже будущие пошлины. В рамках эффективной и справедливой системы пахотная земля будет сдаваться в наём на четырнадцать лет, первые два года освобождены от арендной платы. Он был аккуратистом, этот генерал. Свои мечты, проработанные до мельчайших деталей и исполненные в нескольких вариантах, он представил на рассмотрение. Однако директора Достопочтенного Ост-Индского общества опасались, что возрождение такого масштаба обойдется им слишком дорого, притом что балансы и так не радуют. Письмо с отказом грубо пробудило генерала от его мечтаний, и когда он взглянул в окно, то увидел лишь безнадежную пустошь. Задание изменилось. Землю больше не надо было улучшать, но только измерить.

Жители этой пустынной земли знали генерала под именем Шайтан-бхай, что означало ни больше ни меньше как «брат дьявола». Соотечественникам было известно его гражданское имя, Чарльз Нэпьер, хотя они его редко употребляли. Генерал презирал любого, кто ему противоречил, независимо от того, был ли это подчиненный или начальник. Он наслаждался покорением и вытекающей из него нечистой совестью. Не доверяя никому, он ожидал, что каждый человек однажды превзойдет себя самого. Также и в своих проступках. Потому переоценивал интриги местного принца. Для защиты от них он разработал стратегию, лишь увеличившую его дурную славу: он назначал ответный удар прежде, чем противник решался напасть. Данную стратегию он считал искусством и не страшился жертв, которых оно требовало. Он достиг грандиозных успехов — в битвах под Миани и Хидерабадом. Отважные победы, когда артиллерист, ведавший единственной пушкой талпурской армии, намеренно целился высоко над головами наступающих британцев. Предателем вдобавок был командующий кавалерией, который отозвал и побудил к бегству своих людей. Даже имя этой битве дали не ее истинные родители. На самом деле сражение разыгралась у деревни под названием Дубба, что переводится примерно как «сальная шкурка», потому какого-то раненного офицера послали по округе в поисках более элегантного названия для места славной победы.

Выплаты за государственную измену были запрятаны в счетовых книгах, но знаток местных порядков мог разобраться, как хорошо вложены деньги разведслужбы. Впрочем, это искусство, как любое прочее, запуталось в собственных условностях. Генералу Нэпьеру требовалась информация такой точности, чтобы всегда опережать будущее на шаг. Он был первоклассным стрелком, и, когда Бёртон однажды задал вопрос о его стратегии, он привел в сравнение технику дальнего выстрела, когда стрелок должен рассчитать местоположение объекта в следующее мгновение и предсказать движение, чтобы безошибочно прицелиться. Однако от недрогнувшей руки не будет никакого прока, если в момент, когда пуля покинет ствол, объект споткнется о корень кипарисовика. Генерал Нэпьер был педантичен даже в сравнениях. Ответственным за добывание информации являлся майор Макмурдо, завербовавший сеть осведомителей, агентов, шпионов и доносчиков, каждому из которых он внушал такой ужас, что втайне они звали его не иначе как Mac the Murder. Майор Макмурдо черпал то самое богатство, которое надеялся заполучить генерал Нэпьер, пустынная земля выдавала свои тайны в бесчисленных указаниях, разъяснениях, закулисных зарисовках, а отряд переводчиков перелагал их с языка песка и пыли на язык газона и изгороди, поскольку информаторы были исключительно туземцы. Таким образом, Макмурдо мог ежедневно предоставлять генералу подробный отчет. Но скептик, каковым являлся генерал, чувствует опасность грозы при голубом небе и не доверяет мирной обстановке как любой безупречно работающей системе. Он был параноидален, подобно тем, кто принимал слишком много бханга. Ему надо было перестраховаться, он упорно хотел иметь в стволе вторую пулю, если первая вопреки всем ожиданиям промахнется по противнику.

Бёртон был его дублировочным выстрелом, его вторым козырем в рукаве. Острым глазом генерала в якобы дружелюбной чужбине за пределами военного лагеря. Тишина обманывала, в этом генерал был убежден. Бёртону было поручено лично для Нэпьера держать открытыми глаза и уши. Когда он вернулся после первого осматривания и прослушивания местности, то предоставил генералу столь необычайный рапорт, что тот укрепился в решении поручить этому молодому человеку с невероятной способностью к языкам и трудным характером задачу рекогносцировки. Ричард Френсис Бёртон. Отец также офицер. Оба деда пасторы. Семья частично родом из Ирландии. Что не объясняет его смуглость. Возможно, верен слух, будто в его генеалогию прокралась цыганка. У этого Бёртона чересчур своевольная голова, чтобы он сделал карьеру в армии. Он из тех солдат, которых сразу повышают до генерала. Или увольняют. Донесение он докладывал с пылом артиста, декламирующего центральный монолог пьесы. Пусть формально введение британской правовой системы демонстрирует прогресс, однако применение ее страдает пока икотой. Генерал собственноручно подписал недавно несколько смертных приговоров, это первые убийцы, признанные виновными в общесудебном порядке, и об исполнении приговора ему было доложено. Тем не менее приговоренные все еще живы. Генерал, который не мог спокойно сидеть за письменным столом и требовал, чтобы ему докладывали рапорт, пока он устраивал войсковой смотр, скакал верхом, занимался фехтованием или хромал от одного здания к другому, при этих словах остановился, воззрившись на Бёртона сквозь очки в проволочной оправе — орлиный нос и соколиные глаза. Вы пытаетесь посеять здесь смуту? Ни в коем случае. Приговоренные, сэр, были состоятельными людьми. Они наняли замену, которую и повесили вместо них. Вы смеетесь надо мной, молодой человек! Нисколько, сэр, я полагаю, человек пойдет на любые ухищрения, чтобы выжить. Эта система имеет даже свое название — бадли. Но кто же добровольно согласится быть повешенным вместо другого человека? Не знаю, сэр. Тогда выясните это. Немедленно. Бёртон дождался следующей казни. Он шагнул вперед, пока не открылась крышка люка. Остановитесь. У меня есть причины подозревать, что этот человек — не тот, кто был приговорен к смерти. Неужели? — с невинным изумлением спросили окружающие. Вы прекрасно это знаете, ответил Бёртон. Я желаю поговорить с этим глупцом, а потом он беспрепятственно отправится домой. Вы меня поняли? Человек, который на волосок избежал петли, осыпал Бёртона беспорядочными ругательствами. Пусть у тебя нос отвалится, пожиратель свиней, кричал он. Он и слышать не хотел, что Бёртон якобы спас ему жизнь. Лишь много позднее, когда он успокоился и смирился с перспективой дальнейшей жизни, то объяснил, почему согласился на подобный обмен. Всю мою жизнь я был беден, спокойно сказал он. Так беден, что и не знал, когда я поем в следующий раз. Мой живот всегда пустовал. Жена и дети едва не умерли с голоду. Это моя судьба. Но судьба пересилила мое терпение. Я получил двести пятьдесят рупий. Небольшой части денег мне хватило, чтобы набить живот. Остальное я отдал семье. Они будут обеспечены, хоть на некоторое время. Чего большего я мог добиться в этом мире? Бёртон представил новый доклад. Генеральские брови извивались как две веревочки.