Соблазненная во тьме
Шрифт:
Мэттью не был наивным; он знал причину, по которой США решили возглавить изменения политического устройства ряда стран Ближнего Востока - все дело было в заграничных запасах. И все же, если это способствовало снижению уровня продаж женщин и детей в сексуальное рабство или подневольный труд, то он был только ЗА. Нефть и свобода для всех.
Провинции Синд и Пенджаб были крупнейшими очагами подобного рода деятельности, но он временно решил исключить их, так как это были земледельческие территории и на них преимущественно ввозились рабы для труда на полях. То есть, это, определенно, не было местом сбора развратной элиты и террористов, для организации пышного аукциона с продажей рабынь для удовольствия.
Блять! Это будет очень долгая ночь.
Взглянув
Было время, когда он делал заказ для двоих, но прошло уже около года с тех пор, как у него был напарник, с которым он делил долгие часы расследования. В эти дни он работал один.
Таким же образом у него обстояли дела и с окружающими людьми. Мэттью был слишком честным и за это его недолюбливали. Да, он был хорош в своем деле и коллеги уважали его, но это не означало, что они с радостью ухватывались за возможность работать с ним, или были не прочь после работы выпить с ним пива. Тем не менее, они делали то, о чем он их просил, и он не мог их за это винить. И если он предлагал кому-нибудь из аналитиков задержаться и помочь с некоторыми исследованиями, те нехотя отзывались, придерживая свои пренебрежительные замечания при себе, до тех пор, пока в следующий раз не оказывались в лучшей компании.
Для данного дела Мэттью просил выделить ему специальную рабочую группу. На случай, если им придется наведаться в Пакистан, существовала потенциальная потребность в быстрой реакции и возможность международного инцидента. Тем не менее, его начальник отказал ему в приличной рабочей группе до тех пор, пока Мэттью не предоставит ему конкретные доказательства присутствия на этом аукционе личностей, подозреваемых в терроризме и объектов политического значения. Если бы он не был благоразумным, он бы обвинил ФБР в том, что оно умышленно пускало его дело под откос.
По всем новостным каналам мелькало лицо Оливии Руис, дополненное записями с камер наружного наблюдения, и видео с мобильных телефонов, заснявших ее противостояние с сотрудниками пограничной службы. Такие вещи не могли остаться незамеченными.
Он прокрутил имеющуюся у него информацию про Мухаммада Рафика и его сообщников.
Тот был офицером высокого ранга в армии Пакистана, и воевал на стороне сил ООН в составе коалиции, во время операции "Буря в Пустыне". Он был награжден высокими орденами и поговаривали, что он входил в круг ближайших приспешников бывшего генерал-майора, который в 1999 году способствовал захвату власти и свержению тогдашнего президента Пакистана. Если коротко, у Рафика в окружении значились весьма влиятельные люди. И если бы Рафик захотел убить кого-нибудь, Мэттью не думал, что у того могли возникнуть с этим какие-либо сложности. Конечно, он сделал бы это тихо, не подставляя перед международным сообществом ни себя, ни своих начальников.
Могло ли его вмешательство быть причиной, по которой Бюро не решалось заниматься данным делом в полную силу?
Взяв ручку, Мэттью записал список пунктов, о которых ему нужно было собрать информацию: военные базы в Пакистане, полевые аэродромы неподалеку или в самих базах, расположения таможенных постов и заправочных станций. Одно было точным - Рафик не стал бы летать коммерческими авиалиниями, и ему нужен был частный самолет, свободный от таможенных досмотров. Это было немного, но начало было положено.
Из оцепенения его вырвал звонок внутреннего телефона. Его еду, наконец-то, доставили.
Спустившись на лифте на первый этаж, он встретил посыльного, и, вручив тому хорошие чаевые, потащился обратно наверх, чтобы насладиться своим обильным, вкусным ужином.
Несколько часов спустя, Мэттью решил, что пора закругляться и вернуться обратно в свой отель. Он планировал встать рано утром и снова навестить Оливию в больнице. Она будет ждать от него вестей по поводу своей просьбы о вступлении в Программу
Защиты Свидетелей, чем он пока не располагал, но ему нужно было услышать оставшуюся часть ее истории. Если предоставленная ею информация принесет результаты, которые он сможет предложить своему начальству, то ее условие, скорей всего, будет выполнено, но это было бы неправильно.В чем, на самом деле, нуждалась эта девушка - так это в правосудии, чтобы люди, ответственные за ее похищение, изнасилование, и ее страдания заплатили за свои преступления перед обществом. Она нуждалась в том, чтобы этих людей судили, призвав к элементарной морали. Только после этого, собрав кусочки своей сломленной жизни, она смогла бы двинуться дальше.
Однако, если он был прав в своих предположениях, Бюро значительно сильнее интересовалось факторами национальной безопасности, а не вершением правосудия для одной восемнадцатилетней девочки. Не было бы ни официальных арестов, ни публичных судов, потому как информация, которую она могла представить и секретная операция по добыче доказательств вовлечения состоятельных и могущественных военных лидеров, глав государств или шишек-миллиардеров в бизнес по продаже людей, стали бы бесценными козырями в руках правительства Соединенных Штатов.
Для Мэттью это было чем-то вроде нравственного парадокса.
Оливия убегала. Она не хотела столкнуться со своей прошлой жизнью или людьми из этой жизни, что Мэттью понимал, но с чем не мог согласиться. И в то же время, он был последним человеком, который мог давать советы о том, каким образом нужно было преодолевать личные травмы. Он сам все еще был травмирован, все еще нездоров головой, и неважно, какое количество психотерапевтов работало с ним, когда он был подростком.
Данные о нем были засекречены, и, несмотря на намерения и цели, которым он соответствовал для работы, он знал свой собственный разум. Он знал свои отклонения и ограничения. И полагал, что знание собственных недостатков имело какое-то значение и дарило ему видимость наличия перспективы в выполнении своей работы.
Войдя в свой номер, он поставил портфель на стол. Опустошив свои карманы и высыпав мелочь, он разложил монетки по достоинству и по размеру в ряд. Его ключи, бумажник и часы бережно легли рядом с ними.
Расстегнув пиджак, он повесил его в шкаф. Затем, он сел и снял по очереди свою обувь, носки, рубашку и галстук. Наконец, он вытянул ремень, сложил его, и положил на стол рядом с остальными вещами, после чего снял нижнее белье. Аккуратно поставив обувь под кровать, он сунул остальную одежду в мешок для прачечной отеля.
Это был его еженощный рутинный процесс, в повторяющихся действиях которого он находил утешение. Порядок был важен.
Стоя обнаженным, в теплом, слегка влажном техасском воздухе, он игнорировал покалывающие ощущения в своем возбуждающемся пенисе. Он знал, от чего тот становился твердым и хотел, чтобы этого не происходило.
Несмотря на многообещающую информацию, которую ему удалось собрать при детальном изучении Рафика, он был не в состоянии преодолеть искушение и внимательно изучил свои записи с интервью. Так много в истории этой девочки было заполнено печальной жестокостью, и хоть эта жестокость являлась прямым результатом отвратительных обстоятельств, но то, как она рассказывала эту историю, пронизывая ее хитростью и манипуляцией, своим очевидным возбуждением - было достаточным, чтобы подвести его к грани. Это давило на все его слабости, и что самое ужасное, несомненно, ускоряло его пульс.
Он не станет этого делать. Он не станет фантазировать. Он не станет мастурбировать, и искать сексуального освобождения. Потому как, сделав это, он сделает шаг в неверном для него направлении, что, как он знал, приведет его к неумолимо последующему истощающему чувству вины.
Вместо этого, он лег на пол, решив сделать столько отжиманий, на сколько у него хватит сил. Он был уставшим и его мышцы протестовали. Два часа ночи было не самым лучшим временем для занятий спортом - кричали ему его мускулы, но это было лучше имеющейся альтернативы.