Соблазнитель
Шрифт:
Нам знаком музыкальный «Дон Жуан» из произведения Моцарта, известны кинематографические Дон Жуаны, я назову только фильмы «Дон Жуан и Фауст» Марселя Лербье, «Дон Жуан» Кросленда и упомяну прекрасного Дугласа Фербенкса в «Частной жизни Дон Жуана». К почитателям Дон Жуана относился также Альбер Камю в своем знаменитом «Мифе Сизифа» и многие другие авторы, которые представляли нам великого соблазнителя как негодяя и распутника либо как достойного уважения очаровательного человека. Итак, нет рецепта на то, как должен выглядеть соблазнитель нашего времени, то есть современный соблазнитель. Однако не вызывает сомнения тот факт, что интерес к такого рода проблеме полностью соответствует правильно понимаемой литературной традиции. Современная медицина тоже не имеет однозначного мнения о Дон Жуане. По оценке одних авторов, донжуанизм [67] – просто вид извращения, который надо лечить при помощи психоанализа.
67
Донжуанизм – клиническое состояние мужчины, характеризующееся его стремлением к постоянной смене партнерши и неспособностью видеть в отношениях между мужчиной и женщиной ничего, кроме телесного аспекта. В соответствии с психоаналитической
Ссылаясь на Фрейда, они считают, что Дон Жуан – это человек, который не справился с эдиповым комплексом [68] и в каждой женщине страстно желает видеть мать.
Его трагедия основана на том, что всякая женщина, которая ему отдается, перестает быть для него матерью. И так он ведет свою мучительную жизнь между матерью и легко доступной женщиной. По мнению других авторов, тоже ссылающихся на Фрейда, каждый мужчина питает подавленные гомосексуальные склонности. Когда Дон Жуан соблазняет замужнюю женщину, он подсознательно распространяет этот акт и на мужа своей жертвы. В книге «Дон Жуан и двойник» доктор Отто Ранк, бывший ученик и сотрудник Фрейда, дает еще одно объяснение. Он напоминает миф о Зевсе и Амфитрионе. Бог принимает образ мужа, чтобы соблазнить неприступную жену. Таким образом, движущей силой Дон Жуана было бы в таком случае желание оплодотворить женщину, чтобы его душа жила в ее потомстве, как это сделал «бог-любовник», то есть Зевс. Как видно из сказанного, концепция Ранка мало отличается от точки зрения, которую представили Кьеркегор и Ницше, заявлявшие, что Дон Жуан по своей сути не знает соперников в любви, вот почему он не относится к мужчинам как к врагам; наоборот – покорение женщины под боком ее мужа доставляет ему настоящее удовольствие. Современная медицина не может однозначно объяснить ни концепции «Дон Жуана», ни проблемы донжуанства. В такой ситуации любая трактовка этой темы может быть новаторской. Что касается меня, мысль увидеть Дон Жуана как человека, обремененного комплексом вины в результате слишком легкомысленного отношения к женщинам в молодости и искупления этой вины в форме лечения женщин от половых неврозов, кажется вполне приемлемой при условии, что это будет профессионал высочайшего класса, а не тип, проявляющий любовь к математике. А именно это и есть та чепуха, которая нравится критикам.
68
Эдипов комплекс (по имени героя трагедии Софокла «Царь Эдип») – психоаналитическое представление об особенностях эмоциональных отношений ребенка в возрасте 3–4 лет к своим родителям; эти отношения якобы характеризуются ненавистью и ревностью к родителю того же пола и любовными стремлениями к родителю противоположного пола.
– Вы правы. Я испугался.
– Вот именно. И поэтому вы наболтали Петру всякие там глупости о брелочках, о шкале Эвена. Вы знаете так же хорошо как и я, что соблазнитель-профессионал имел бы в кармане не брелочки, а небольшой арифмометр или миникомпьютер. И первый вопрос, какой он задал бы женщине, касался бы даты ее рождения. Ибо настоящий специалист в этой области наверняка читал работы известного физиолога доктора Хэмпа и физиотерапевта доктора Лемперта. И он знал бы, как и вы, что такое «биологические часы» женщины. Ему известно, что бывают периоды, когда женщину обольстить или невозможно, или очень трудно, а бывают моменты, когда это сделать легко.
– Но такой подход ужасен, господин Иорг, – я даже съежился на стуле.
– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Иорг. – Такова реальность. И либо вы пишите об этих вещах честно, либо вообще незачем писать. И читателей вы не удовлетворите, и критика будет против вас. А как вы собирались описать сцену между соблазнителем и этой вашей Ингрид, которая лежала на пляже и при одной только мысли о сближении с каким-нибудь мужчиной у нее появлялось чувство тошноты? Неужели ваш соблазнитель сделал бы это в стиле современного автора: «Хорошая сегодня погода, не правда ли, фройляйн?». И получил бы такой отпор, что быстро бы перенес свое одеяло в другое место. А как бы поступил ваш герой? Лег бы где-нибудь рядом и рисовал бы пальцами на песке. А потом вдруг нарисовал бы небольшой прямоугольник и обратился к Ингрид: «У меня к вам просьба. Не могли бы вы нарисовать в этом прямоугольнике человеческую фигуру, а я скажу о вас то, что вы еще о себе не знаете». Какая женщина не хочет услышать о себе что-то такое, о чем она не знает? И Ингрид нарисовала бы человечка в этом прямоугольнике. А он посмотрел бы потом на рисунок и довольно много узнал бы о ней, а по крайней мере то, что эта женщина испытывает отвращение к мужчинам. И сказал бы Ингрид об этом, чем ее наверняка поразил и одновременно заинтересовал. Она начала бы с ним разговаривать, а на следующий день на этом же пляже ответила бы на его поклон и не видела бы ничего плохого в том, что новый знакомый снова положил свое одеяло рядом с ее подстилкой, только на этот раз значительно ближе… Ибо соблазнитель-профессионал наверняка прекрасно знает известный тест в виде человеческой фигурки, карту человеческой индивидуальности, тест тематической апперцепции, проверку незаконченных фраз, тест Роршаха и Сонди, шкалу ценностей Аллпорта-Вернона и множество других проекционных и психометрических тестов. Думаю, что на пляже он использовал бы самый простой и легкий тест, тест человеческой фигурки, как вы когда-то сделали, когда, плывя на своей яхте, заметили на берегу палатку, а рядом с ней очень красивую женщину и очень красивого мужчину. Эта прекрасная женщина нарисовала в правом нижнем углу прямоугольника маленького мужчину без стоп и пальцев рук, а ее красивый супруг – мужчину с длинными волосами, а потом в шутку дорисовал ему еще платьице. Потом в сторонке вы сказали его красавице-жене, что в ту ночь вы пришвартуете свою лодку в полукилометре от этого места, у заросшего лесом берега и будете ее там ждать. В ту же ночь она пришла к вам, хотя видела вас первый раз в жизни, хотя ее муж был в сто раз красивее вас. Неужели вы показали какой-то фокус или околдовали ее? Вы просто узнали, что ее красивый муж – педераст, а лето было прекрасным, солнце грело ее гипофиз, будило ее страсть, и она была готова удовлетворить ее с первым попавшимся мужчиной. Эта женщина потом сказала вам, что ее муж работает директором школы, а когда его стали подозревать в связи с учениками, он тут же женился, чтобы не испортить себе карьеры и прекратить всякие разговоры об его гомосексуализме. Но с женой он так и не смог сожительствовать…
– Это правда, господин Иорг. Но разве мы имеем право давать людям в руки такого рода инструменты вмешательства в человеческую
психику?– Не вы их придумали. Они существуют. С давних пор. Кто много читает и интересуется медициной или психологией, тот знает, как стимулировать женщину.
– Но мораль, господин Иорг…
– Я вас не совсем понимаю. Кто сделал несчастной эту женщину? Вы или ее муж-гомосексуалист? Вы, по крайней мере, доставили ей немного наслаждения и радости. В киносценарии вы должны были на ней жениться и создать семью. Но вы на следующий день вернулись домой и с невинной миной объяснили жене, что не было ветра и вы не смогли вернуться к ней. В «Дон Жуане» Мольера встреченная вами женщина ругала бы вас, преследовала, засыпала проклятиями, говоря, что вы ее соблазнили и обманули. А в жизни? В нашей жизни? Через три дня в маленьком городке, недалеко от вашего дома, в ресторане на обеде с женой, вы встретили эту пару. Женщина вместо проклятий одарила вас деликатной и благодарной улыбкой, которая была не столь уж деликатной, если ее заметила ваша жена и сказала: «И почему все они так к тебе неравнодушны? Честное слово, куда не пойдешь, везде какие-то бабы пожирают тебя глазами». А вы сказали: «Ты как всегда все преувеличиваешь, моя дорогая…».
– Значит, нет спасения для моего героя?
– Мне очень жаль, но нет, – заявил Иорг.
Мне постоянно кажется, что у читателей этой книги может появиться чувство некоторой неудовлетворенности. Возможно, я должен писать о себе, о жене, сыне, дочери, о Петре, лесничем, который читает Хайдеггера и Кьеркегора, об агрономе, о Зофье и Розалии, о которой мужчины говорят «эта шлюха». Читатели любят истории о том, как живут другие, едят, ругаются, сожительствуют. В одном американском доме поставили несколько телевизионных камер, которые подсматривали обычную жизнь обычной американской семьи, – и это была настоящая сенсация. Старые писатели умели делать то же самое, они просто поднимали крыши домов либо снимали одну стену и на сотнях страниц позволяли нам наблюдать за жизнью какой-нибудь семьи – так родилась «Семья Тибо», «Сага о Форсайтах» или «Семья Уайтоуков». У нас популярны «Ночи и дни» и «Семья Матысяков».
Конечно, я мог бы описать такую семью Матысяков, в которой герои имели бы высшее образование и вели разговоры о литературе, а не об очередях за мясом. Я мог бы написать нечто вроде «Идеального супружества» Ван де Вельда, но более современное, полемизирующее с этим почтенным автором, которому казалось, что достаточно людей соответствующим образом положить в кровать и они будут счастливы. Сегодня мы знаем, что сексуальная психотерапия иногда бывает намного важнее, чем соответствующий «механизм акта». Но и этот механизм тоже важен, хотя к нему так пренебрежительно относится Фромм в своем «Искусстве любви». Как говорил один из моих профессоров, «воспаление легких аспирином не вылечишь. Но, дорогие коллеги, я вас просто умоляю, не пренебрегайте аспирином».
Когда-то перед писателями стояла простая задача. Они обычно использовали «непосредственную характеристику». На какой-то странице появлялся герой, и автор подробно описывал его внешний вид и духовный мир. Когда-то была обычная «речь», сегодня «речь ложно обусловленная». От писателя сегодня требуют интеллектуального лицемерия и «косвенной характеристики». Если я о ком-то напишу, что он «хороший» или «мудрый», то можете быть уверены, что вскоре я так направлю действие, что эта «доброта» и «мудрость» окажутся, по крайней мере, сомнительными. Если я пишу о себе, что являюсь «человеком компромисса» или что я «подлый», то вскоре сюжет будет развиваться так, что мой «компромиссный подход» станет сомнительным, так же как и моя «подлость». В современной литературе говорить о людях и вещах напрямик является большой бестактностью. Поэтому ни один уважающий себя интеллектуал не слушает «Семьи Матысяков». Другими словами, я вам ясно даю понять, что ваша неудовлетворенность беспочвенна, ибо если я пишу о Иорге, Эвене, о Рите или Марлове, и о тех, о ком я еще расскажу, то одновременно я косвенно говорю о себе, о своей жене, о сыне и дочери, о лесничем, агрономе, Зофье и Розалии, о Петре.
Но, может быть, я ошибаюсь? Возможно, вы об этом знаете, а ваше чувство неудовлетворенности вызвано совершенно другими причинами? Может, суть дела заключается в том, что я не рву рубашку на груди, не царапаю ногтями свое лицо, как это делал герой Камю, не мочусь на портрет какого-нибудь высокопоставленного лица, как это делал герой «Соглашения» Казана. К тому же я не выкладываю на дворе большую кучу книг и не жгу «Ромео и Джульетты», хотя знаю, что Джульетте надо было еще два года ждать первых месячных, не жгу «Вертера», хотя понимаю, что он был неврастеником в депрессивном состоянии, я не жгу книг Камю, Джойса, Беккета и Сервантеса, а со всех обложек этих книг аккуратно стираю пыль и время от времени перечитываю, стараясь их по-новому понять. Одним словом, я вовсе не бунтовщик, хотя это мне очень бы пригодилось, если бы я хотел стать литературным героем.
Однако я постоянно вспоминаю сцену из Гоголя, когда один из героев постоянно жаловался на учителя, который, рассказывая о великолепии Александр а Македонского, так возбуждался, что ломал стулья в классе. Этот герой говорит: «Александр Македонский был действительно великим человеком. Но зачем же стулья ломать?». И я про себя думаю: Джульетте и в самом деле оставалось два года до появления первых менструаций, но почему не следует читать «Ромео и Джульетты»? Дон Кихот был клиническим сумасшедшим, но зачем сразу сжигать эту книгу или закидывать ее на чердак? Политический строй Соединенных Штатов мне совершенно не нравится, но зачем из-за этого мочиться на портрет президента? Писая на портреты, расцарапывая себе лицо, сжигая или уничтожая книги, невозможно доказать какую-то истину. До войны в доме моего отца скрывался один из самых известных польских бунтовщиков, которого постоянно разыскивала полиция. Это был один из самых спокойных и наиболее уравновешенных людей, каких я когда-либо знал. Какая жалость, что с ним не знакомо большинство писателей, которые часто представляют нам всякого рода героев-бунтарей – ломающих стулья, писающих на портреты, царапающих собственное лицо или еще хуже – стреляющих из-за угла в невинных людей.
И все же я считаю себя бунтарем. Я бунтую против «Ромео и Джульетты», против «Дон Кихота» и других, но очищаю от пыли эти книги и первым бы стал их защищать, если бы им грозила какая-нибудь опасность. Дело в том, что мне хочется привести свои аргументы.
Но как доказать, что ты прав? Рассказывая истории, взятые из жизни, или выдумывая различные примеры?
У меня в этом смысле очень нехороший опыт. Каждый раз, когда я хотел описать то, что я и в самом деле пережил, все мои книги отвергали, утверждая, что я представил неправдоподобную историю. Если же я что-то придумывал, сидя за письменным столом, все было в порядке, правдоподобно и в наилучшем стиле. Думаю, что выдумывая какой-нибудь рассказ, мы делаем это под «кого-то»: под издателя, под критика, под читателя. А жизнь ничего не делает «под кого-то». Поэтому люди с хорошим вкусом рассказывают в компании не реальные истории из своей жизни, а выдуманные.