Соблазнительные изгибы

Погладив Бейли по спинке, направляюсь туда, но тут до меня доносится голос мамы через радионяню, которую не выключили, и я замираю на месте, когда слышу Мейер:

– Извините, но я не понимаю, что вы имеете в виду.

Бейли начинает ерзать на моих руках. Сглатываю, гадая, что малышка-репетитор имеет в виду, но долго ждать ответа не приходится.

– Тобиас, конечно, испытывает трудности в обучении, – говорит она. – Но не с каждым предметом и никогда не доводит до провала. Он усердно работает, чтобы поддерживать средний балл, и если тот начинает снижаться, то делает все возможное, чтобы его повысить.

Мои губы дергаются.

– Да, дорогая. Он старается поддерживать средний балл, – издевается мама, – но делает это, чтобы остаться в своей команде, а не строить свое будущее.

– Бейсбол – это и есть его будущее, – мгновенно реагирует Мейер.

– Бейсбол может быть игрой, развлечением, но точно не всей жизнью.

Грудь пронзает острая боль.

Черт, мам.

– Мне жаль, миссис Круз, но вы ошибаетесь, – говорит ей моя девочка, и по телу разливается тепло.

– Тобиас отказывается смотреть в будущее так, как подобает мужчине. У него был пример для подражания в лице отца, а затем в лице Тэлона, который будет отличным врачом. Ради всего святого, вот это повод для радости.

Качаю головой и собираюсь открыть дверь, но рука на плече останавливает меня. Оглядываюсь и вижу папу.

– Сынок. – Его улыбка выражает сожаление, безмолвно прося меня не обижаться на маму, но прежде, чем он успевает сказать еще хоть слово, это делает Мейер.

– Неужели вы не знаете, что о Тобиасе уже слагают легенды? – Мейер смягчает тон, и я подхожу ближе к двери. – Ваш сын – воплощение трудолюбия и целеустремленности. Он заставляет не только свой разум, но и свое тело выходить за пределы возможного, порой в ущерб своему здоровью. И делает это с улыбкой, потому что ему это нравится. Он искренне увлечен своими возможностями. То, что он делает для спорта сегодня, запомнится на долгие годы, и это только удвоится, когда он продвинется выше. А он это сделает.

Мой пульс учащается, и я сглатываю комок в горле.

– Миссис Круз, ожидается, что Тобиас перейдет в одну из команд высшей лиги в первом раунде драфта этого года, и если вы не совсем понимаете, что это значит, позвольте объяснить…

– Я осознаю, что моему сыну посчастливилось получить второй шанс, поступив в университет по рекомендации Рида, но вместо того, чтобы усердно работать, как его брат, он все бросает.

– Не хочу умалять заслуги вашего старшего сына, – быстро отвечает малышка. – Потому что то, что он делает, здорово. Но прошу заметить, что в университет на медицинское направление ежегодно принимают более двадцати одной тысячи студентов. Принимают, а не приглашают. Не знаю, известно ли вам это, но в профессиональную лигу бейсбола каждый сезон отбирают чуть больше двенадцати сотен спортсменов. Двенадцать сотен из пятидесяти двух тысяч претендентов, и ожидается, что ваш сын будет в числе первых. Один из пятидесяти двух тысяч или один из двенадцати сотен – в зависимости оттого, как вы хотите на это посмотреть.

Повисает долгая пауза, и у меня сжимается грудь, когда я поглаживаю спинку Бейли.

– Этому стоит радоваться. Это… повод для гордости, – почти шепчет девушка.

Проходит мгновение, затем дверь распахивается, и мы с Мейер оказываемся лицом к лицу. Она замирает, и я клянусь, что глаза ее затуманены слезами.

Мне хочется протянуть руку, прикоснуться к ней, притянуть ближе и не отпускать. Но она тянется к Бейли и, прежде чем я успеваю сделать шаг, нежно забирает ее.

– Можешь отвезти нас обратно в гостиницу? У меня занятие по зуму, а Бейли нужно будет скоро кормить.

Все, что могу сделать, – это кивнуть.

Мейер сдержанно благодарит родителей, прежде чем выйти, и мы садимся в машину.

Дорога обратно проходит в тишине, но мой разум кричит.

Вернувшись в номер, она усаживает Бейли в манеж и пытается проскользнуть в ванную, но я успеваю преградить ей путь.

– Тобиас…

– Ты говорила искренне?

Она опускает глаза, но я костяшками пальцев приподнимаю ее голову, заставляя карие глаза посмотреть в мои:

– Просто ответь честно.

– Я ничего не говорила.

– Для меня даже несколько твоих слов означают чертовски много. – В груди вспыхивает пламя, горячая кровь течет по венам в два раза быстрее.

– Твой брат всегда докладывает Оливии и Гарро, когда ты приезжаешь в город, верно?

Хмурюсь и отвожу взгляд.

– Родители не следят за моей карьерой, но все в порядке.

– И ты не говоришь им, когда приезжаешь, потому что все разговоры сводятся к одному и тому же…

– Ты имеешь в виду область тоскливых разочарований? Да. – Пытаясь справиться с болью в области лопаток, поднимаю одну из них. – Но я привык к этому.

– Не стоит, – шепчет она, и в ее голосе звучит мягкость; не уверен, что она осознает это.

– Черт, это преследует меня повсюду, малышка-репетитор, – говорю я и через силу приподнимаю уголок рта. – Делаю что-то хорошее, то, чем могу гордиться, а кто-то другой приходит и разрушает это, вынуждая переосмыслить каждый гребаный шаг.

Ее глаза застилает грусть.

– Тебе приходится сталкиваться с этим и дома, и в университете…

Пожимаю плечами.

– Я так и не понял, почему так происходит со мной, но избежать этого невозможно. Думал, в университете все будет по-другому: новый город, новая команда, новые люди, старше и мудрее. Но потом журналисты пронюхали о моем прошлом: подросток с послужным списком длиной в километр умудрился получить полную стипендию, после того как его вычеркнули из всех списков перспективных игроков первого дивизиона в стране. И тут же я получил звание горячего питчера, а с ним и статус плохого мальчика. Они как будто ждали кого-то, на ком можно сосредоточиться, и этим «кем-то» стал я. Совершаю что-то дерьмовое – разоблачают. Делаю что-то хорошее – извращают. В прошлом году я помог одной девушке съехать с квартиры, после того как соседки по комнате кинули ее с арендной платой. Разумеется, газета опубликовала статью о том, как я разрушил мечты бедной девочки, вынудив ее бросить учебу. – Усмехаюсь, качая головой. – Знаешь, что самое дерьмовое в этом? На той же неделе я побил университетский рекорд и, черт возьми, ждал, что они напечатают что-нибудь хорошее. То, что я смог бы показать своим родителям, но об этом не было ни слова.

Мейер прикладывает руку к моей груди, поднимает голову и пристально смотрит.

– Жаль, что тебе приходится иметь с этим дело, – шепчет она. – Если бы они знали, какой ты на самом деле… – Она качает головой.

– Плевать на то, что думают другие, если малышка-репетитор видит меня таким, каким описывала меня сегодня. – Протягиваю руку и убираю волосы с ее лица. Каждый мускул моего тела напрягается, когда я вижу, как карие глаза темнеют. – Все, что ты сказала в доме родителей, было правдой? Тебе действительно приходят в голову такие мысли?..

Неужели Мейер Сандерс думает обо мне?

Рука на моей груди дергается, зрачки девушки увеличиваются, будоража до глубины души.

Разорву всех.

За нее.

За этот момент.

За нас.

Мейер делает шажок вперед, но я протягиваю руку и удерживаю ее там, где стоит. Она вздыхает, а из моей груди пробивается рык.

– Если ты подойдешь ближе, детка, ты почувствуешь доказательство того, что делаешь со мной.

Желанные губы подрагивают, вдоль бровей образуются складки, и мне делается больно при мысли о том, что придется столкнуться с ее отказом, но… маленькая ручка скользит вниз.

Мой пульс мгновенно подскакивает, когда я обвожу взглядом любимое лицо.

Толкаю нас назад и не останавливаюсь, пока ее плечи не упираются в стену моей комнаты. Просовываю ногу между ее бедрами.

Я уже готов для тебя.

Ее бедра сжимаются, и с моих губ срывается низкий стон. Маленькая рука пробирается дальше, проскальзывает под рубашку и встречается с краем трусов. Ее голова опускается на мою грудь, а рука начинает дрожать от желания.

– Я хочу тебя, – говорю я, и, клянусь, она стонет в ответ. – Уверен, ты это чувствуешь. – Наклоняюсь и кончиком носа смахиваю с ее лица выбившиеся пряди, а губами провожу по уху. – Готов поспорить, ты чувствуешь это уже несколько недель, а я мучаюсь гораздо дольше.