Соблазны бытия
Шрифт:
– Твоя мама почти все завещала тебе. В данном случае попечительскому фонду. Сюда входит большая часть ее личных сбережений и издательство «Литтонс», за исключением тридцати двух процентов акций, которые находятся в собственности семьи Литтон.
– И они хотят выкупить остальные свои акции?
– Надеются.
– Разве я не могу просто отдать им эти акции?
– Нет, Дженна, не можешь. Так подобные дела не делаются.
– Но я хочу.
– Дорогая, это невозможно.
Дженна, вертевшая в руках скрепкосшиватель, вдруг швырнула его на пол, как капризный ребенок бросает игрушку. Вскочила, подошла к окну, вперилась глазами в пейзаж за стеклом. Джейми следил за племянницей. Ее горе только-только начало рубцеваться, и любые разговоры, связанные с гибелью Барти, снова
– Это очень нечестно, – заявила Дженна, награждая его свирепой улыбкой. – Совсем нечестно. А Миллзам по завещанию что-нибудь досталось?
– Да. Десять тысяч долларов и право до конца своих дней жить в домике, который они занимают. Мария получит пять тысяч.
– Это другое дело. Я рада. А как насчет Миллеров? Билли и Джоан? Им, надеюсь, достанется побольше?
– Значительно больше. Сто тысяч долларов в переводе на фунты стерлингов.
– Приятно слышать. А что получит Чарли?
– Прежде всего мама назначила его твоим опекуном.
– Ничего удивительного. Странно было бы, если бы не назначила. Она же знала, как мы с Чарли любим друг друга.
– Я это тоже знаю. Но даже это должно быть юридически оговорено. То есть прописано в завещании. Чарли будет, как и раньше, заботиться о тебе.
– Отлично. А денег мама ему оставила?
– Оставила. Двести тысяч долларов.
– Замечательно! – Дженна радостно улыбнулась. – Как я за него рада! Чарли это заслужил.
«Милая, наивная девочка, – подумал Джейми. – Ты думаешь, что Чарли порадуется вместе с тобой, посчитав эти деньги щедрым подарком». На самом деле это было финансовой пощечиной.
Чарли был оскорблен. Оскорблен и взбешен. Джейми это видел. Чарли пытался сдерживаться, говорил о щедрости Барти, но его выдавало побелевшее лицо и дрожащие губы.
Трудно, очень трудно разыгрывать спокойствие. Чарли действительно получил финансовую оплеуху. Эти деньги он мгновенно растратит, как растратил бы любую сумму, оставленную Барти. Щадя чувства Дженны, Джейми решил не поднимать вопроса о поддельных чеках, за что Чарли был ему благодарен, хотя и не желал того признавать. Но чеки находились где-то на периферии сознания. Мозг Чарли занимали совсем другие мысли. Каково сознавать, что сумма накоплений твоей погибшей жены – около трех миллионов долларов? Каково быть опекуном невероятно богатой падчерицы и при этом самому получить по завещанию лишь жалкие двести тысяч? Джейми удивляло, что Барти оставила мужу-транжиру хоть какие-то деньги и вообще включила его в завещание. Но какими бы ни были их отношения, свои финансовые дела Барти держала в безупречном порядке и постаралась исключить даже малейший шанс доступа Чарли к ее деньгам.
«Как она могла так поступить со мной?» – думал Чарли. Он размашисто шел по Шестой авеню, натыкаясь на прохожих и едва не сбивая их с ног. Он злился на них и на себя. Поначалу Чарли думал, что будет хохотать во все горло. Потешаться над нелепостью ситуации, в которой очутился. Двести тысяч баксов! Ему, ее мужу! Это при общей сумме накоплений… три миллиона, самое меньшее. Столько выходило по его подсчетам. А если к этому добавить стоимость домов, акций и всего прочего? Это «грязными», до уплаты налогов. Всего двести тысяч. Плевок в лицо. В чем-то это даже хуже, чем вообще ни цента. Тогда возникла бы драматическая коллизия, он привлек бы к себе интерес, вызвал бы симпатии. Все лучше, чем недоуменные взгляды, которые наверняка теперь будут на него бросать.
Вот, значит, как Барти оценивала его – чуть выше своих слуг. Ее завещание словно предлагало: «Присмотритесь к нему, да повнимательней. Хочу, чтобы вы все
знали: этому человеку нельзя доверять большие деньги. Он не заслуживает их, поскольку либо растратит, либо потеряет на своих дурацких затеях. Ему просто опасно давать деньги». Ну ладно, обманул он ее немного. Но ведь он любил Барти, заботился о ней, веселил ее, делал счастливой, заботился о ее дочери – этой несчастной, убитой горем девочке, – как о родной. Естественно, Барти не собиралась умирать, не намеревалась с ним разводиться. И все равно ее завещание наглядно показывало, насколько она ценила своего мужа. Низко, очень низко. Оставленных ею денег едва хватит на погашение займа. Чарли чувствовал себя крайне униженным.В тот же день у него возникло новое чувство, поначалу смутное и неясное, но оно было. Его мысли приняли другой оборот. Чарли давно завидовал всем Литтонам, что было вполне очевидно. Однако его новое чувство имело более опасное свойство и сосредоточивалось на Дженне.
Чуда не случилось, хотя надежды на него теплились в душах директоров «Литтонс – Лондон». По завещанию Барти они не получали ничего. Почему-то они надеялись, что процент акций будет увеличен. Разумеется, у них оставалось право выкупа акций. И потом, Барти не собиралась умирать так рано. Скорее всего, она представляла, что, как и Селия, состарится в стенах издательства. По ее мнению, она и так более чем достаточно сделала для «Литтонс – Лондон». И все-таки они надеялись.
Они надеялись вернуть себе часть того, что когда-то целиком принадлежало им, но затем перешло в полную собственность Барти. В какой-то мере это было обусловлено ее собственными усилиями, но в большей степени – стечением обстоятельств. Серией случайностей, куда входили неожиданные встречи, любовные истории, войны, смерти, наследство и окутанное мраком времени происхождение богатства Эллиоттов.
Естественно, больнее всего завещание Барти задело Селию, воспринявшую это как личное оскорбление и сознательно нанесенный удар. Как эта девчонка посмела так поступить с ней? Барти, которую она вытащила из нищеты, жестокости и запустения, вырастила, дала образование, помогла достичь высот карьеры. Уж Барти ли не знать, что «Литтонс» – детище Селии, дорогое ее сердцу ничуть не меньше собственных детей? Ведь это так очевидно: в случае смерти Барти акции «Литтонс – Лондон» должны вернуться их законным владельцам – семье. Как она могла нанести столь жестокий удар?
Адель замечала перемены в поведении Лукаса, но не совсем понимала их причину. Он и раньше был нежен с ней, заботлив и внимателен. После их поездки в Париж он сделался менее высокомерным, стал меньше критиковать окружающих, в том числе и своих двоюродных братьев и сестер – постоянные мишени его колких реплик. Он чаще играл с Клио, чему та была несказанно рада. Сам, без напоминаний Адели, писал благодарственные письма. Если они куда-то шли вместе, он спрашивал у нее, что ему лучше надеть.
Адель воздерживалась от комментариев по этому поводу, чему Лукас был только рад, но мысленно не переставала доискиваться причин. Вероятно, на него повлияла встреча с мадам Андре и время раннего детства, окутанное ореолом таинственности, стало более понятным. Или же на него благотворно подействовало соприкосновение со своими корнями.
Возможно, она так и не узнает о причинах перемены в характере сына, но она искренне радовалась им.
Урегулирование дел «Литтонс – Лондон» затягивалось. Для Джея это было почти невыносимо. Маркус Форрест с каждым днем все туже закручивал гайки. Не далее как на прошлой неделе он отклонил приобретение романа, права на который Джею очень хотелось получить. Американец даже не стал это обсуждать и ничего не объяснил, сказав лишь, что автор заломил слишком высокую цену за свою весьма легковесную вещь. А ведь именно Джей убеждал автора и его литературного агента отдать права «Литтонс». Теперь же ему предстояло унижаться и объяснять, почему они не смогут это сделать. К полудню весь издательский Лондон будет знать, что Джей Литтон находится в зависимости от своих нью-йоркских боссов и его слово больше не имеет никакого веса.