Собор Парижской Богоматери (сборник)

Наконец дверь кабака отворилась. Этого, по-видимому, только и дожидался прохожий. Два человека вышли на улицу, и луч света, вырвавшийся через отворенную дверь, на минуту озарил их веселые лица. Незнакомец в плаще продолжал свои наблюдения, спрятавшись под навесом крыльца, на другой стороне улицы.

– Гром и молния! – воскликнул один из пьяниц. – Сейчас пробьет семь часов, а ведь это час моего свидания.

– Я вам говорю, – бормотал его товарищ заплетающимся языком, – я вам говорю, что я не живу на улице Сквернословия, indighus qui inter mala verba habitat. Я живу на улице Жан – Мягкий хлеб, in vico Johannis Pain Mollet. Вы более рогаты, чем единорог, если вы утверждаете обратное. Каждый знает, что кто раз сел верхом на медведя, тот ничего не боится, а только вы полакомиться любите не хуже Сен-Жака де Лопиталя.

– Жан, друг мой, вы пьяны, – говорил второй, но тот продолжал, пошатываясь:

– Что вы там ни говорите, капитан Феб, но давно доказано, что у Платона был профиль легавой собаки.

Читатель, без сомнения, уже узнал наших двух друзей, капитана и студента. Да и незнакомец, скрывавшийся в тени, тоже, по-видимому, узнал их, потому что он медленно последовал за ними, описывая на ходу такие же зигзаги, как пьяный Жан, увлекавший за собой и капитана, хотя тот, более привычный к вину, держался на ногах вполне твердо.

Внимательно прислушиваясь, незнакомец в плаще не пропустил ни одного слова из следующего интересного разговора:

– Черт возьми! Старайтесь же идти прямо, господин бакалавр. Сейчас я уйду от вас, ведь уже семь часов, а у меня назначено свидание с красоткой.

– Отстаньте от меня, пожалуйста. Вон я вижу звезду, вижу огненные копья. А вы страсть как похожи на Дампмартенский замок, который лопается от смеху.

– Клянусь бородавками моей бабушки, Жан, нельзя городить такую чушь! Скажите-ка мне лучше, остались ли у вас деньги?

– Господин ректор, тут нет никакой ошибки: parva boucheria значит маленькая бойня.

– Жан, друг мой Жан! Ведь я вам говорил, что у меня назначено свидание с этой девочкой за мостом Святого Михаила. Там негде устроиться, иначе как у старухи Фалурдель, а ей надо заплатить за комнату. Старая карга с седыми усами мне не поверит в долг. Жан, пожалуйста, посмотрите, неужели мы пропили все поповские деньги? Неужели у вас не осталось ни одного су?

– Сознание хорошо проведенного дня – лучшая приправа к кушаньям…

– Черт тебя возьми, наконец! Вот проклятье! Отвечай, есть у тебя еще деньги? Коль есть, так давай, а не то я сам обыщу тебя, хоть бы ты был покрыт проказой, как Иов, или паршой, как Цезарь!

– Милостивый государь! Улица Гальяш одним концом упирается в улицу ла Веррули, а другим – в улицу Тиксеранди.

– Ну да, ну да, голубчик, улица Гальяш прекрасная улица, но постарайтесь немного прийти в себя. Ведь мне нужно всего одно су и, главное, не позднее семи часов!

– Тс-с, слушайте хорошенько куплет:

Quand les rats mangerout les chats,Le roi sera seigneur d’Arras;Quand la mer, qui est grande et l`eе,Sera `a la Sainte Jean geleeOn verra, par dessus la graceSortir ceux d’Arras de leur place [112] .

– Ну ладно, чертов школяр, чтоб тебе удавиться еще в материнской утробе! – воскликнул Феб и грубо толкнул пьяного. Тот скользнул вдоль стены и упал, как мешок, на мостовую. Движимый чувством братского сострадания, никогда не покидающего окончательно сердца пьяниц, Феб подпихнул ногой Жана к даровой подушке, всегда готовой к услугам бедняков у каждой тротуарной тумбы и презрительно называемой богачами кучей мусора. Капитан удобно уложил голову Жана на изголовье из капустных кочерыжек, и в ту же минуту Жан захрапел великолепным басом. Но досада еще не совсем угасла в сердце капитана.

112

Когда мыши поедят кошек, Король овладеет Аррасом; Когда море-океан замерзнет в Иванов день, То увидят, как из Арраса пойдут по льду (фр.).

– Тебе же хуже, коль мусорщик подберет тебя по дороге в свою тележку! – проговорил он, обращаясь к уснувшему приятелю, и зашагал дальше.

Незнакомец в плаще, не отстававший от него ни на шаг, остановился на минуту перед спящим, как будто в нерешительности, потом, глубоко вздохнув, направился опять вдогонку за капитаном.

И мы, читатель, по их примеру, оставим Жана спать под благосклонным взором звезд и последуем за капитаном и незнакомцем в плаще. Выйдя на улицу Сент-Андре-Дезарк, капитан заметил, что за ним кто-то следит. Случайно обернувшись, он обратил внимание на какую-то тень, кравшуюся вслед за ним вдоль стен. Капитан остановился – и тень остановилась, он пошел – зашевелилась и тень. Это обстоятельство, впрочем, его нисколько не встревожило. «На здоровье, – подумал он, – все равно у меня нет ни гроша».

Перед Отюнским коллежем Феб остановился. Здесь он получил начатки того, что называл своим образованием, и по укоренившейся школьной привычке никак не мог пройти мимо, не нанеся статуе кардинала Пьера Бертрана, стоявшей у входа, того оскорбления, на которое так горько жалуется Приап в сатире Горация: Olim truncus eram ficulnus [113] . Благодаря стараниям капитана надпись «Eduensis episcopus» [114] почти уже исчезла. И теперь, по обыкновению, он остановился перед статуей. Улица была совершенно безлюдна. Вдруг, в ту минуту, как он приводил в порядок свой туалет, посматривая по сторонам, он заметил тень, приближавшуюся к нему медленно, так медленно, что он успел рассмотреть плащ и шляпу на ее голове. Подойдя к нему, тень остановилась и замерла неподвижно, как статуя кардинала Бертрана.

113

Речь идет о специфической неприличной выходке.

114

«Епископ Отюнский» (лат.).

Но взгляд ее был устремлен прямо на капитана Феба, и глаза искрились тем особым светом, каким горят глаза кошки в темноте.

Капитан был не трус и нисколько бы не испугался встречи с бродягой, вооруженным кистенем. Но эта ходячая статуя, этот окаменевший человек сковал его сердце ужасом. Ему смутно вспомнились ходившие в то время по городу легенды о каком-то «мрачном монахе», бродившем по ночам по улицам Парижа. Несколько секунд он простоял в оцепенении и наконец заговорил с деланым смехом:

– Сударь, если вы вор, как мне кажется, то вы похожи на цаплю, собравшуюся поживиться пустым орехом… Я, голубчик, сын разорившихся родителей. Поищите лучше в другом месте, ну, хотя бы в этой часовне, здесь много серебряной утвари.

Из-под плаща призрака показалась рука и сжала руку Феба с силою орлиных когтей. Призрак заговорил:

– Капитан Феб де Шатопер!

– Ах, черт! – воскликнул Феб. – Ты знаешь, как меня зовут?

– Я не только знаю, как вас зовут, – продолжал незнакомец в плаще своим замогильным голосом, – я знаю, что у вас на сегодняшний вечер назначено свидание.

– Верно, – отвечал озадаченный Феб.

– В семь часов.

– Да, через четверть часа.

– У старухи Фалурдель.

– Совершенно верно.

– За мостом Святого Михаила.

– Святого Михаила Архангела, как говорится в молитвах.

– Нечестивец! – пробормотал призрак. – С женщиной.

– Confiteor [115] .

– И ее зовут…

– Смеральдой, – подсказал Феб, к которому мало-помалу вернулась его всегдашняя беспечность.

При этом имени призрак яростно стиснул руку Феба.

115

Сознаюсь (лат.).