Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии

Поскольку же это сочинение и есть мой главный резерв, а равно и последняя надежда из всех, кои я в состоянии изобрести, мне приходится говорить более сильной речью, нежели прежде, как оно следует из природы Петуха.

Ибо чем ближе к вечерним сумеркам или к рассвету свою ночную песнь поет Петух, тем это происходит чаще. А чем ближе к полуночи, тем слышнее его голос, который с каждым разом все более усиливается. Ведь сумерки и рассвет, представляющие смешение ночи и дня, обозначают такую любовь, в которой нет ни полной веры, ни полного отчаянья. Любовь в полном отчаяньи представлена полуночью. Потому, ибо нет у меня земной надежды на Ваше будущее благорасположение, любовь моя на полночь и похожа. Когда надежда у меня была, это напоминало сумерки. Тогда я и пел почаще, а сейчас я должен бы петь громко.

Причина, по которой голос отчаявшегося громок, обнаруживается, я думаю, в свойствах зверя, влагающего все свои силы во ржание, отвратительные звуки коего всякого устрашат. Зверь этот Дикий Осел. Ибо природа его такова, что он особенно не вопит, пока не изголодается, но если он при этом пищи для насыщения найти не сможет, то принимается истошно ржать, разрываясь на части. С тем и мне следует, обнаружив, что нет у Вас милосердия, совершить более великое усилие, нежели когда-либо прежде, и не с громким пением, но с могучей всепроникающей речью. Я вынужден был отказаться от пения и сообщу, по какой причине.

Ведь Волк и свойства его таковы, что если человек его увидит первым, тут же утратит этот хищник всю свою силу и отвагу. Если же Волк первым человека увидит, то потеряет тот человек голос и станет безгласным. То же бывает и в любви между мужчиной и женщиной. Ибо когда между ними любовь и мужчина узнает первым прямо от дамы, что она его любит, а также если он сможет ее осведомить о том, что он это знает, то с этого мига теряет она отвагу и отказать ему уже не способна. Но поскольку я обуздать себя не мог и не удержался от предъявления Вам моего сердца прежде, чем узнал что-либо о Вашем, Вы от меня увернулись. Я сам слышал, как Вы об этом однажды сказали. И поскольку меня таким образом «видели первым», я должен был в итоге, сообразно с природою Волка, утратить голос. Это одна из причин, почему данное сочинение не в стихах, но написано обычной речью.

Следующая причина того же обнаруживается в Сверчке, который так ради меня постарался. Вы же знаете, что это несчастное создание настолько пренебрегает пищей и поисками ее и так восхищено бывает пением, что с песнею умирает. Я ему не последую, ибо пение послужило мне так мало и столь плохо, что доверить себя песне означало бы для меня предаться саморазрушению, и песня бы меня не спасла.

Более того, я обнаружил, что в час, который я посвящал пению и сочинял лучшие стихи, дела мои обстояли наихудшим образом, как оно бывает с Лебедем. Ведь есть страна, где Лебедь поет так вольно и легко, что может даже подпевать арфе (вроде барабанщика, который умеет подыграть флейте), особенно в течение года, когда ему предстоит умереть. И, услыхав широкие напевы, говорят: этот Лебедь в нынешнем году умрет, – как и о ребенке, обнаруживающем особый блеск, приходится слышать, что он в этом мире проживет недолго.

И вот, говорю я Вам, опасаясь погибнуть как Лебедь – в миг моего прекрасного пения, и как Сверчок – когда я пою всего привольней, я откинул искусство песни при построении этого моего резерва и отправляю его Вам в виде некоего полемического рассуждения. Ибо с того времени как Волк увидел меня первым, то есть когда я уразумел, что люблю Вас, прежде чем понял, какая судьба моей любви уготована, мне было предназначено утратить голос. Увы! Как часто я каялся, что обратился к Вам с мольбой и утратил сладостное общение. Если бы я мог действовать как Пес, который, изрыгнув съеденное, возвращается к своей блевотине и опять ее пожирает! Я с наслаждением сотни раз сожрал бы мое просочившееся сквозь зубы ходатайство!

И не изумляйтесь, что я уравниваю любовь дамы и волчьи качества. У Волка много других свойств, где это сходство обнаруживается еще ясней. Одно из них, что шея его крайне жестка, и обернуться лишь головой, не повернувшись всем телом, Волк не умеет. Второе его качество, что он никогда не охотится близ логова, но только в отдалении. А третье, что, с крайней хитростью осторожно проходя в овчарню, он казнит собственные свои ноги, их злобно кусая, если какой сучок под ними хрустнет. Все эти три качества можно обнаружить во влюбленной женщине. Ибо не может она отдаться иначе как всем телом. Это совпадает с первым свойством. А в соответствии со вторым, когда случается ей полюбить мужчину, то любит она его с беспредельной страстью лишь если он в отдалении, когда же он здесь, рядом, никакого видимого знака любви она не покажет. Что же касается третьего свойства, если она столь неосмотрительна в словах, что мужчина начинает сознавать ее любовь, ей известно, как словами же прикрыть и загладить то, что она слишком далеко зашла, точно так же как Волк воздает собственным лапам своей же пастью.

И женщина очень хочет знать о другой даме то, что она менее всего желает, чтоб было известно о ней самой, и она очень хорошо умеет обороняться от мужчины, который ее, она полагает, любит. В этом похож на нее Змей Вывер. Природа его такова, что он пугается и в страхе уползает, увидев человека голым, но чувствует лишь презрение и нападает, когда тот одет. Вот точно так действовали со мною и Вы, прелесть моя милая и желанная. Ибо, встретившись, я видел Вас в добром расположении и немного застенчивой, словно Вы ощущали известный страх передо мной ввиду нового знакомства. Но, узнав о моей любви, Вы стали заносчивы, а против меня прибегали даже к ядовитым нападкам.

Новый знакомец – гол, а влюбленный – вроде одетого. Ведь человек рождается голым, а потом подрастает и одевается. Так что при первом знакомстве он наг и не защищен, потому и решается полностью предать даме свое сердце. Но позднее, когда уже влюблен, он так закутан, что выпутаться и скрыться не может. Он весь обмотан тканью и не решается говорить о заветных своих думах, от ругани он в вечном страхе. Он пойман, как обутая Макака. У обезьян ведь есть свойство подражать увиденному. А умный охотник, желая поймать Макаку хитростью, выбирает место, где та его может видеть, и начинает разуваться и обуваться. Потом он уходит, оставив пару сапог для Макаки, и прячется. Приходит Макака и повторяет действия охотника. Она берет сапоги и обувает их к своему же несчастью, ибо не успеет она разуться, а ловец выскочил и ее схватил. Ведь обутая Макака не может бежать, карабкаться, взбираться на дерево, вот она и поймана.

Этот пример явственно подтверждает, что человек, пока он гол и бос, похож на того, кто еще не любит, а обутый и одетый – на влюбленного. Таким образом подтверждается урок Змея Вывера, и на этих двух примерах я вижу ясно, из-за чего Вы перестали быть милы со мной, узнав, что я в Вас влюблен: Макаку не схватишь, пока она не обута, а Вывер нападает лишь на одетого. Все же, сдается мне, следовало бы Вам поступить противоположным образом. Вы должны были лучше обращаться со мной, когда я облачился в любовь к Вам, нежели когда я был гол. Ведь такова природа Ворона, который, пока птенцы его не оперены, даже не глядит на них и не кормит, ибо они не черны и на него не похожи. Они только пьют росу, пока не покроются перьями, как их родитель. Вот как Вам следовало бы поступать, прелесть моя милая и желанная: когда я был наг и Вас не любил, Вы не должны были печься обо мне, когда же я оделся в любовь и мог носить щит с вашим гербом, Вам нужно было бы меня холить и лелеять как младенца. В любви лучше, когда одолевает природа Ворона, а не Вывера и Макаки.

Ведь у Ворона есть еще одно качество, более всех прочих напоминающее о свойствах любви. Когда Ворон находит труп, он сперва выклюет ему глаза и через глаза достигает мозгов. Чем больше там мозгов, тем ему легче их извлечь. Так же поступает любовь. Ибо при первых свиданиях мужчину ловят посредством глаз, и никогда не уловила бы его любовь, если бы он на нее не глядел. Ибо любовь действует как Лев. Если человек идет мимо и смотрит, как Лев пожирает добычу, зверь в силу необходимости будет опасаться его лица и взора, ибо созданный по образу и подобию Владыки Мира несет человеческий лик печать господства. Однако Лев храбрый зверь, он стыдится собственного страха и нападает на человека, едва тот на него глянет. Но человек может хоть сто раз пройти мимо Льва, и он не тронется с места, пока не обратит человек на него взора. Вот потому я и говорю, что любовь похожа на Льва: ведь любовь не нападает, пока человек на нее не поглядит.

Итак, при первых свиданиях любовь проникает в человека через глаза, и через глаза же утекают его мозги. Мозг означает рассудок. Ибо как дух жизни, который отвечает за телодвижения, располагается в сердце как тепло, служащее пропитанию, обитает в печени, так и рассудок, дающий понимание, восседает в мозгу. А когда человек любит, он рассудком не руководствуется, скорее наоборот, он его совершенно утрачивает, и чем больше имеет, тем больше теряет. И чем рассудительнее человек, тем более страстно стремится любовь его удержать. В этом смысле я говорю: любовь похожа на Ворона, и это свойство доказывает, что другое его ранее упоминавшееся качество должно преобладать в любви над Вывером и Макакою и что даме следует предпочитать того мужчину, который одет в ее любовь, а не голого.