Собрание сочинений (Том 1)

Я посмотрел вокруг себя еще раз, мысленно обмерил поле. Ему, казалось, не было конца и края.

Лошадь стала, тяжело поводя боками, тетки подошли к нам.

– Ну, мужики, - сказала, посмеиваясь, худая, - уважили, спасибо. А теперь идите.

– Макарыч-то тебе задаст, - сказала Матвеевна, глядя на Ваську.

– Ну его!
– пробубнил он, утирая пот.

Матвеевна чмокнула на лошадь, та нехотя двинулась вперед, а мы с Васькой пошли в деревню.

Дорога вела в гору, и понурая лошадь да две фигурки возле нее долго были видны нам.

Мы молча оборачивались, молча вглядывались в них и молча шли дальше...

* * *

– Николка, - прервал молчание Васька, - батя-то не пишет, когда вернется?

– Никак не отпускают, - ответил я.

– Отпустят!
– вздохнул Васька.
– Скоро всех солдат отпустят!
– И усмехнулся: - Наших вон всех отпустили.

– Как?
– удивился я.
– Уже всех?

Но как-то странно сказал это Васька.

– А у нас и возвращаться-то всего шестерым пришлось, - ответил Васька.
– Двое сразу в эмтээс подались. Один без ноги, милиционером работает. Дядю Терентия председателем выбрали. Да двое еще бригадирят.

– И все?
– спросил я, не подумав.

– И все, - ответил Васька спокойно, но я уже вспомнил, как говорил вчера председатель про счет фашистам.

Я остановился.

– Шестеро?
– спросил я испуганно.
– А сколько же на войну уходило?

– Мужиков шестьдесят, - ответил Васька.
– Это сразу, как войну объявили. Да потом еще парней забирали, кто подрастал. Душ семьдесят.

Мы остановились на вершине холма и в последний раз обернулись на двух теток и коня.

– Кабы хоть половина, - сказал задумчиво Васька.

Он вздохнул и резко отвернулся. Мы пошли торопливо, чуть не бегом.

– А вот ежели, - спросил, не глядя на меня, Васька, - отец бы твой не вернулся? Ну, погиб. А мать бы твоя нового отца привела?

– Как это - нового?
– пожал я плечами.
– Отец один, другого не бывает...

– Ну ладно, - перебил меня Васька, - снова бы замуж вышла! Не понимаешь, что ли? Чо бы ты делать стал?

Он говорил зло, раздраженно, и я удивился: что это с ним?

– Что делать, что делать? Не остался бы дома! Сбежал!

– Куда?
– недоверчиво засмеялся Васька, будто это его касалось.

– В ремеслуху, например, - ответил я, - или в детдом. Соврал бы, что у меня никого нет.

– В детдом!
– зло воскликнул Васька.

– Да ты чо ерунду-то мелешь?
– удивился я.
– Ежели да кабы, то во рту росли грибы!

– Это я так, - оказал он, криво усмехаясь, - вообще...

Чтоб сократить путь, Васька свернул с дороги, и мы пошли тропой через густо заросшее поле. Васька наклонился на ходу, сорвал что-то, остановился. В руках у него был стручок. Он размял его и высыпал на ладонь желтые горошины.

– Переспел уже, - сказал Васька, - а убирать некому, - и отправил горошины в рот, аппетитно зачавкав.

– Горох, что ли?
– спросил я и, обрадовавшись, начал рвать стручки.

– Ты это чо, ты чо?
– воскликнул Васька.

– Горох рву, - ответил я удивленно.
– Не видишь?

– Нельзя же, дурень, - сказал он.
– Горох колхозный, увидят, еще засудить могут.

– Засудить!
– усмехнулся я.
– Как это - засудить?

– А так, - ответил Васька нерешительно, - за хищение колхозного имущества. Ну да ладно, - сказал он, вздыхая, - только по одному карману наломаем, понял? По карману, не больше.

То ли давно мы не ели, то ли просто горох оказался вкусный, но за ушами у нас аж пищало.

– Ты это, - сказал мне смущенно Васька, - стручки-то пустые подальше в сторону кидай, а то увидят.

– Ну, и увидят?
– засмеялся я.

– Увидят - другие нарвут, - сказал Васька.
– А если каждый по карману наломает, какой убыток, как думаешь?

Я пожал плечами, но пустые стручки стал бросать подальше от тропки.

– Меня до войны, - улыбаясь, сказал Васька, - знаешь как отец ремнем выдрал! Вот так же надергал я полную пазуху гороху, прибег домой, на стол вывалил, улыбаюсь, - мол, глядите, добытчик, в дом гороху принес. А отец снял ремень с гвоздя и так меня отходил! Пискун, говорит, ты голобрюхий, и откуда, говорит, в тебе кулак взялся! Я тогда-то не понял, что за кулак, уж потом, в школе, объяснили. Но как отец порол, помню. И как кулаком обозвал - тоже...

Васька улыбался, словно отцовская порка ему теперь в удовольствие казалась. Потом сразу нахмурился. Мы стояли перед конторой.

– Айда!
– позвал меня Васька к себе на работу.
– Посидишь, поглядишь.

Мы вошли в избу.

– Тебя за смертью посылать!
– прогнусавил из-за своей конторки Макарыч.
– Сводку обсчитать надо, в район передать, а тебя носит, лешак подери!

Васька промолчал, выразительно посмотрев на меня: мол, видишь.

– На столе бумаги, давай считай скорее, - велел Макарыч, - потом поговорим, при Терентии.

Васька тоскливо зашелестел бумагами, подвинул к себе счеты, начал громыхать костяшками, Макарыч скрипел ржавым, что ли, пером. Я оглядывал контору - ряд старых стульев, портрет и забавный телефон на стене, похожий на скворечник, только с ручкой.

Васька дал длинную очередь на счетах, потом задумался, поглядел на меня, перевел взгляд за окошко и машинально вытащил из кармана несколько стручков. "Шляпа!
– подумал я.
– Сам наказывал пустые стручки подальше кидать, чтоб никто не заметил, а тут вдруг вытаскивает". Едва я подумал это, как Макарыч спросил Ваську безразличным голосом:

– От Белой-то Гривы пешком шли?

– Аха!
– безмятежно ответил Васька.

– Через поле?
– лениво говорил главбух.

– Аха, - отвечал Васька.

– А горох оттуда? Колхозный?

Васька побледнел, прикрыл было ладонью несколько стручков, лежавших на столе, и резко повернулся к своему начальнику.

Глаза у Васьки сузились в щелки, а Макарыч шел к нему, медленно, не спеша шагал через комнату, сдвинув очечки на кончик носа.

– Ну-кась, - сказал он неторопливо, - выворачивай.

Васька послушно вывернул пустой карман. Видно, эти стручки были последними.

– Колхозный горох-от?
– наступал Макарыч.
– Аль со своего огороду? Васька заливался краской.
– Да нет, со своего не могет быть, домой не заходили - вон и корзинку с клевером занесть не успели.
– Васька краснел, но молчал. Тогда Макарыч указал на меня пальцем: - И гостя свово воровать учишь?
– Ваську уже всего трясло.
– Ну-ка, милочек, - направился ко мне главбух, - выверни карманы.