Собрание сочинений (Том 1)

– Наторговала, - ответил Васька сухо.

– А в район-то она все ездит?
– спросила худая.

– Ездит, - ответил Васька.

Они помолчали.

– Все про отца спрашиват?
– сказала Матвеевна.

– Аха, - ответил Васька, - про отца.

– Охо-хо!
– вздохнула худая.
– Нюре хоть спросить-то есть кого, а нам и этого нету.

Колеса постукивали по пыльной дороге.

– Вась, - сказала Матвеевна, - это тот инвалид-то в сапожной стучит?

– Он, - кивнул Васька.

– Без обеих вить ног, без обеих...
– вздохнула худая и как-то странно поглядела на Ваську.

– Где их возьмешь теперь, - тоскливо сказала Матвеевна, - с руками-то чтоб да с ногами.
– Она помолчала и опять вздохнула.
– Ох, дождемся ли, старенька, когда мужики-то за плугом пойдут, а?

Они рассмеялись.

– Вась!
– спросила худая, кивнув на Васькину пилотку. Он как надел ее вчера перед зеркалом, так, кажется, и не снимал. Даже рыбачил в ней.
– А откель обнова-то?

Васька долго не отвечал, словно задумался, потом сказал:

– Вон его отца.

– Живой?
– спросила меня Матвеевна.

– Живой, - ответил я.
– Скоро приедет.

– Охо-хо!
– вздохнула худая.
– Все же есть хоть счастливые.

– И слава богу!
– вскинулся вдруг Васька, словно защищая меня.

– Конешно, конешно, - ответила худая, оборачиваясь к Ваське.
– А ты чо, соколик, думаешь, я позавидовала?
– Она вздохнула.
– А и то позавидовала... Только, дай бог, чтобы все отцы к вам вернулись.

Все опять надолго замолчали. Цокали копыта. Наконец Васька показал мне на белую каменную осыпь. Это и была Белая Грива.

Внизу, под осыпью, и справа и слева растекалось сжатое поле. Васька торопливо распряг коня, вместе с женщинами зацепил плуг.

– Ну чо, - сказала худая, - давай, Матвеевна, благословясь, я первая, опосля ты.

Худая ухватилась за ручки плуга. Матвеевна взяла лошадь под уздцы и, напрягаясь, все втроем - и лошадь, и женщины - отвалили жирный, блестящий на солнце пласт земли.

Васька хмуро глядел вслед теткам, а они уходили все дальше, вдоль длинного поля.

– Я обмерю, - сказал мне Васька, - а ты клевера в корзину набери. Вишь, цветочки?

– Кашку?
– спросил я.

– Кашку, кашку, - ответил, не оборачиваясь, Васька.

Он шагал по сжатому полю, и ветер пузырем надувал его зеленую рубашку. Ту самую, в которой Васька приехал тогда в город.

Он шел размашистым шагом и всеми ухватками - тем, как он двигался, как ловко поворачивал циркуль, как говорил перед этим, - был похож на взрослого.

* * *

Жужжали полосатые шмели, трепетали крыльями стрекозы, то повисая на месте, то срываясь стремительно вбок. Я обрывал тонкие сиреневые цветочки от клеверной головки и сосал сладкий сок, развалясь в траве. Мне было хорошо и радостно, пока мой взгляд не нашел в бесконечном черно-желтом поле напряженную, понурую лошадь и двух женщин. Мне стало совестно, я вскочил, торопливо обрывая кашку.

Когда корзина наполнилась и я подошел к телеге, Васька уже вернулся и вбивал топором в землю какие-то палки.

– На нож, - сказал он мне, - срезай ветки подлиннее.
– Лицо его было напряженным и хмурым.
– Надо сделать шалаш. Им тут неделю ишачить.

Тетки проходили мимо нас. Теперь они поменялись местами, но уже совсем вымотались. А прошли всего рядов пять-шесть в бесконечном поле.

– Двенадцать га!
– сказал зло Васька.
– Эх, хухры-мухры, трактору бы тут на один день!
– Он плюнул и яростно заколотил топором.

Васькина злость передалась мне. Срезая ветки, я с силой, зло нажимал ножом, будто дрался с противником. Пот полз мне в глаза, но я даже не вытирал его, а только сдувал.

Шалаш получился на славу! Васька напихал туда сена, кинул два одеяла с телеги и вздохнул, посмотрев на теток: они сделали еще три хода вдоль поля.

Напротив нас тетки остановились.

– Васька!
– крикнула одна.
– Водицы подтащи-ка!

Васька схватил ведро, исчез за кустами, а когда появился, через край ведра переплескивалась вода.

"Тут, значит, и ручей есть", - подумал я и подошел вслед за Васькой к женщинам.

– Матвеевна, - сказал Васька, поднимая ведро, - вы ну-ка отдохните, а мы с Кольчей попашем.

Я думал, Матвеевна скажет: "Ну куда вам!", - откажет просто-напросто, но она молча кивнула головой. Пот струился с нее ручьями, а худая посерела от натуги, и большие глаза ее, кажется, стали еще больше.

Тетки полили и пошли к шалашу. Васька поил лошадь.

– Но, но, - ласково приговаривал он, то поднося ей ведро, то отнимая.
– Не торопись, зайдешься! Погоди, золотко!
– Прямо как с человеком разговаривал.

Потом я вел лошадь под уздцы, как показал мне Васька, а сам он держал плуг. Напившись и передохнув, лошадь шла веселее, бойко пофыркивала, и наш ряд получался ничем не хуже соседних. Мне не терпелось обернуться, поглядеть на Ваську, а еще больше не терпелось попросить его дать попахать мне. Но лошадь шагала, я должен был внимательно смотреть вперед.

Наконец Васька пробасил: "Тпрр-ру!" - и лошадь послушно стала, натруженно дыша.

– Васька!
– потребовал я.
– Теперь моя очередь!

Он усмехнулся, недоверчиво поглядел на меня, но кивнул.

Я взялся за скользкие ручки плуга, Васька чмокнул, и лошадь двинулась.

Лошадь сама тащила плуг, а я только должен был ровнять ряд, но это получалось нелегко.

– Налегай!
– крикнул мне Васька.
– Глубже паши!

Я послушно налег, прошел несколько метров и вдруг почувствовал, как налились тяжестью руки. Когда я вел лошадь под узду, идти было легко по твердому полю, теперь же я шел по паханой мягкой земле, ноги проваливались и деревенели. Пот застилал мне глаза, я уже не наваливался, чтобы борозда выходила глубже, я просто держался за плуг, а лошадь и Васька и эта железная штуковина с острым ножом тащили меня за собой, как на прицепе.

– Ну вот, - сказал Васька, останавливая коня.

Я с трудом разжал онемевшие руки и отшатнулся от плуга. В голове гулко стучала кровь, пот капал с подбородка. Я утерся рукавом, едва дыша.

Мне было стыдно за свою немощь. Я думал, Васька меня крепко обругает, но он неожиданно похвалил:

– Молодец, Кольча!

Мы поменялись местами и пошли дальше. Васькина похвала меня успокоила, приободрила. "Да нет, - подумал я, - не так уж и плохо для первого раза. Вот кабы я все время в деревне жил, выходило бы не хуже Васькиного".