Собрание сочинений (Том 2)

4

Конечно, весна всюду чувствуется. И в городе чувствуется, и на загородных дорогах, и в лесу.

Всюду оживает природа, и люди, под стать ей, радуются.

И все же нигде так весны не понять, не почувствовать, как в деревне.

Для деревни весна - не смена одежды, не хмель свежего воздуха в голове, не беззаботная радость и нетерпеливое ожидание положенного отдыха. На это у деревни и поздняя осень есть, и зима, хотя в любую пору дела здесь всем хватает. Известно, что молоко пить и мясо есть люди круглый год хотят, и чтобы хлеба было вдоволь - люди привыкли. А раз так, то ни зимой, ни весной деревне дремать не положено, ни летом, ни осенью ей нет отдыха.

Как передремал лишнее - сам на себя пеняй и другие на тебя пенять будут. Эта дрема и в самой деревне аукнется и в городе - в магазинах.

У Гошки, ясно, по малости лет таких мыслей не было, когда подъезжали они с отцом к деревне Голубинка. Да и какие у него могли быть мысли, если в деревне-то Гошка, по существу, никогда не был! Коров и тех на картинках только видал! Ведь дача, где они прежде жили, - не деревня. Это был поселок, населенный такими же дачниками, как Гошка, и вокруг на много километров тянулись такие же дачные поселки.

Красиво стоит Голубинка, на высоком косогоре. Слева лес, видно, большой - края его не достанешь глазами. Справа - сосны и елки малой рощицей. Деревня вынесла свои дома между лесом и рощицей как бы специально, напоказ: мол, глядите, люди приезжие и по дороге проезжие, на нас, голубинских. Вот как мы на земле стоим - красиво и прочно!

Дома многие в Голубинке и впрямь голубые. То ли синькой выкрашены, то ли еще какой небесной краской, но со стороны глаз радуют.

– Это здесь давно так повелось, - объяснил отец.
– Бабка твоя рассказывала, что и в молодость ее в Голубинке дома в синий цвет красили.

Бабку свою Гошка знал по единственной фотографии в альбоме. Да еще по разговорам о том, что вскоре после смерти избу ее спалило грозой.

Представить бабушку молодой Гошке было трудно. Наверно, это было очень-очень давно.

– А ты здесь жил?
– спросил Гошка.

– Немного, года два, говорят, как родился. Мы в городе жили с отцом нашим, значит, с дедом твоим...

Они подъехали к большому мосту.

– "Река Глубокая", - вслух прочел Гошка.
– Вот покупаемся!

– Купаться здесь летом хорошо, - сказал отец.
– Не утонешь! По пуп всю речку перейти можно. Одно название "Глубокая"!

Сейчас река казалась широкой, внушительной. Лед еще не сошел, но по краям река разлилась талыми водами, вплотную подходившими к косогору, на котором стояла деревня, и к лесу с противоположного берега. В середине реки на льду еще виднелись лыжни и лунки.

Около одной из лунок сидел неизвестно как попавший сюда через водные преграды рыбак с удочкой и книжкой. Может, он так и сидит здесь с зимних времен и не видит, что весна настала и вот-вот реку вскроет?

Миновав мост, отец вышел из машины и стал прикидывать, как лучше подъехать к деревне:

– Зимой все не так было. А сейчас по этой грязи, пожалуй, и не проберешься.

Пришлось справиться у прохожих. Лишь третий наконец объяснил:

– А вы вперед проезжайте. Метров триста. Там дорога в Голубинку как раз через лес. Отменная дорога. Проедете!

"Отменная дорога" оказалась не совсем отменной. Распутица и грузовики сделали свое дело: разбили дорогу как могли. Отцу пришлось порядком покрутить баранку, чтобы не засесть.

В лесу стояла сырая, промозглая прохлада. Пахло прелой листвой, мхом, хвоей. Птиц в лесу пока не слышно, а может, они просто остерегаются дороги! Только тяжело прошумел крыльями взлетевший с ближней ели ворон да где-то вдали раздалась барабанная дробь дятла.

Дорога стала светлеть - впереди появилось солнце. Лужи блеснули в его лучах. Молодая сорока испуганно взлетела с дороги, спугнув стайку воробьев. Воробьи тут же возвратились, но услышали шум машины и опять подались в сторону, чтобы переждать. Хоть и не ахти какая штука идет, а все же машина. Лучше не рисковать!

– Кажется, выкрутились!
– сказал облегченно отец, когда они выбрались из леса на относительно сухую часть дороги.

Теперь слева лежали бесконечные поля, покрытые довольно заметной зеленью озимых. В двух-трех местах женщины разбрасывали лопатами остатки снега, притаившегося возле кустарника и в канавах.

Трактор тащил по полю прицеп, груженный сероватым песком. На песке сидели девушки и, задрав головы, смотрели в небо. Прямо над ними тянулся облачной струйкой след самолета. Девушки следили за невидимым самолетом и вовсе не замечали, как кувыркаются в воздухе жаворонки. Трактор тяжело кряхтел, пробираясь с прицепом по неровной мокрой земле, и песен жаворонков Гошка не услышал. И все же, видно, они пели. Уж очень здорово кувыркались жаворонки! Кувыркались, взлетали вверх, падали вниз, делали круги! Как тут без песен!

Дорога свернула вправо, и машина легко покатила к деревне.

– Ну, вот мы и у цели!
– весело сказал отец.

Деревенская улица встретила их непривычной тишиной.

Гошка заметил, что теперь, вблизи, дома в деревне уже не выглядели так красиво, как издали, с дороги. Дома были всякие: и новые, и старые, и совсем покосившиеся под соломенными крышами. И голубой краской не все покрашены. Но были и голубые, и новые, и по-настоящему красивые.

Воскресный день в городе - это толпы людей, шум, гам, а тут на улице пусто, дома будто замерли. Только птицы щебечут да малые ребята, даже для Гошки совсем малые, возятся возле домов.

Отец подогнал машину к одному из палисадников и заглушил мотор. Прямо перед домом на улице стоял новый сруб - обычная коробка из свежеотесанных бревен с пробитыми в стенах окнами и дверью.

– Вот она, будущая хата наша!
– сказал отец и добавил: - Если договоримся, конечно. Нравится?

Гошка довольно безразлично посмотрел на сруб ("Что тут такого: коробка недостроенная - и все!"), почесал нос и, чтобы не огорчать отца, сказал:

– Ничего!

– А теперь пойдем, - поторопил отец.

Они вошли в калитку, поднялись на крыльцо и открыли дверь. За полутемными сенями была еще одна, обитая войлоком, и отец потянул ее на себя:

– Можно? Есть кто?

В избе за столом сидела старушка. Толстая, с редкими седыми волосами, розовая на лицо. Она читала журнал "Пионер". Увидев отца, старушка сбросила с носа очки и суетливо захлопатала:

– Никак, Барсуков Васятка! Заходи, заходи!

Гошке было чудно, что его отца, такого взрослого человека, старушка называет по-мальчишески Васяткой и что сама она читает журнал "Пионер".