Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Этими словами заканчивается рассказ Несмелова «Ночь в чужом доме»: напечатан он был в августе 1945 года, за несколько дней до советской оккупации. Случайно ли такие слова оказываются в жизни человека последними? Несмелов, хоть и офицер, но в первую очередь поэт, хотел бессмертия — творческого, разумеется.

Вторая цитата представляется более важной, последнюю строфу из этого стихотворения уже приводила в своей статье «Чураевский питомник» в 1968 году Ю.В.Крузенштерн-Петерец, и сама потом не могла вспомнить — откуда запомнились ей эти строки. Но стихи нашлись. Все в том же «Рубеже», полного комплекта которого по сей день не смогла собрать ни одна библиотека в мире.

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

Какой-то срок, убийственная дата, И то, что называлось мастерством, Что смелостью пленяло нас когда-то, — Уже фальшивит шамкающим ртом. О, трупы душ в тисненых переплетах, Чей жар остыл, чей свет уже потух, — Что уцелело от посильных взлетов, От непосильных творческих потуг? Лишь чудаков над вашим склепом встретишь; Но даже им, искателям пути, Сверкающую формулу бессмертья В остывшем пепле вашем не найти! И только страсть высоким воплем меди Еще звучит, почти не отходя, Да голубые молнии трагедий У горизонта небо бороздят… Лишь вопль из задохнувшейся гортани, Лишь в ужасе воздетая рука… Лишь речь нечеловеческих страданий, Как маяки, как искра маяка, — Векам, в века!

Трудно сказать — был ли Арсений Несмелов верующим человеком. Но обычной творческой ценой — ценой жизни — он бессмертие себе в русской литературе обеспечил.

СТИХОТВОРЕНИЯ [46] [47]

СТИХИ (Владивосток, 1921)

ГОЛУБОЙ РАЗРЯД [48]

46

Условные сокращения

А — журнал «Арс» (Владивосток)

ВР — журнал «Воля России» (Прага)

ВС — журнал «Вольная Сибирь» (Прага)

ВСт — Арсений Митропольский. Военные странички. М., 1915

ГР — газета «Голос Родины» (Владивосток)

ДО — газета «Дальневосточное обозрение» (Владивосток)

ЛА — журнал «Луч Азии» (Харбин)

НА — газета «Наша армия» (Омск)

П — журнал «Понедельник» (Шанхай)

Р — журнал «Рубеж» (Харбин)

РО — журнал «Русское обозрение» (Пекин)

РОВ — Арсений Несмелов. Рассказы о войне. Шанхай, 1936

Ру — газета «Рупор» (Харбин)

СВ — журнал «Сунгарийские вечера» (Харбин)

СГ — газета «Серебряный голубь» (Владивосток)

СО — журнал «Сибирские огни» (Новониколаевск — Новосибирск)

Ф — журнал «Феникс» (Шанхай).

47

Как и у прочих поэтов эмиграции, начавших творческий путь до того, как они покинули Россию, сборники Несмелова образуют две группы — российские и зарубежные. Перебираясь в Харбин в июне 1924 года, Несмелов взял с собой лишь несколько экземпляров сборника «Уступы» (о чем не единожды упоминает в мемуарах). Поэтому стихотворения, повторяющиеся в российских и эмигрантских сборниках Несмелова, прошли своеобразную «редактуру памяти», особенно стихотворения его первой книги. Три стихотворения из сборника «Стихи» (Владивосток, 1921) и шесть из сборника «Уступы» (Владивосток, 1924) повторены в сборниках поэта в следующей пропорции: семь в сборнике «Кровавый отблеск» (Харбин, 1929), одно в сборнике «Полустанок» (1938) и одно в сборнике «Белая флотилия» (1942). Мы даем стихотворения по тексту первой публикации, в комментариях указывая — изменилось оно в последующей публикации или нет. Первые публикации стихотворений, вошедших в прижизненные сборники, не указываются, кроме тех случаев, когда это имеет какое-либо значение для биографии автора.

48

Голубой разряд (1–5). Николай Асеев— Николай Николаевич Асеев (1889–1963), ровесник Несмелова, который, печатаясь с 1908 года, успел к 1921 году уже выбиться в мэтры — особенно по меркам Владивостока; объединяло Несмелова с Асеевым также и фронтовое прошлое. О периоде их знакомства подробно см. в воспоминаниях Несмелова «О себе и о Владивостоке» (т.2 наст. изд.).

Николаю Асееву

I Ложась в постель — ладью покоя, Ловлю плавучие стихи И рву не видя и легко я С корней, упавших до стихий. И мнится мне: оруженосец — Вчера надменный сюзерен, Я сумасшедший миноносец У остроострова сирен. И разрушать борта какие Обречена моя душа, Летящий под ударом кия Планетно озаренный шар. И вот, свистя, несусь в овале, Качая ось-веретено, Но там, где сердце заковали, Уж исцарапано звено. И скрип цепей, протяжный скрежет, Под допотопный вздох стихий Я переплавлю, сонный нежил, В легко скользящие стихи. И, засыпая, всё баючей Кружусь, захваченный в лассо, В лучи истонченных созвучий — Сон. Сон. Сон. II Звенит колокольчик серебряный — Над тонкой травинкой оса, И в мозг, сновиденьем одебренный, Космато ползут чудеса. Нейроны, объятые спячкой, Разжали свои кулачки, И герцог целуется с прачкой, И кровли целуют смычки. И страж исхудалый и серый (От пота раздумий измок) С дверей подсознательной сферы Снимает висячий замок. III Вот нагибаюсь. В пригoршни Черпаю тонкую суть, Что нагнетатели-поршни В мир ураганно несут. Вот — торжествующей спазмой Сжался родящий живот: Млечно-светящая плазма — Вот она, вот она, вот. Первая нить шелкопряда, Первая буква письма, И — голубого разряда Ошеломляющий взмах! IV Дальше! Но нечего дальше! Пыль! Не удержишь гонца. Жаль, понимаете, жаль же Сон рассказать до конца. Запах вдыхая аниса, Хочется выпить ликер, Но нарядить Адониса В фрачный костюм — куафер. Слово и камень ленивы, Слово сомнительный дар: Чтобы горело — огниво, Чтобы звенело — удар. V Причаль в лесу, за шхерами видений, Моя ладья, мой радостный корвет. Я запишу улыбку сновидений, Я встал, дрожу и зажигаю свет. Гляжу жену и крошечную дочку, И многих — раб, и многого — вассал. Я удивлен, я робко ставлю точку В конце того, что точно записал.

МАРШ [49]

Е.В. Худяковской

Словно моряк, унесенный льдиной, Грезит о грани гранитных скал, Близкий к безумью, к тебе, единой, Я приближенья путей искал. Мир опрокинут, но в цепких лапах Злобно вкусил я от всех грехов, Чтобы острее твой странный запах Прятать в стальные ларцы стихов. Душу я предал клинкам распятья, Сердце кроваво зажал в тиски, Лишь бы услышать лишь шорох платья, Лишь бы поверить в предел тоски. Лишь бы услышать лишь шелест вздоха, Лишь бы увидеть лишь раз один… Слушай — слышишь, мне снова плохо В море, на льдине, меж шатких льдин. Смелый на глыбе поставит парус, Море узнает героя гнет: Льдину на льдину, на ярус ярус — Небо за тучу к себе пригнет. Но неудачник, влюбленный в Полюс, Всё же вонзает свой флаг в сугроб, — Путник, ведай: восторг и волю Снежный железно захлопнул гроб. В версты — к тебе — золотые нити, В воздух — тебе — золотой сигнал! …Ветер, склоняясь, свистит: «Усните», — В шарканье туфель идет финал. Тюрьма

49

Марш. Е. В. Худяковская(1894–1988) — вторая (гражданская) жена Несмелова, мать его дочери Н.А. Митропольской (1920–1999). Проставленное под стихотворением слово «Тюрьма», видимо, обозначает место написания стихотворения, но при каких обстоятельствах и в какой тюрьме побывал автор до 1921 года — не выяснено.

УРОД

Что же делать, если я урод, Если я горбатый Квазимодо? Человеки — тысячи пород, Словно ветер — человечья мода. Что же делать, если я умен, А мой череп шелудив и гноен? Есть несчастья тысячи имен, Но не каждый ужаса достоин. Я люблю вечернюю зарю И луну в сияющей короне, О себе давно я говорю Как другой, как путник посторонний. Я живу, прикованный к уму, Ржавой цепью брошен гнев Господен: Постигаю нечто, потому Что к другому ничему не годен. Я люблю играющих детей, Их головок льную златокудрость, А итоги проскрипевших дней Мне несут икающую мудрость. Господи, верни меня в исток Радости звериной или нежной, Посади голубенький цветок На моей пустыне белоснежной. И в ответ: «Исскаль до плача рот, Извертись на преющей рогоже: В той стране, где всё наоборот, Будешь ты и глупый, и пригожий».

ОТВЕРЖЕННОСТЬ

Вода сквозь щели протекла, Твое жилье — нора миноги. А там, за зеленью стекла, Стучат бесчисленные ноги. Сухими корками в крокет В углу всю ночь играла крыса, И вместо Кэт, ушедшей Кэт, Тебя жалела Василиса. Полузадушенный талант Хрипит в бреду предсмертных песен: И этот черный бриллиант Не так давно украла плесень. Трепещет сердце от отрав Подстерегающих рефлексий, Один лишь миг, и вновь ты прав — Убить, украсть, подделать вексель!

АВАНТЮРИСТ [50]

Борису Бета

Весь день читал (в домах уже огни) Записки флорентийца Бенвенуто. Былая жизнь манила, как магнит, День промелькнул отчетливой минутой. Панама. Трость. Тяжелый шар упал. С морских зыбей, с тысячеверстных тропок Туман, как змей, закованный в опал, Ползет внизу, в оврагах синих сопок. — Вся ночь моя! — Его не ждет жена: Покой судьбы — ярмо над тонкой выей. Как та скала: она окружена И все-таки чернеет над стихией. Со складок туч фальшивый бриллиант Подмел лучом морскую площадь чисто. — Как сочетать — пусть крошечный — талант С насмешливым умом авантюриста? Бредет сквозь ночь. В кармане «велодог», В углу щеки ленивая усмешка… — Эй, буржуа! Твой сторож, твой бульдог Заснул давно: на улице не мешкай». Притон. Любовь. Страдание и грязь Прильнут к душе. Так оттиск ляжет в глине. А завтра днем, над книгою горбясь, Дочитывать бессмертного Челлини…

50

Авантюрист. Борис Бета(наст. имя и фам. Николай Васильевич Буткевич; 1895–1931) — поэт, участник Первой мировой войны, во Владивостоке жил в 1920–1922 гг.; поздней перебрался в Харбин, затем в Шанхай, откуда в 1924 году уехал в Европу; умер в Марселе. Бенвенуто— Бенвенуто Челлини (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор, ювелир, писатель. Велодог— револьвер с очень коротким стволом из числа «дамских», т. н. «револьвер для защиты велосипедистов от собак».

ПИРАТЫ [51]

Леониду Ещину

Зорче слушай команду, Зарядив фальконет: Белокрылую «Ванду» Настигает корвет. Он подходит к добыче, Торопя абордаж, И на палубу кличет Капитан экипаж. Нет к былому возврата, К падшим милости нет, Но запомнит пирата Королевский корвет! Грозен в погребе порох, Дымно тлеет фитиль, — Бросит огненный ворох Золотистую пыль. И туда, где струится Дым зари в небеса, — Обожженные птицы, Полетят паруса! Забывайтесь, проклятья Шире зарься, рассвет! Мы погибнем как братья, Королевский корвет.

51

Пираты. Леонид Ещин— Леонид Евсеевич Ещин (1897–1930), поэт, автор единственного поэтического сборника «Стихи таежного похода», Владивосток, 1921. Друг Несмелова и персонаж нескольких его рассказов.

ИСТЕРИЧКА

Лирический репортаж

Вы растоптали завязь Бледного fleur d'orange'a… Можно ли жить, не нравясь, Не улыбаясь всем? Взгляды мужчин — наркотик (Ласки оранг-утанга!), Ваш искривленный ротик — Это, пожалуй, боль. Скоро вам будет нужно Ядом царапать нервы, Чтоб перелить в сто первый Опыт — восторг былой. Скоро вам будет надо Думать, кривясь, о смерти, С яростной дозой яда В сердце вонзится: «Бог!» Сердце узнает корчи, Чтобы изгнать пришельца, Он же глядит всё зорче В темную глушь души. Коли у вас есть сила, Если у вас есть гордость: — Всё, что в душе носила, Это мое, мое! Если же будет ладан Слез о «проклятом прошлом» — Образ ваш весь разгадан Парою точных строк. Это узнаем скоро, Может быть, даже завтра… Записью репортера Станут мои стихи.

НЕВРАСТЕНИК

I Когда нет будущего — жить не хочется, Когда нет будущего — ночами страх, Как утешительно душе пророчится Неотклоняемый и близкий крах. И нет уверенности в игре со случаем, И близок проигрыш уже, и ночь в груди. И нервы, чавкая тоской, мы мучаем, И ждем призывного: «Вставай, иди!» Ах, пуля браунинга была б гуманнее, Но цепью звякается крик «жена!». Как муха тусклая, жужжу в стакане я, А жизнь, по-видимому, сожжена. II Вышел из себя. Встал в сторону. Гляжу: На постели тридцатидвухлетний Вяло дышит человек и ищет Рифму к слову «будущее»… Не нашел и думает о шляпе Для жены, которая уж спит (Спит не шляпа, а жена, конечно), А за ним раскосая, как шлюха, Смерть стоит, зевая (не пора ли Ухватить за глотку человека?). Как угрюмо. Лучше вновь в подполье, В череп, в сердце, в крошечную клетку, В тесное «седалище души». Может быть, мгновенно озаренный, Я найду и рифму, и смогу Завтра шляпу подарить жене.