Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

Главный откупщик, ведущий торг свой деньгами, сохраняет дворянство свое невредимо, то есть такой торг, который государство приводит в бедность, предпочитается тому, которое его обогащает. Наши дворяне подражать могут безвинно римским рыцарям, кои были главными откупщиками республики; но кто знает, что при перемене обстоятельств знатнейшие господа не будут сами сборщиками. Противоречие имеет всегда место в худом законе. Дворянин может делать и продавать стекло, и для чего не должен он продавать сукны! Дворянину дозволено делать статуи и картины, для чего ж запретить ему торговать красками и мармором? Есть еще довольно распространившееся мнение, совсем ложное и показывающее малость понятия. Многие по предрассуждению света думают, что дворяне, носящие ливрею знатных, тем себя не унижают. Возможно ль, чтоб раб сохранил свое дворянство, в презрительной находяся службе, и чтоб вольный человек потерял оное, вступя в независимое и почтения достойное купечество? Оставим сие мнение полякам и другим варварским народам.

Кто человеческим глупостям дивится, тот их не знает. Народы по своей вере и предрассуждениям презирали то сие, то другое упражнение. Жиды упрекали за то сына божия, что ел он с мытарями; сей упрек у нас был бы принят весьма худо. Вавилоняне [1] и аркадяне [2] запретили всенародно врачебную науку. Платон изгнал стихотворство из своей республики. Рим при Домициане гнал всех математиков и философов. Чреда была и купечеству. Сколь худо принято римлянами земледелие, которое у их предков в толиком было почтетнии, ибо от сохи избирали они полководцев и от триумфа шли к сохе. [3] Они томи же глазами на оное взирали, как и на военные лавры. Какими же глазами взираем мы на земледелие? Подающие нам хлеб почитаются пресмыкающимися. Между тем, не знаю, каким счастием сделалось то, что помянутый закон пощадил земледельство, когда притеснял он купечество. Прилично ли господину Сервану, имея герб и будучи шталмейстером, заводить новую цветную мануфактуру в Пуи-ан-Веле? Вероятно ль то, чтоб он в сей купечества палате, почтенный оружием и королевскою ливреею, проводил время свое в работе и в непрестанном приготовлении товаров? Итак, хочет он великое число работников сделать способными, дать им упражнение и пропитать множество бедных людей, распространить денежное хождение в провинции мало достаточной и умножить государственное сокровище; но если г. Серван тем лишится своего дворянства, то что начать для снискания и сохранения оного?

1

Horodote, lib. I.

2

Plin., lib. XXV.

3

Gaudpnte terra vomero Laureato et triumphali Aratoro. Plin., lib. XVIII, cap. 23.

Но для чего возвышает наше воображение сей особливый и готский закон об отнятии дворянства чрез положенные сему закону границы? Злоупотребление сие приметя, короли наши старались уменьшить оное, если совсем искоренить невозможно. Карл IX, прежде нежель омочил руки в крови своих подданных, подписывал привилегии (1556) торговать морем марсельским, руанским и бретанским дворянам. Генрих IV, коего смерть вечно Франция оплакивать будет, привел сие счастливое начало в совершенство. Людвиг XIII, коего правосудие не потерпело закону купечества унижающему, дал (1629) следующий указ: «А дабы всякого чина и звания подданные наши возбуждены были к купечеству и торгу морскому, то объявляем волю нашу, что те, кои в оном будут упражняться, приобретут себе достойную честь, и притом повелеваем, чтоб все дворяне, кои сами для себя, или посредством каким, похотят вступить в обязательство и общество строить корабли для привозу нужных припасов и товаров, ни малейшего в том предосуждения дворянству своему не полагали». Наконец, Август времен наших, Людвиг XIV, сию самую ревность освящает торжественным повелением (1669), которого вступление достойно примечания. Сей государь, стремящийся ко всем родам величества и славы, взирал на предрассуждения, яко отец и государь; сожалел он о том, что подданные его, несмотря на все учреждения предков его о купечестве, еще почитают оное себе бесчестным. Восхотел он истребить сие варварское мнение, благо общее разрушающее, показал он море своему дворянству и рек ему: торгуйте... И сие дворянство, не хотя по самонравию своему оставить малую свою часть землицы, которую часто во внутренности государства окропляет оно слезами, не знает еще того, с которой стороны море нам граничит? Сии древние галлы, коих кровь течет в жилах наших, не вкоренили, конечно, в нас таковых заблуждений. Цесарь похваляет в своей истории их купечество и флот и Невстрию за то паче возвышает, а в сие время Великобританского острова жители имели только малые лодочки для плавания около берегов своих. Сии маленькие лодки превратились в плавающие замки, прелетающие от одного полуса к другому. Прежде нежели вышедшие из Германии франки ввели другие понятия, не бесчестно купечество по роду. Дворянин торговал так же, как и мещанин, и сим средством достигал до чести и чинов. Для чего же сей путь затворен? Купец, знающий купецкую науку и собравший великое богатство, знает свойство моря, берега и провинции, долготу и краткость переездов, опасности дорог, необходимости и интересы земель, нравы и обычаи народов, произведение каждого места, приготовления всех употребительных материалов, цены разных монетов, перемену вексельного курса, источник общего кредита и прямую меру хождения денег в жилах государственных. Сей человек живет только для того, чтоб в деле своем трудиться всевозможно, размышлять о том и оное содержать всегда в добром соединении. Для кого же будут публичные службы? Не оставят ли оные бедному дворянину, который страшится потерять свою честь, если сделает таковые заслуги? Предрассуждение побеждено уже в наших селениях, где дворяне старого поколения обогатились и возвысились купечеством. Неужель сие чудовище здесь пребудет, где новые дворяне хотели то забыть, что они коммерции имели? Неблагодарные, вы сами себя лишаете пропитания!

Мне пришла еще мысль, которую подвергаю я на суд моим согражданам и самой политике. Может быть, короли наши не помогли делу сему довольно; они прогнали страшное чудовище еще не совсем. Дворянство, обязанное законом делать различие между великим и малым торгом, представляет себе непрестанно погибель. Сии оба рода купечества разделены одною только линиею. Дворянство легко понимает, что, желая достигнуть до великого, надлежит часто проходить посредственное. О, если б возможно было отменить совсем тот закон, который полагает купечество вредным дворянству, и если б имя оного исчезло из монархии! Купечество есть здравое тело, от которого ничто не должно быть отрезано. Оставим вольности, благоразумию и склонности дворянства посвящать себя оному по изволению и избирать одну или другую часть. Ограничивать коммерции законом о вреде, происходящем от них дворянству, есть то же самое, как бы делать вал на брегах реки Нила, дабы воспрепятствовать плодородию земли, или презрить за то руду, что может принести она великое богатство.

Само знатное дворянство, имеющее титулы большие и великие господства, должно стараться о отменении сего закона. Есть порок, называемый в Англии вышнее злое поведение, high mis-dem<e>anou<r>. Наши великие господа весьма оному преданы. В намерении сделать состояние свое блистающим, разоряются они драгоценными одеждами и уборами, великолепными колесницами, дорогими индейскими редкостями, забавами и игрою. Чрез несколько поколений простой народ будет иметь удовольствие видеть в пыли сии великие имена по сторону тех, которые в таком состоянии уже находятся. Купечество опять помочь им может. Не всегда случается в то время, когда знатный погибает, такая богатая наследница главного откупщика, которая ему помочь подать может, и сию услугу приемлет он, стыдяся и презирая свою благодетельницу. Если б простое дворянство торговало, то бы сей знатный человек во время своего падения мог в самом дворянстве найти наполненный сундук, который бы помог ему вместо невесты.

Положим, что закон о купечестве, приносящем вред дворянству, совсем отменен, но будем ли мы и тогда иметь решительную победу? Нет еще. Предрассуждение есть свирепый и хитрый враг, которого более искусством, нежели хитростию побеждать должно. Я бы мог сделать здесь превеликие предприятия (ибо я столь же бредить могу, как и другой); я мог бы обнять облака для произведения химер, но отлагаю честь сию, а буду принимать в уважение одни только опыты.

Есть нация, которая влюблена была столь же в свое происхождение и знатность крови, как и наша. Голова наполнена у них была рыцарством, поединками, крестными походами, увеселениями, великолепием, пажами, ливреею, праздностью и всеми добродетелями, знатным особам приличными. Тот, который бы предложил им о купечестве, конечно б посажен уже был в дурацкий дом. Ныне дворяне сей нации защищают отечество свое шпагою и обогащаются купечеством. Какая бы причина произвесть могла столь счастливую перемену?

Коммерции, кои бывают причиною тому, что дворяне, к огорчению своему, исключаются от многих честей, показывают ему новый путь к чести. От купецкого корабли перешли на государственный флот, дабы на оном сражаться на морскую область. Как можно того требовать, чтоб французское дворянство взялося за торгующий флот, когда он столь мало почитается? Запрещают потомкам Писсис Кардена, Порея, Вильстре, Трублета, сих мореходцев, кои сделали столь много чести Сент-Мало и Франции, запрещают им, говорю я, повелевать кораблями своих предков, если прежде не сделают они несколько унижающих походов, где они поставляются в одном классе с матросами и простым народом.

Коммерции, ничего кроме богатых людей в себе не имеющие, произвели членов вышнего народного совета, и усмотрено, что голоса их столь же важны, как и вольности народа. Дело приватных людей превратилось в дело государственное. Хотя и не имеем мы собрания народных стряпчих, но имеем коммерц-коллегию, в которой умножаются с пользою работы и работники, коллегию, которая имеет власть над всею коммерциею вообще и ни над единою ее частицею порознь. Мы можем иметь коммерческое собрание, которое бы осторожно взирало на все наши и чужестранные селения, на наш прибыток или убыток с другими нациями, на равновесие торга и на средство, каким образом оный усилить с нашей стороны. Вот места, вот побуждение дворянам ко всеобщему честолюбию.

Если б должен я был поступать по здравому рассудку, сколько можно иметь оного в отдаленной от двора провинции, то бы избрал я директора коммерции и надзирателя над купечеством из самых лучших купцов, кои показали себя в великих намерениях и делах и коим правление должно дать честь, заслугам их приличную. Сии-то были бы венцы, привлекающие тысящи борцов на место сражения.

Мы имеем множество министров, которые разделяются во всеобщих делах. Ни один из них не называется коммерческим министром. Коммерции почитаются смешанно с государственными сборами. Они подобны здесь реке, которая в производимой от себя большой реке теряет свое имя. Коммерции у многих народов почитаются главным предметом в государственных предприятиях. Какое мы им дадим место? Может быть, приобретут они более к себе внимания, может быть, обратят они на себя взор и желание дворянства, когда в государственном колесе будут они по сторону военных и сборных дел под своим собственным именем.

В Лондоне прежде сего коммерции не показывали себя приличным образом своему высокому характеру. Ныне посылают уже они послов. Господин Кастре отличает себя в Португалии, господин Кесне в Гишпании, господин Портер в Турции, где господин Фолкенер, которого он преемник, показал, сколько тот может помочь интересам своего народа, кто в коммерции воспитан; и будущее время произведет нам еще других, кои к таковой же устремятся славе. Мы видели господина Гораса Валполя в делах с двором французским, когда сын его обучил в Амстердаме коммерческую науку, которая в Лондоне и самым делом производится. Если будет он употреблен к тому так, как отец его, то какие преимущества одержит он пред теми послами, которые знают коммерции по одному только имени?

Если с примечанием рассмотреть трактат, заключенный о кораблеплавании и коммерции между Франциею и Голландиею, то найдется, что голландские корабли всевозможно побуждены иттить в наши гавани, дабы вести тамо собственное наше купечество и тем наших уронить совершенно. Видно, что границы, положенные господином Колбертом в рассуждении нашего купечества в Леванте между ими и нами, совсем уничтожены; что в трактате привоз их сукон во вред нашим дозволяется; что их товары без осмотру к нам привозиться будут, а наши подвергаются всем учреждениям, ограничиваниям, конфискации и денежному штрафу, что налагает оковы на наших фабрикантов и корабельщиков. [1] Мы ласкаемся взаимным равенством, но сия мечта в минуту исчезает, ибо голландские корабли наполняют наши гавани, когда в голландских нет ни одного французского флага. Искали ль мы остаться без вреда в заключенном с шведами трактате в 1741 году? Мы уступили им все роды преимуществ в наших гаванях, и Руене, Сент-Мало, Нантесе, Рошелле и в других местах, Таковые вольности дали нам шведы в одной Висмарской гавани, то есть в городе малолюдном, коммерции лишенном и отдаленном на сто миль от Стокгольма и других шведских городов, где бы можно было заводить нам новые коммерции. Наши корабли могут ожидать того времени, когда Висмарская гавань будет иметь другое счастие и другой вид. Граф де Текен, заключивший сей трактат, показал себя в сем случае как должно искусному министру. Когда бы послы, вместо великих титулов, имели бы поболее в делах знания, то бы не исторгали хлеб из рук своих людей и не отдавали б его чужестранцам; но если б дворянство в купечество вступило, то знание соединилось бы тогда со всеми великими титулами. Если купцам честь будет отдаваема, то они начнут так же торговать, как и соседи наши, которые, достигши до большего знания, храм славы купечеству наконец отворили.

1

Кажется, что автор забыл здесь положенное правило. Учреждения фабрикантам ни в чем не мешают. Годные по учреждению выработанные товары умножают паче внутреннюю, нежели внешнюю продажу. (Юсти.)