Собрание сочинений в 3-х томах. Том 1

БР. ФРАНЦИСК

Брат Михаэлис, никогда, клянусь вам,Вы не были так правы, как теперь!

БР. ПАСКАЛИС

И я того же мнения.

БР. АНТОНИЙ

Я тоже.

МИХАЭЛИС

Как мне отрадно, братья, что меж насЯвилось наконец единодушье!

(Наклоняется к Мадлен.)

Спи, крошка, я тебя не разбужу.

БР. ФРАНЦИСК

Но где же знак?

МИХАЭЛИС

Его не нахожу я.

БР. ФРАНЦИСК (заглядывая через плечо Михаэлиса.)

Не этот ли?

МИХАЭЛИС

Родимое пятно.Хорошенькое пятнышко, не боле.

Этот пассаж драмы «In nomine Domini» прекрасно коррелирует с записями Фидлера, о существовании которых Лохвицкая не знала, но, видимо, догадывалась. «То, что пишет Лохвицкая, – скорее порнография, чем поэзия», – записывает он мнение писателя-народника П.Ф. Якубовича [36] . Сам Фидлер, похоже, готов присоединиться к подобной оценке, однако прилежно переписывает наиболее откровенные стихи и тщательно фиксирует непристойные шутки писателей по этому поводу. При этом, насколько можно судить по сохранившимся письмам, Фидлер был одним из немногих, с кем Лохвицкая общалась и кого принимала в своем доме.

36

Фидлер. Из мира литераторов… С. 312.

Зимой 1898–1899 годов созданы многие стихотворения, которые Бальмонт позднее включит в посвященный Лохвицкой цикл «Зачарованный грот» сборника «Будем как солнце» (1903). Бурные страсти этого периода отразились и в более раннем сборнике «Горящие здания» (1900). Однако к концу той зимы между поэтами произошел если не разрыв, то заметное отчуждение. Можно предположить, что конфликт был вызван отказом Лохвицкой воплотить в жизнь то, что было воспето в стихах (это не согласуется с признанием Бальмонта Фидлеру, но вполне согласуется с той страстной неудовлетворенностью, которой полны его стихи), или же связь, если таковая была, прекратилась.

В 1899–1900 годах Лохвицкая пишет драму «Бессмертная любовь», в которой сплетаются воедино уже намечавшиеся у нее «готические» мотивы. Главная героиня, Агнеса, замужем за графом Робертом, которого безумно любит. Но Роберт уезжает, оставив ее в тоске. В отсутствие Роберта в гости к ней приезжает его младший брат Эдгар, которым Агнеса увлекается под действием колдовского напитка забвения, который легкомысленно согласилась выпить в надежде облегчить душевную боль. В Эдгаре несомненно узнается Бальмонт. Впрочем, и Роберт похож на его «темного двойника». Заканчивается драма возвращением грозного Роберта и его жестокой расправой с женой, заподозренной в неверности. Умирая под пытками, Агнеса, «несчастная, но верная жена», прощает своего мучителя. В целом «Бессмертная любовь» предвосхищает литературу «темного фэнтези». В то же время в ней воплотилась мистика всепобеждающей, спасающей, торжествующей над смертью любви.

Та же идея выражена в «Сказке о принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной»:

Но и смерть не властна над любовью,И любовь Джемали не погибла,А зажглась лазурною звездоюНад широкой, мертвою пустыней.И горит, горит звезда пустыни,Все ей снится, что из синей далиВместе с ветром чей-то голос плачет:«Любите ли вы меня, Джемали?»

Драматические сочинения и поэмы Лохвицкой успеха у читателей не имели, отраженная в них драма ее собственной души воспринималась с поразительным равнодушием. После разрыва с Бальмонтом и соответственно – отказа от темы страсти и чувственности Лохвицкая попыталась найти себя в религиозно-философской поэзии, но тут же обнаружилось, что на эти темы женщина тоже не имеет говорить, потому что ее внутренний опыт никем всерьез не воспринимается. Надо сказать, что это была скорее проблема читательского восприятия, чем самой поэтессы, мастерство которой значительно возросло по сравнению с первыми стихами. Но теперь у нее появились критики и читатели, которые хотели бы слышать продолжение «песен греха и страсти». Отзывы на III и IV тома ее собрания сочинений, которые художественно намного интереснее первых, почти исключительно критические.

В результате Лохвицкая оказалась в некоем вакууме. Она не находила понимания ни в семье, ни в литературном окружении, ни у читателей. Надо думать, что такое положение было для нее весьма тяжело, однако тяжелее всего был разрыв с другом, единомышленником и возлюбленным – Бальмонтом. Их встречи вновь прекратились, последняя, по-видимому, относится к 1901 году. Роковую роль сыграло, вероятно, то, что в отсутствии личного общения Бальмонт, продолжая стихотворную перекличку, не мог оценить чувств предмета своей страсти. Лохвицкая не случайно подметила, что в нем «нет участья». Роль палача, которую он охотно играет в стихах той поры, выглядит чудовищно при сопоставлении с той ролью затравленной жертвы, в которой нередко выступает лирическая героиня Лохвицкой (а в сущности – сама поэтесса).

Единственное письмо Бальмонта, сохранившееся в архиве Лохвицкой [37] , официально по тону, не содержит ни приветствия, ни обращения и посвящено исключительно творчеству. Однако многое в нем читается между строк. Так, например, Бальмонт спрашивает Лохвицкую, каково ее впечатление от Гауптмана. Вероятно, имеется в виду переведенная им поэма «Потонувший колокол», которая стала для обоих поэтов еще одним предметом стихотворного диалога.

Посвящение Лохвицкой страстно-эротического цикла «Зачарованный грот», а на деле – практически всего сборника «Будем как солнце» (так как «солнечную» тематику первой открыла именно она в своем раннем стихотворении «К солнцу») было, как минимум, вопиющей бестактностью, что заметили даже критики Лохвицкой, такие, как обозреватель одиозно-официозной газеты «Новое время» В.П. Буренин: «Не знаешь, чему более удивляться: неприличию ли скандалиста, издевающегося над поэтессой, во всяком случае, талантливой, или его упадочной тупости, т. к. он не в состоянии понять, что г-же Лохвицкой “не поздоровится от этаких похвал”» [38] . О негативной реакции самой Лохвицкой на творчество Бальмонта этого периода свидетельствует Фидлер, записывая 30 декабря 1903 года: «Вчера и сегодня я наносил благодарственные визиты писательницам, принявшим участие в юбилейном обеде в мою честь <…> Лохвицкая сказала (сегодня) о Бальмонте, что как поэт он сделался банкротом, причем злостным, поскольку сам з н а е т, какую он пишет чушь» [39] .

37

Мирра Лохвицкая. Неопубликованные стихотворения, переписка… С. 586.

38

Буренин В.П. Критические очерки // Новое время. 1904, 9 января.

39

Фидлер. Из мира литераторов… С. 364.

Сложно сказать, какие цели преследовал Бальмонт. Если не считать его алкоголических «отпадений», он не был жестоким человеком. Возможно, нарушая все границы и подвергая возлюбленную откровенному глумлению, он рассчитывал рано или поздно освободить ее от предрассудков, которыми, по его мнению, она была опутана. Во всяком случае, даже в этой ненависти было еще очень много любви. Это время триумфальных успехов Бальмонта, – как на поэтическом поприще, так и в личной жизни. Вполне благополучный брак со свободомыслящей Екатериной Андреевой совмещается у него с бесчисленными романами, один из которых – с Еленой Цветковской – оказался наиболее прочным. В отличие от душевно уравновешенной Андреевой, Цветковская готова была полностью погрузиться в миф, творимый Бальмонтом. Попутно Бальмонт ведет переписку с Брюсовым, где делится с ним сокровенными переживаниями, до конца непонятными со стороны, но, судя по многочисленным отсылкам к образам переклички с Лохвицкой, непосредственно связанными с ней. Неожиданная и реальная смерть Лохвицкой 27 августа 1905 года легла водоразделом в этой странной поэтической игре.

«Она рано умерла; как-то загадочно… Как последствие нарушенного равновесия ее духа… Так говорили…» [40] – писала в своих воспоминаниях приятельница Лохвицкой, Изабелла Гриневская. Действительно, трудно не заподозрить связи между депрессивным, нередко на грани отчаяния, настроением последних книг Лохвицкой и ее преждевременной кончиной. Дотошный Фидлер сохранил для истории и медицинское заключение из больницы, где причины смерти названы: сердечное заболевание, дифтерит и Базедова болезнь. Этот диагноз кое-что объясняет. Базедова болезнь, вероятно, в значительной мере обусловила то неуравновешенное душевное состояние, в котором пребывала поэтесса. Когда у нее развилась сердечная болезнь (в некрологе, написанном корреспонденткой «Московских ведомостей», Юлией Загуляевой, названа «сердечная жаба», то есть стенокардия), неизвестно, но если бы она была длительной, едва ли Лохвицкая могла бы родить пятерых детей. Последние два-три года жизни она действительно много болела. В записке, адресованной Фидлеру, от 3 января 1903 года. поэтесса жалуется, что «лишена возможности видеть кого бы то ни было, кроме докторов и сиделок» [41] . Но, по-видимому, состояние ее здоровья катастрофическим не было, потому что осенью 1904 года родился ее последний сын, Валерий. «Покойная была серьезно больна уже с декабря прошлого 1904 года, – писала в некрологе Лохвицкой журналистка Юлия Загуляева, – и порой с большим пессимизмом смотрела на свое положение, удивляясь, после ужасающих приступов боли и продолжительных припадков, что она еще жива». Возможно, роковую роль сыграла третья болезнь, упомянутая Фидлером: дифтерит, вследствие которого и наступила сердечная декомпенсация.

40

Гриневская И.А. Я среди людей мира или мой энциклопедический словарь // Российский архив. XIV. С. 591.

41

См.: Александрова. Истаять обреченная в полете… С. 208–209.

«На лето она переехала на дачу в Финляндию, – продолжает Загуляева, – и там, под влиянием чудесного воздуха, ей стало немного лучше, но недавно болезнь ее настолько обострилась, что пришлось не только перевезти ее в город, но даже поместить в клинику, чтобы дать полный покой, не достижимый дома. У покойной было пятеро детей (младшему из них всего год), и несмотря на то, что она была нежнейшей матерью, она не могла более выносить детского шума и крика. Последние дни ее жизни были сплошным мучением. Ни днем, ни ночью не знала покоя бедняжка от нестерпимо острых страданий, и наконец страдания эти приняли такой ужасающий характер, что пришлось прибегнуть к впрыскиваниям морфия. Под влиянием морфия больная и спала последние свои два дня… и так и скончалась, бессознательно заснула, не зная, что умирает…» [42]

42

Загуляева Ю. Петербургские письма // Московские ведомости. 1905, 7 сентября. № 245. Полностью очерк см. в 3-м т. наст. изд.

Смерть Лохвицкой стала для всех неожиданностью несмотря на предшествующую продолжительную болезнь. Отчасти это говорит о том, что по-настоящему близких людей у нее в литературных кругах не было. Бальмонт, из друга ставший почти что врагом, продолжал страстно-воинственные нападки на «прекрасную колдунью» и «немую отшельницу», как он называл ее в стихах, но по-видимому, не подозревал, насколько его возлюбленная близка к роковой грани и насколько она нуждается в человеческом участии. Известие о ее кончине застало его в Прибалтике и на похороны он приехать в любом случае не мог.