Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

— В офицеры, вижу, вышел? — скользнув глазом по шинели Санфирова, заметил Антонов.

— Керенский погоны нацепил. Да кому он их не вешал? А-а, проститутка, что о нем и говорить! — Санфиров замолчал.

— Да, не без того, — желчно проговорил Антонов. — Слишком мы верили всем этим гадам. А теперь своей шкурой расплачивается русский мужик за ихнее предательство.

— Ура им орал! — Санфиров сплюнул, потом начал глухим голосом: — Когда Ленин разогнал эту шайку, признаться, обрадовался. А тут декреты о земле и мире. Пали, думал, цепи с русского народа. — Суровая тень прошла по мясистому, рябоватому лицу Санфирова.

Антонов искоса взглянул на него, хотел сказать, судя по губам, искривленным ухмылкой, что-то злое, но сдержался.

Санфиров, низко склонив голову, ковырял землю пальцем, с усилием, словно мысль его была скована, угрюмо продолжал:

— Поверил им. В Совет пришел. Кончено, мол, с эсерами, с вами хочу работать. Земельными делами заправлял в волисполкоме. Ну и мне вроде поверили. Душой не кривил. А погодя узрил, как большевики с мужиком расправляются, открылись старые раны.

Антонов понимающе кивнул головой.

— Нехорошо вышло. Продкомиссара одного в деревеньке какой-то застукал: подличал, грабил. Злоба к сердцу подкатила — убил… Скрылся, ясно.

Санфиров замолчал, упершись глазами в землю, и сидел неподвижно в мрачной задумчивости. Оводы кружились над лугом, прохладой тянуло из леса.

— Правду все искал, — Санфиров скверно выругался. — У зеленых, у белых… Всю, брат, Россию исколесил… А может, ее и нет, кто знает? Белые… Мерзавцы первой статьи, — злобно добавил он. — Расплевался я со всеми, до дому приперся… Эту офицерскую шатию встретил, с ней в землянках вшей кормил. А тут твой клич услыхал. Обманешь — и от тебя уйду, Александр, — с угрозой окончил Санфиров.

— Не обману, Яков Васильевич, что ты! — с укоризной отозвался Антонов. — Наша правда в мужицкой крови, ей тысячи лет. Вместе будем за нее биться. Видел, войско собралось? — И, чтобы разогнать мрачное настроение Санфирова, перевел разговор на другое. — Ума не приложу, куда их определить.

Подъехал Токмаков, тоже спешился, отпустил поводья к земле, мерин стал мирно щипать траву, а Токмаков подсел к беседовавшим.

— Вот, говорю, — повторил Антонов, — не знаю, что делать с этими молодцами. Начинать широкое дело рано, не доспело к тому время. Подойдут поближе деникинские генералы, тогда и мы поднимемся. Офицеров, конечно, всех в дружину, а прочих?

— Сотен пять, каких понадежнее, я бы отобрал, — проговорил Токмаков, потирая бритую голову. — Не век же нам, Александр Степанович, только с дружиной куковать. Да и устала она.

— Абрашка! — крикнул Антонов денщику, который, выкупавшись, лежал поодаль. — Дай поесть.

Абрашка живо принес седельные сумки, вынул из них еду и бутылку самогонки, бросил на траву потник, разрезал хлеб и ветчину, отложил несколько кусков себе, остальное очень быстро съели и выпили Антонов и его собеседники.

Закурили. Табачный дым голубоватой струйкой вился в тихом воздухе.

— А знаешь что, — сказал Санфиров. — Упускать их никак нельзя. Придет время — из них будем вербовать армию. Большевики сейчас в большом затруднении. Им нужны люди в армию, но нужны и для тыла. У них это называется работой на оборону. Всякий, кто работает на оборону, от мобилизации освобождается… Если у вас есть свои люди в Советах (Антонов при этих словах незаметно усмехнулся), устраивай дезертиров на зиму на торфоразработки или на лесозаготовки…

— Мысль смелая и правильная, — отметил Антонов. — Скажи, Петр Михайлович, Плужникову, он наладит в момент.

— Пока наладит — эту ораву надо кормить-поить, — пробормотал Токмаков.

— Да брось! Мужик всю Россию кормит, неужели эти две тысячи не прокормятся! Многие домой уйдут, и пусть им Ишин объяснит, что, если их вызовут на работу, шли бы и работали до нашего сигнала.

Токмаков помолчал, соображая, потом заговорил неуверенно:

— Не хотелось бы с самого начала мужика заставлять кормить этих захребетников. Черт-те что подумают!.. Посадили, мол, на шею всякую сволочь, а дела пока от Антонова не видать, комбеды знай свое вершат.

— Ничего, зато потом отыграется кулачье, — жестоко отозвался Санфиров, сосредоточенно ковыряя в зубах былинкой.

— Ладно, — согласился Антонов, — пойди, Петр Михайлович, объясни молодцам, что и как… Пусть дружинники разведут их по деревням. Да не слишком густо налегайте на мужика. Десяток-полтора на деревню, не больше.

Токмаков лениво поднялся и поплелся к дезертирам. Тощая, угловатая фигура его бросала на землю резкую тень.

— Планы твои какие, Александр Степанович? — осведомился Санфиров.

— Посмотрим, как обернутся дела у Деникина. Готовимся. Тут идем с двух концов. Пока мужик помогает нам охотно.

— Какой мужик? — устало спросил Санфиров. — Кулаки, что ли?

Антонов поморщился.

— Ну, хотя бы.

— Кулачье — волки, — с неприкрытой злобой сказал Санфиров. — О них в Библии сказано: «псы кровожадные».

— Мало ли что в Библии сказано. Племя могучее, цепкое, на нем вся Русь держалась, он хлеб давал. Возьмем власть — укоротим их алчбу.

— Это так. Большевики! Слова их красные, дела черные. Губят Русь! Этого им никогда не прощу. — Санфиров умолк и долго смотрел в воду, темневшую по мере того, как солнце уходило за вершины сосен на противоположном берегу реки. — Ладно. Ну, а что дальше?

— Стало быть, дезертиры будут ядром нашей армии, а потом, думаю, и добровольцы из мужиков пойдут. Как устроить на первых порах дезертиров, ты придумал, спасибо. Ну, а пока что с дружиной будем постепенно обессиливать большевиков, разлагать Советы. Туда мы напихали своих людей препорядочно. Ближняя задача — истреблять коммунистов, без которых Советы ничто… Пожалуй, настала пора погулять по губернии, тревожить красных, уничтожать трибуналы, бить продотряды, расстраивать тылы…

— То есть помогать белым? — Враждебная нотка прозвучала в вопросе Санфирова очень резко.

— Помогать на будущее себе, — отрезал Антонов. — Белые возьмут Москву, мы — власть.

— Задумано хитро, — с долей иронии отозвался Санфиров. — Да ведь это, Степаныч, на воде вилами писано: возьмут ли Москву, а возьмут — отдадут ли вам власть. Колесо истории назад редко крутится.

Антонов пропустил слова Санфирова мимо ушей и перешел к делу.

— Вот Петр отберет из этой шатии пятьсот молодцов, не примешь ли командование ими?