Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы

— Идем, — сказал мне Васька. — Это семьдесят третий идет. Придется нам около него бычков пособирать, раз ты папиросы старикам раздаешь.

— Это не семьдесят третий, это вертушка идет, — вмешалась Люся.

— Какая такая вертушка? — удивился я. — Сама ты вертушка.

— Это такой товарный, — нисколько не обижаясь, пояснила Люся. — Он по расписанию ходит, как пассажирский, — вот и называется вертушка. Он проходом через нашу станцию идет. А семьдесят третий через десять минут будет.

— Все равно надо идти, — грубо сказал Васька, слизывая с пальцев варенье. — Прогораем мы из-за стариков.

— До свиданья, мальчики, приходите! — Люся взбежала на маленький пригорок возле беседки, где были качели, и, мелькнув алым платьем, взметнулась ввысь, легкая, как огонек. Уже отойдя от забора, откуда-то сверху, с неба, услышали мы, как она веселым голосом напевает:

Вся моя жизнь, покрытая позором, — Вечный укор для сердца моего.

Когда мы подошли к станции, то увидели, что товарный поезд стоит.

— Всегда врут девчонки, — сказал Крот. — Уж я-то думал — Люська эта не врет, а и она врет. Сказала, что товарняк этот проходом идет, а он останавливается!

— Там народ у паровоза, гляди! — крикнул я. — Случилось что-то! Похряли туда!

Мы побежали вдоль поезда, мимо открытых платформ с крупным балластировочным песком. У паровоза шумела толпа. И откуда столько людей набежало!

— Что там такое? — спросил я какого-то мальчишку.

— Старик под поезд самостоятельно кинулся, — торопливо, с какой-то радостной готовностью выкрикнул мальчишка. — Я сам видел, ей-богу, видел!

— Ври больше, — возразил недоверчивый Крот. — Фигу с маслом ты видел.

— Ей-богу, видел, своими двумя глазами видел, — обиделся мальчишка. — Я вижу — поезд подходит, а старик вдруг из садика выбежал и шарф на шее начал разматывать. Быстро-быстро разматывает, потом прямо под колеса сиганул. Машинист сразу как затормозит...

— Идем домой, — сказал мне Васька. — Не будет нам удачи, раз тут старики под поезд сыплются.

Я знал, что Крот не может видеть крови и бледнеет при виде царапины. Но и мне не хотелось оставаться и смотреть на то, что случилось. И мы пошли обратно в детдом. И опять мысли у меня шли вразнобой — как всегда, когда прыгаешь со шпалы на шпалу. Я думал об окурках, о ребятах из крысятника, о Люсе, о старике с шарфом.

— А ведь это мой старик под поезд кинулся, — тихо сказал я Ваське. — Я сразу догадался.

— Что значит «твой» старик? Ты что, откупил его, что ли? — сердито проговорил Васька Крот.

— Это тот старик, которому я папиросу дал, — ответил я.

— Отвяжись ты от меня со своим стариком! — крикнул Васька. — Надоело мне все! И ни в какой Крым не побегу! Сам убегай, дурак! А я учиться буду — вот и все! И школу кончу, и в вуз пойду, и буду агрономом! И буду работать там, где нет никаких поездов!..

— Чего это тебя так забрало? — удивился я. — Я ж ничего такого...

Весь остаток пути мы прошли молча. Потом свернули с полотна и под кустом стали сортировать окурки и ссыпать махорку из «бычков» в жестяную баночку от монпансье. И тут Васька вдруг сказал:

— Ты правильно это сделал, что старику папироску дал. А то бы он каждую ночь к тебе стал шляться. А так он не придет.

— Я ж не знал, что так получится, — примиренно ответил я. — Знал бы, я ему все три папиросы дал бы. Может, тогда бы он и не кинулся под поезд.

— Все равно ты правильно сделал. Я зря тебя ругал.

Мы принесли в крысятник нашу добычу, и староста спальни Сенька Бас честно распределил ее между ребятами. А две хорошие, дорогие папиросы «Аллегро» он пустил по кругу, чтобы всем досталось дыма поровну.

Ночью мне снились лошади и пароходы, снилась Люся, взлетающая на качелях, как красный огонек. Приснился мне и старик. Он стоял и курил. Потом куда-то исчез. Больше он мне не снился ни разу в жизни.

1961

ЗМЕИНЫЙ ДЕНЬ

Детский дом находился в бывшей помещичьей усадьбе, в большом барском доме с колоннами и львами у входа. Кругом был большой парк, в этом парке ребята часто играли в казаки-разбойники. Но плодового сада при поместье не было, а завхоз Ефим Степанович Собачаров, которого за глаза звали Собачарычем, утверждал, что плодовый сад детдому необходим. Во-первых, в нем будут расти яблоки, вишни и груши, а во-вторых, дети в нем будут прививать себе трудовые навыки.

Но где достать учебные пособия по садоводству? Та библиотека, что осталась от помещика, состояла из книг на неизвестном языке. Директор, товарищ Заботных, считал, что эти книги английские; некоторые воспитатели утверждали, что французские; а Ефим Степанович Собачаров говорил о них уважительно, но неопределенно: иностранная литература. Правда, был один шкаф с журналами на русском языке, но все они были посвящены спиритизму и к садоводству отношения не имели. Речь там шла о потусторонней жизни, о привидениях, видениях, призраках и фантомах. Сперва всю эту загробную литературу товарищ Заботных хотел сжечь как буржуазную пропаганду, но Собачарыч уговорит его не делать этого: в детдоме не было бумаги. И тогда журналы эти стали употреблять для разных бытовых надобностей и гигиенических целей и даже для оклейки стен, так как старые барские обои к тому времени уже изрядно поистрепались и в них начали заводиться клопы.

Вторая спальня тоже была оклеена страницами из мистических журналов, и, когда Тольку будила побудка, его глаза упирались в статью, которая называлась: «Верующий в Него уверует и в них». Толька каждый раз успевал прочесть лишь первые строки: «Увы, есть еще темные люди, не верящие в таинственные вести, посылаемые нам из того мира, куда мы все отыдем...» Когда он доходил до «отыдем», дежурный по спальне стаскивал с него одеяло, и приходилось идти в умывалку. Но в это утро Толька едва успел прочесть первые слова: «Увы, есть еще темные люди...» — и тут, на слове «люди», с него сдернул одеяло его друг Гришка Клочок.

— Вставай живей — или забыл, что сегодня?

Толька сразу вспомнил, что сегодня его с Гришкой посылают в совхоз «Свободный пахарь» за литературой по садоводству. Собачарыч списался с этим совхозом, и там обещали выделить необходимые книги. И еще вчера товарищ Заботных назначил в поездку именно Тольку и Гришку.

Им доверили это почетное задание потому, что они уже полгода жили в детдоме и никуда не убегали. Но не только из-за этого выбор пал на них. Тольку послали еще и потому, что он был довольно силен физически для своих лет; он должен был нести мешок с литературой. Так что в этой операции он олицетворял собой Силу. Гришка же являл собой Знание. Дело в том, что в детдоме ребята были все больше городские, а многие и вообще не знали, откуда они, из деревни или из города. Гришка же был из деревни, и в его голове иногда смутно пробивались какие-то воспоминания о сельской жизни. Он даже знал несколько крестьянских примет — например, если кошка ходит по забору, то это к дождю, а если собака воет на луну, то это к покойнику. Правда, этим его сельскохозяйственные познания и ограничивались. Ведь в деревне он жил недолго, а потом стал беспризорным и даже побывал в особой колонии, где нахватался всяких песен. Но так или иначе, он считался среди детдомовского начальства представителем трудового крестьянства, вот его и послали вместе с Толькой.