Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы

Толька очень обрадовался, что он пролетариат.

А эта приставка «люмпен» придавала ему особый вес. Ведь и отец его служил когда-то не просто в гвардии, а в лейб-гвардии. И он, Толька, не просто пролетариат, а люмпен-пролетариат. Когда он, при следующей встрече на дворе, сообщил об этом Ирке, та сразу почувствовала к нему уважение.

— Но учиться тебе все равно надо, — мягко сказала она. — Это, конечно, хорошо, что ты люмпен-пролетариат, но ты не должен из-за этого задирать нос перед всеми.

— Ладно, — ответил Толька, — этот вопрос насчет школы я еще обмою и обмозгую. А ты вот скажи, что это в манеже делают.

— Я знаю, но ни за что никому ничего не скажу: это страшная военная тайна, за это расстрел в двадцать четыре часа, — ответила Ирка, — Но если ты поклянешься самым главным, то тебе я скажу.

Толька стал думать, что для него самое главное. Матери у него нет, отца тоже. В бога он теперь не верит. Фельдшером Дождевым клясться как-то неловко — он хороший, но все-таки не главный.

— Клянусь конем Яськой, что буду молчать, как покойник! — сказал он.

Ирка приложила губы к Толькиному уху и прошептала:

— Здесь будет танкобронеучилище. Здесь будут учить на танках ездить. Понял?

— Ну, понял, — ответил Толька. — Подумаешь, не видал я этих танков!

Но танков Толька не видел. Вернее, видел лишь на картинке в журнале «Нива». Картинка называлась «Танки на Сомме». На первом плане, прямо на зрителя, выпучив глаза от страха и бросая винтовки, бежали усатые немцы в остроконечных касках. Позади, разрывая колючую проволоку, ломая колья, на бруствер вползал странный предмет. А под картинкой было пояснение, которое звучало как молитва или как стихи:

«Танк! Новое создание англосаксонского гения! В страхе бегут от Танка боши, но им от Танка не уйти! Танк приведет Союзников к победе — и вечный мир наступит на земле!»

Так вот для кого заливают цементом пол в манеже! Теперь все ясно!

Толька побежал на конюшню сообщить эту новость Бырею. Ведь Бырей — военный, с ним можно поделиться тайной.

Но Бырей, оказывается, все давно знал.

— Эка удивил! — засмеялся он. — Да об этом весь город знает. У меня коней последних скоро расформируют. Раз тут на танках будут ездить — тут кони к чему? Тут кони ни к чему! Ремонтер с командой из округа приехал — завтра пять человек коней убудет, а послезавтра — последних четырех заберут. На гражданскую службу коней определять будут.

— А Яську куда определят?

— А Яську некуда определять, — сухо ответил Бырей. — Он непригодный, ни для каких работ не годится. Его на живодерню откомандируют.

В эту ночь Тольке долго не спалось. Он все думал о том, как Яську поведут на живодерню и убьют его там. На живодерне Толька никогда не бывал, но уже само название говорило за себя. Там не сразу убивают животных, а прежде шкуру с живых сдирают. Как это делают, зачем это делают, какой в этом смысл — непонятно. Но, видно, делают. И с Яськой это сделают. А Яська еще ничего не знает. Вот если б он умер сам по себе, он избежал бы живодерни. Но кони ведь не могут умирать сами по себе.

— Что ты ворочаешься? — спросил Тольку Дождевой.

— Так. Не спится, — ответил Толька.

Дождевой еще не ложился. Он сгорбившись сидел на своей койке и читал «Очерки истории Индии до английского владычества». Наготове лежали еще две книжки: «Записки горничной» Октава Мирбо и «Коммерческое разведение карасей в усадебных водоемах». Но, услышав Толькин ответ, Дождевой оторвался от чтения, встал с койки и подал ему градусник.

— Проверим температуру, раз тебе не спится, — сказал он. — Я тебе успокаивающего дам.

Взяв лампу, он вышел из комнаты.

«Сейчас опять какую-нибудь гадость заставит выпить», — думал Толька. Он не только слышал шаги Дождевого, но как бы и видел все его действия. Вот он идет по коридору, вот, не доходя до палаты, свернул в комнату-кладовушку с зарешеченным окном. Там ставит лампу на столик и открывает большой белый шкаф с лекарствами... А рядом с тем большим шкафом висит на стене маленький белый шкафчик со стеклянной дверцей. На дверце написано что-то на заграничном языке, а ниже — по-русски: «Ядъ». Там стоят несколько фарфоровых банок с непонятными этикетками. Непонятно, кому нужен в лазарете яд. Ведь это не лекарство, а совсем наоборот. Может быть, для животных?

Толька припоминает: когда он был маленький и жил в Петрограде, у соседки — через площадку лестницы — была собачка Бижу. И вдруг она исчезла. «А где же ваша Бижу?» — спросила однажды мать соседку. «Ах, знаете, теперь ведь и людям есть нечего, — ответила та. — Нам было так жалко ее, пришлось из жалости отравить ее. Ведь это одно мгновение, она и не почувствовала...»

Дождевой возвращается и дает Тольке выпить какой-то пакости.

— Вы же еще, дядя Дождевой, не знаете, сколько у меня градусов, а уже лекарство даете.

— Ничего, лекарство не помешает, — отвечает Дождевой и принимается за чтение.

Тольке хочется узнать, для чего же все-таки в больницах держат яд. Но что-то удерживает его от этого вопроса. Вместо этого он спрашивает:

— Дядя Дождевой, а цыгане кто: буржуи или пролетариат?

— Цыгане?.. — Дождевой задумывается. — Видишь ли, цыгане владеют средствами производства, то есть конями. И с этой точки они есть мелкая крестьянская буржуазия. Но, с другой точки, они на своих конях не пашут, а пропитание себе добывают другими средствами. А с научной точки цыгане есть кочующий люмпен-пролетариат с конским уклоном.

— Дядя Дождевой, а есть кони умнее людей?

— Не знаю. Но думаю, что если взять самого умного на свете коня и самого глупого на свете человека, то умы у них одинаковые, так на так.

Толька начинает думать. Самый умный на свете конь — Яська. Ну а кто самый глупый человек? Толька перебирает всех, кого знает, в том числе и себя, но особенно глупых не находит. Потом вспоминает толстую торговку семечками — вот самый глупый человек на свете. Ему становится обидно за Яську.

— Теперь вот автомобили изобрели, — прерывает его размышления Дождевой, — а прежде кони в большом почете были. Вот, к примеру, древняя Индия. Там было много государств, и когда умирал какой-нибудь царь, то его сын делал жертвоприношение конем.

— Убивал? А за что?

— Как раз не убивал! Выводили из конюшни любимого царского коня — и пускали его на волю, на все четыре стороны. И проводили срочную мобилизацию всех возрастов, и армия шла за конем. Конь идет куда глаза глядят — и за ним вся армия, в полном снаряжении и со всем комсоставом. Вначале конь, понятно, идет по своей стороне, потом к границе подходит. Но коню-то все равно, трава везде одинаковая, и он за границу переходит. И вся армия за ним прет. Тут, понятно, начинается война... А ну-ка посмотрим, какая у тебя температура.