Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения

Я больше не скажу ни слова. А что сказал,

Уже назад взять невозможно

Без отрицания вселенной.

Проклятье между нами, "мертвая рука", [1]

Дыханье зла, что поглощает добродетель:

Мы крова лишены, с тех пор как отступили

Вдруг при первой нашей ссоре,

Житейские заботы - где и как - лишь высмеяв:

Была уверена во мне ты, я - в тебе.

И звездочка, мерцающая в небе, что усыпляет

Цепочку скал, и наши лица в каплях дождя -

Не перевесит ли все это на весах чашу жизненных невзгод?

[1] "Мертвая рука" - владение недвижимостью без права передачи.

В УПОЕНЬЕ НА РАССТОЯНИИ

Так легко и так просто не первый уж раз

В упоенье веду разговор с ней на расстоянии,

Убеждаюсь, что слышу те сокровенные вздохи,

Что прежде так редко ко мне долетали;

Уверенность теперь в едином звуке, биеньи,

Что оба сердца рвет, и под одежды

Спудом - уверенность в общей наготе.

Я к памяти приник, чтоб страх холодный

Того, что кануло, не возвратился вновь,

Чтоб не вовлечь себя в заманчивую сделку,

Придуманную бесами, играющими роль ее

В моих мечтах, они копируют

Ее походку, легкую как танец,

Ее улыбку, голос и ее слова.

Но все прошло - а было ль это?
– ведь можешь

Взять, к себе прижать ее, когда захочешь:

Она меж нами стену пустоты воздвигла

(Так ясно разве, так понятно - рванувшись в сторону

Ты мог пустые капилляры сердца сравнять с землей?)

И все же в упоенье не будет ль отрицать она,

Что ты - ее, она - твоя, до самой смерти?

ВЕНОК

То горький год был. Что за женщина тогда

За мной ухаживала? Болен ею, болен,

Она так близко и так далеко,

Так много обещает, выполняет мало,

И страшно так свою любовь предать стремится.

С тех пор не в силах я отдать ей долг.

Неблагодарности царица, в мой смертный час

Венок бессмертия возложится на вас,

Так не приемлите его, сопротивляйтесь и бегите.

В ЕЕ ЧЕСТЬ

Они об этом знали: Богиня все еще ждала.

Хоть женщина влюбленная, любая, которою она была,

На шее у которой сидела год, два и три,

Упасть под ношею священной могла от тяжести

И к людям ощупью идти назад, не признавая

Капризной власти, весь путь ее что отмечает

Широким следом клеверным, - покинув вас,

Избранницу свою, удар все ж нанесет не раз

Кинжалом, очистит кошелек, похитит кольца -

Но все равно они зовут тебя, пусть длится дольше

Беседа с непорочной, таинственной и мертвой,

Пусть плач несется над землею дикой стаи волчьей,

И смотрит пусть, влекомая течением ее холодным, луна.

И смертна женщина. И ждет она.

АЛЕБАСТРОВЫЙ ТРОН

Амазонка, стройная и гибкая вооружилась

Всей хитростью крестьянина-отца,

Спешил который из голодавшего Тенарума в Коринф, -

Любил ее он, дитя своего нового богатства,

Почти как сына.

В Коринфе села на корабль она, что направлялся в Пафос,

Там голуби слетелись к ней и сели на ладони,

И охватило нас внезапное волненье,

Желание наполнить жемчугом ее подол, забвению

Предав все то, что прежде было.

Которая из них богиня, и женщина которая из них?

Ломают пусть философы над этим голову!

Она уж захватила пустующий - из алебастра - трон,

И лета два, почти, могла не вспоминать

Тенарум и Коринф.

БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ

Как жаль упрямое сомненье: боязнь

Ошибки, что свободно сердце.

В невозмутимости ее - все опасенья!

Прекрасны несказанно холмы и берег лучезарный

Тем утром ранним, когда, вся плоть и кровь, она идет,

И тают восхитительные формы, уходят

Сквозь туман садов в любви владенья -

Когда она идет, вся плоть и кровь, -

Но беспокойный дух ее скользит туманами садов.

МЕЖ ЛУНОЮ И ЛУНОЙ

В последний час, печальный, ночи

Останется полоска света

Подтачивать тень убывающей луны.

Ее виновность скоро поглотит рассвет. И с этих пор другая

Молодая королева засияет дивно;

Я утверждаю, красота так не была еще мудра:

Луны подобие во всем, хотя различье

Мы найдем и в имени, и в свойстве, и в природе

Невинный взгляд ее выносит приговор измене,

Как будто само Время умерло, исчезло.

Всегда так было. Здесь опять она. И я дышу.

ОБИДЫ

Когда тебе неважно, плохо мне,

Моя неправда, что твоя вдвойне,

Коль наказать меня решишь ты вдруг,

Познаешь тяжесть безысходных мук.

Какой же дать мне вечности обет,

Чтоб защититься от любовных бед?

МАДАМ, ПРЕД ВАМИ…

Мадам, пред вами умный дьявол,

Великий интриган в плаще поэта

И злобный острослов.

А вы не Муза ль? Он сказал,

Что слепо верит вам во всем,

Хоть вас не видно и не слышно.

Поэт страдает однолюбьем,

Без страха рыцарь и упрека,

В аду, глядишь, он гордо сгинет.

Дано лишь Музе предавать,

Чистейшую слезу пуская,

Коль жертве рай ее так мил.

Сам дьявол у нее учился

Творить мужчину из отребья.

Мадам, и вас лишит он чести.

Он вашу соблазнит сестру

На том же ложе, но ни она,

Ни вы не будете внакладе.

Ах, если однолюбка вы

И слепо верите ему,

Не боле Муза вы, чем он - Поэт.

КРАЙ ПРОПАСТИ

Безумие вам больше не грозит,

Невинное то было безрассудство,

Заставившее нас поволноваться: и с грязных

Жизни войн домой шагают ветераны.

Простите наше самомненье и гордыню: мы смущены -

Как тот ребенок, что, по краю пропасти ступая,

Вдруг повернувшись к побелевшим братьям, их спрашивает:

"Думаете вы, что я еще дитя?"