Собрание сочинений в одном томе

ЦУНАМИ

Пословица звучит витиевато: Не восхищайся прошлогодним небом, — Не возвращайся — где был рай когда-то, И брось дурить — иди туда, где не был! Там что творит одна природа с нами! Туда добраться трудно и молве. Там каждый встречный — что ему цунами! — Со штормами в душе и в голове! Покой здесь, правда, ни за что не купишь — Но ты вернешься, говорят ребята, Наперекор пословице поступишь — Придешь туда, где встретил их когда-то! Здесь что творит одна природа с нами! Сюда добраться трудно и молве. Здесь иногда рождаются цунами И рушат всё в душе и в голове! На море штиль, но в мире нет покоя — Локатор ищет цель за облаками. Тревога — если что-нибудь такое — Или сигнал: внимание — цунами! Я нынче поднимаю тост с друзьями! Цунами — равнодушная волна. Бывают беды пострашней цунами И — радости сильнее, чем она! 1969

«Теперь я буду сохнуть от тоски…»

Теперь я буду сохнуть от тоски И сожалеть, проглатывая слюни, Что недоел в Батуми шашлыки И глупо отказался от сулгуни. Пусть много говорил белиберды Наш тамада — вы тамаду не троньте, — За Родину был тост алаверды, За Сталина, — я думал — я на фронте. И вот уж за столом никто не ест И тамада над всем царит шерифом, — Как будто бы двадцатый с чем-то съезд Другой — двадцатый — объявляет мифом. Пил тамада за город, за аул И всех подряд хвалил с остервененьем, — При этом он ни разу не икнул — И я к нему проникся уваженьем. Правда, был у тамады Длинный тост алаверды За него — вождя народов, И за все его труды. Мне тамада сказал, что я — родной, Что, если плохо мне — ему не спится, — Потом спросил меня: «Ты кто такой?» А я сказал: «Бандит и кровопийца». В умах царил шашлык и алкоголь, — Вот кто-то крикнул, что не любит прозы, Что в море не поваренная соль — Что в море человеческие слезы. Но вот конец — уже из рога пьют, Уже едят инжир и мандаринки, Которые здесь запросто растут, Точь-точь как те, которые на рынке. Обхвалены все гости, и пока Они не окончательно уснули — Хозяина привычная рука Толкает вверх бокал «Киндзмараули»… О как мне жаль, что я и сам такой: Пусть я молчал, но я ведь пил — не реже, — Что не могу я моря взять с собой И захватить все солнце побережья. 1969

«Нет меня — я покинул Расею…»

Нет меня — я покинул Расею, — Мои девочки ходят в соплях! Я теперь свои семечки сею На чужих Елисейских полях. Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: «Нет его — умотал наконец! Вот и пусть свои чуждые песни Пишет там про Версальский дворец». Слышу сзади — обмен новостями: «Да не тот! Тот уехал — спроси!» «Ах не тот?!» — и толкают локтями, И сидят на коленях в такси. Тот, с которым сидел в Магадане, Мой дружок по гражданской войне — Говорит, что пишу ему: «Ваня! Скушно, Ваня, — давай, брат, ко мне!» Я уже попросился обратно — Унижался, юлил, умолял… Ерунда! Не вернусь, вероятно, — Потому что я не уезжал! Кто поверил — тому по подарку, — Чтоб хороший конец, как в кино: Забирай Триумфальную арку, Налетай на заводы Рено! Я смеюсь, умираю от смеха: Как поверили этому бреду?! — Не волнуйтесь — я не уехал, И не надейтесь — я не уеду! 1970

ВЕСЕЛАЯ ПОКОЙНИЦКАЯ

Едешь ли в поезде, в автомобиле Или гуляешь, хлебнувши винца, — При современном машинном обилье Трудно по жизни пройти до конца. Вот вам авария: в Замоскворечье Трое везли хоронить одного, — Все, и шофер, получили увечья, Только который в гробу — ничего. Бабы по найму рыдали сквозь зубы, Дьякон — и тот верхней ноты не брал, Громко фальшивили медные трубы, — Только который в гробу — не соврал. Бывший начальник — и тайный разбойник — В лоб лобызал и брезгливо плевал, Все приложились, — а скромный покойник Так никого и не поцеловал. Но грянул гром — ничего не попишешь, Силам природы на речи плевать, — Все разбежались под плиты и крыши, — Только покойник не стал убегать. Что ему дождь — от него не убудет, — Вот у живущих — закалка не та. Ну а покойники, бывшие люди, — Смелые люди и нам не чета. Как ни спеши, тебя опережает Клейкий ярлык, как отметка на лбу, — А ничего тебе не угрожает, Только когда ты в дубовом гробу. Можно в отдельный, а можно и в общий — Мертвых квартирный вопрос не берет, — Вот молодец этот самый — усопший — Вовсе не требует лишних хлопот. В царстве теней — в этом обществе строгом — Нет ни опасностей, нет ни тревог, — Ну а у нас — все мы ходим под Богом, Только которым в гробу — ничего. Слышу упрек: «Он покойников славит!» Нет, — я в обиде на злую судьбу: Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит, — За исключением тех, кто в гробу. 1970

«Переворот в мозгах из края в край…»

Переворот в мозгах из края в край, В пространстве — масса трещин и смещений: В Аду решили черти строить рай Для собственных грядущих поколений. Известный черт с фамилией Черток — Агент из Рая — ночью, внеурочно Отстукал в Рай: в Аду черт знает что, — Что точно — он, Черток, не знает точно. Еще ввернул тревожную строку Для шефа всех лазутчиков Амура: «Я в ужасе, — сам Дьявол начеку, И крайне ненадежна агентура». Тем временем в Аду сам Вельзевул Потребовал военного парада, — Влез на трибуну, плакал и загнул: «Рай, только рай — спасение для Ада!» Рыдали черти и кричали: «Да! Мы рай в родной построим Преисподней! Даешь производительность труда! Пять грешников на нос уже сегодня!» «Ну что ж, вперед! А я вас поведу! — Закончил Дьявол. — С Богом! Побежали!» И задрожали грешники в Аду, И ангелы в Раю затрепетали. И ангелы толпой пошли к Нему — К тому, который видит все и знает, — А Он сказал: «Мне наплевать на тьму!» — И заявил, что многих расстреляет. Что Дьявол — провокатор и кретин, Его возня и крики — всё не ново, — Что ангелы — ублюдки как один, И что Черток давно перевербован. «Не Рай кругом, а подлинный бедлам, — Спущусь на землю — там хоть уважают! Уйду от вас к людям ко всем чертям — Пущай меня вторично распинают!..» И Он спустился. Кто он? Где живет?.. Но как-то раз узрели прихожане — На паперти у церкви нищий пьет. «Я Бог, — кричит, — даешь на пропитанье!» Конец печален (плачьте, стар и млад, — Что перед этим всем сожженье Трои!): Давно уже в Раю не рай, а ад, — Но рай чертей в Аду зато построен! 1970

РАЗВЕДКА БОЕМ

Я стою, стою спиною к строю, — Только добровольцы — шаг вперед! Нужно провести разведку боем, — Для чего — да кто ж там разберет… Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… И еще этот тип Из второго батальона! Мы ползем, к ромашкам припадая, — Ну-ка, старшина, не отставай! Ведь на фронте два передних края: Наш, а вот он — их передний край. Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… Да, еще этот тип Из второго батальона! Проволоку грызли без опаски: Ночь — темно, и не видать ни зги. В двадцати шагах — чужие каски, — С той же целью — защитить мозги. Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… Ой!.. Еще этот тип Из второго батальона. Скоро будет «Надя с шоколадом» — В шесть они подавят нас огнем, — Хорошо, нам этого и надо — С Богом, потихонечку начнем! С кем обратно идти? Так, Борисов… Где Леонов?! Эй ты, жив? Эй ты, тип Из второго батальона! Пулю для себя не оставляю. Дзот накрыт и рассекречен дот… А этот тип, которого не знаю, Очень хорошо себя ведет. С кем в другой раз идти? Где Борисов? Где Леонов? Правда, жив этот тип Из второго батальона. …Я стою спокойно перед строем — В этот раз стою к нему лицом, — Кажется, чего-то удостоен, Награжден и назван молодцом. С кем в другой раз ползти? Где Борисов? Где Леонов? И парнишка затих Из второго батальона… 1970

«Запомню, оставлю в душе этот вечер…»

Запомню, оставлю в душе этот вечер — Не встречу с друзьями, не праздничный стол: Сегодня я сам — самый главный диспетчер, И стрелки сегодня я сам перевел. И пусть отправляю составы в пустыни, Где только барханы в горячих лучах, — Мои поезда не вернутся пустыми, Пока мой оазис еще не зачах. Свое я отъездил, и даже сверх нормы, — Стою, вспоминаю, сжимая флажок, Как мимо меня проносились платформы И реки — с мостами, которые сжег. Теперь отправляю составы в пустыни, Где только барханы в горячих лучах, — Мои поезда не вернутся пустыми, Пока мой оазис еще не зачах. Они без меня понесутся по миру — Я рук не ломаю, навзрыд не кричу, — А то мне навяжут еще пассажиров — Которых я вовсе сажать не хочу. Итак, я отправил составы в пустыни, Где только барханы в горячих лучах, — Мои поезда не вернутся пустыми, Пока мой оазис еще не зачах. Растаяли льды, километры и годы — Мой первый состав возвратился назад, — Он мне не привез драгоценной породы, Но он — возвратился, и рельсы гудят. Давай постоим и немного остынем: Ты весь раскален — ты не встретил реки. Я сам не поехал с тобой по пустыням — И вот мой оазис убили пески. 1970

ПРО ДВУХ ГРОМИЛОВ — БРАТЬЕВ ПРОВА И НИКОЛАЯ

Как в селе Большие Вилы, Где еще сгорел сарай, Жили-были два громилы Огромадной жуткой силы — Братья Пров и Николай. Николай — что понахальней — По ошибке лес скосил, Ну а Пров — в опочивальни Рушил стены — и входил. Как братья не вяжут лыка, Пьют отвар из чаги — Все от мала до велика Прячутся в овраге. В общем, лопнуло терпенье, — Ведь добро — свое, не чье, — Начинать вооруженье И идти на усмиренье Порешило мужичьё. Николай — что понахальней — В тот момент быка ломал, Ну а Пров в какой-то спальне С маху стену прошибал. «Эй, братан, гляди — ватага, — С кольями, да слышь ли, Чтой-то нынче из оврага Рановато вышли!» Неудобно сразу драться — Наш мужик так не привык, — Стали прежде задираться: «Для чего, скажите, братцы, Нужен вам безрогий бык?!» Николаю это странно: «Если жалко вам быка — С удовольствием с братаном Можем вам намять бока!» Где-то в поле замер заяц, Постоял — и ходу… Пров ломается, мерзавец, Сотворивши шкоду. «Ну-ка, кто попробуй вылезь — Вмиг разделаюсь с врагом!» Мужики перекрестились — Всей ватагой навалились: Кто — багром, кто — батогом. Николай, печась о брате, Первый натиск отражал, Ну а Пров укрылся в хате И оттуда хохотал. От могучего напора Развалилась хата, — Пров оттяпал ползабора Для спасенья брата. «Хватит, брат, обороняться — Пропадать так пропадать! Коля, нечего стесняться, — Колья начали ломаться, — Надо, Коля, нападать!» По мужьям да по ребятам Будут бабы слезы лить… Но решили оба брата С наступленьем погодить. «Гляди в оба, брат'eнь, — Со спины заходят!» «Может, оборотень?» «Не похоже вроде!» Дело в том, что к нам в селенье Напросился на ночлег — И остался до Успенья, А потом — на поселенье Никчемушный человек. И сейчас вот из-за крика Ни один не услыхал: Этот самый горемыка Чтой-то братьям приказал. Кровь уже лилась ручьями, — Так о чем же речь-то? «Бей братьев!» — Но вдруг с братьями Сотворилось нечто: Братьев как бы подкосило — Стали братья отступать — Будто вмиг лишились силы… Мужичье их попросило Больше бед не сотворять. …Долго думали-гадали, Что блаженный им сказал, — Как затылков ни чесали — Ни один не угадал. И решили: он заклятьем Обладает, видно… Ну а он сказал лишь: «Братья, Как же вам не стыдно!» 1970

СТРАННАЯ СКАЗКА

В Тридевятом государстве (Трижды девять — двадцать семь) Все держалось на коварстве — Без проблем и без систем. Нет того чтобы сам — воевать, — Стал король втихаря попивать, Расплевался с королевой, Дочь оставил старой девой, — А наследник пошел воровать. В Тридесятом королевстве (Трижды десять — тридцать, что ль?) В добром дружеском соседстве Жил еще один король. Тишь да гладь, да спокойствие там, — Хоть король был отъявленный хам, Он прогнал министров с кресел, Оппозицию повесил — И скучал от тоски по делам. В Триодиннадцатом царстве (То бишь — в царстве Тридцать три) Царь держался на лекарстве: Воспалились пузыри. Был он — милитарист и вандал, — Двух соседей зазря оскорблял — Слал им каждую субботу Оскорбительную ноту, — Шел на международный скандал. В Тридцать третьем царь сказился: Не хватает, мол, земли, — На соседей покусился — И взбесились короли: «Обуздать его, смять!» — только глядь — Нечем в Двадцать седьмом воевать, А в Тридцатом — полководцы Все утоплены в колодце И вассалы восстать норовят… 1970

ПЕСЕНКА КИНОАКТЕРА

Словно в сказке, на экране — И не нужен чародей — В новом фильме вдруг крестьяне Превращаются в князей! То купец — то неимущий, То добряк — а то злодей, — В жизни же — почти непьющий И отец восьми детей. Мальчишки, мальчишки бегут по дворам, Загадочны и голосисты. Скорее! Спешите! Приехали к вам Живые киноартисты! Но для нашего для брата, Откровенно говоря, Иногда сыграть солдата Интересней, чем царя. В жизни всё без изменений, А в кино: то бог — то вор, — Много взлетов и падений Испытал киноактер. Мальчишки, мальчишки бегут по дворам, Загадочны и голосисты. Скорее! Спешите! Приехали к вам Живые киноартисты! Сколько версий, сколько спора Возникает тут и там! Знают про киноактера Даже больше, чем он сам. И повсюду обсуждают, И со знаньем говорят — Сколько в месяц получает И в который раз женат. Мальчишки, мальчишки — не нужно реклам — Загадочны и голосисты. Спешите! Скорее! Приехали к вам Живые киноартисты! Хватит споров и догадок — Дело поважнее есть. Тем, кто до сенсаций падок, Вряд ли интересно здесь. Знаете, в кино эпоха Может пролететь за миг. Люди видят нас, но — плохо То, что мы не видим их. Вот мы и спешим к незнакомым друзьям — И к взрослым и к детям, — На вас посмотреть, — все, что хочется вам, Спросите — ответим! 1970

«Комментатор из своей кабины…»

Комментатор из своей кабины Кроет нас для красного словца, — Но недаром клуб «Фиорентины» Предлагал мильон за Бышовца. Что ж, Пеле как Пеле, Объясняю Зине я, Ест Пеле крем-брюле, Вместе с Жаирзинио. Муром занялась прокуратура, — Что ему — реклама! — он и рад. Здесь бы Мур не выбрался из МУРа — Если б был у нас чемпионат. Я сижу на нуле, — Дрянь купил жене — и рад. А у Пеле — «шевроле» В Рио-де-Жанейро. Может, не считает и до ста он, — Но могу сказать без лишних слов: Был бы глаз второй бы у Тостао — Он вдвое больше б забивал голов. Что ж, Пеле как Пеле, Объясняю Зине я, Ест Пеле крем-брюле, Вместе с Жаирзинио. Я сижу на нуле, — Дрянь купил жене — и рад. А у Пеле — «шевроле» В Рио-де-Жанейро. 1970