Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

Еще около десяти километров мы поднимались постепенно все выше и вдруг с края обрыва увидели всю впадину Оши. Характерная особенность монгольских геологических обнажений проявлялась и тут. Впадина Оши была промыта в большой пологой возвышенности, остатком которой торчала гора Оши-нуру, собственно представлявшая собою обрыв восточного края впадины. Около пяти километров мы проехали, выбирая место для спуска, и наконец очутились на дне против длинного останца красных пород, прикрытых пятнадцатиметровой толщей черного базальта с идеально ровной плоскостью наверху.

Мы привели два дня в лабиринтах обрывов и ущелий, но, несмотря на тщательные поиски и присутствие таких знаменитостей, как „Соколиный“ и „Орлиный“ глаза — Новожилова и Пронина, нам удалось найти совсем немного костей динозавров. До вечера мы бродили в различных направлениях и каждый по намеченному участку, пока не выбивались из сил. Ветер редко достигал душного дна впадины, нагретые солнцем камни отдавали свой жар в застоявшийся воздух. Когда мы нашли следы лагеря американской экспедиции, которая провела здесь две недели, то удивились, зачем выбрали они такое плохое место для долгой стоянки. В первое посещение Оши в 1922 году американцам удалось сразу же найти два неполных скелета маленьких динозавров — пситтакозавров. Зато в 1924 году усилия шестнадцати человек при двухнедельных поисках не дали ничего. Немногим больше повезло и нам, хотя, конечно, нам удалось обойти и сколько-нибудь подробно обследовать едва пятую часть всей сложной системы обрывов. Разгадку нашего неведения я нашел по ту сторону центрального останца. Здесь, впервые в Гоби, я увидел большие камни, покрытые лишайниками, и такой же замшелый щебень на склонах голых холмов. В гобийских горах Монголии нет древних камней и скал, какие часто встречаются у нас на родине — например, ледниковые валуны. Перед покрытыми мхом и лишайниками камнями как-то чувствуешь пронесшиеся над ними тысячелетия.

В гобийских горах камень обнажен и свеж, истерт песком, растрескан солнцем и морозом, изрыт ветром. Рыхлые породы оплывают глинистой коркой, как будто недавно облитые водой. Каждый обрыв здесь — как только что нанесенная земле рана. В зонах развития песков занесенные ими холмы и горы создают гнетущее впечатление победы рыхлой безликой пыльной материи над чем-то твердым и гордым. А здесь, на Оши, покрытые лишайниками глыбы казались древним устойчивым островком среди хаоса размытого, вечно меняющегося камня. Это означало, что размыв и разрушение горных пород на Оши-нуру раньше, может быть, два-три тысячелетия назад, были более сильны, а теперь ослабли. Вместе с ослаблением размыва перестали вымываться и окаменелые кости. В местонахождении Оши не было захоронено костных скоплений, потому что во время отложения пород не было речных русел. Указание на сильное развитие косой слоистости — признака переменных речных потоков, сделанное американцами, нами не подтвердилось. Следовательно, в первое посещение Оши американская экспедиция собрала все то, что было вымыто за тысячи лет. Остатки же, погребенные и рассеянные в огромных массах песчаников и глин, найти было мало шансов.

Я долго бродил по Оши, пытаясь понять, как образовалось это местонахождение, при каких условиях и в какое время. Невероятные формы размывов со всех сторон обступали меня. Надменно выпятили красные груди утесы, сверху прикрытые броневыми плитами базальта цвета железа, словно вожди сказочных индейцев. У подножия обрывов — поразительный хаос камня — конкреций темно-коричневого песчаника. Шары, колеса, валы, колбасы, трубы, какие-то окорока — все темное и мертвое валялось на низких буграх. Выше камень делался светлее — красный, желтый, светло-серый. Его очертания на крутых стенах и выступах принимали облик живого: страшные рожи, птицы, звери хмуро глядели с высоты на карабкающегося по дну ущелья человека. Особенно поразителен был уступ на восточном конце Центрального останца, высоко над дном котловины. Низкая каменная скамья образовала полукруг, и на концах его стояли два четырехметровых каменных идола: правый (северный) — с грозно нахмуренным лбом, левый (южный) — с недоброй гримасой искривленного рта. Человеческое подобие этих фигур выветривания было просто поразительным. Еще более удивительна их „установка“ на местности — настоящее древнее жертвенное место.

Новожилов нашел вертикальную конкрецию песчаника около семидесяти сантиметров, высоты, в профиль очень похожую на задорную старушонку. Ниже ущелий Центрального останца ветвились менее крутые овраги, разделенные широкими и плоскими промежутками. Поверхность этих маленьких плато, равно как и дно ущелий, была завалена правильными шарами темного песчаника размером в среднем с человеческую голову. Почерневшие от пустынного загара шары удивительно походили на пушечные ядра, и местность напоминала поле необычайно жестокого старинного сражения.

На второй день пребывания на Оши Новожилов, Брилев и я совершили обход восточной части впадины. На вершине горы Оши-нуру мы воздвигли обо, заложили в него обычную коробку с запиской об экспедиции и приступили к исследованию восточной системы обрывов и ущелий. Склон впадины спадал двумя гигантскими ступенями по сто метров высоты. Второй уступ образовали базальты. По их плитообразной поверхности змеились жуткие пропасти — обрывистые каньоны по пятьдесят-семьдесят метров в глубину. Верхний слой — черные и темно-коричневые отвесные базальтовые скалы, в трещинах которых пестрели яркие пучки синих цветов. Внизу валялись гигантские кубические глыбы базальтов.

Мы с трудом спустились в одну из таких пропастей. Базальты, раскалившись на солнце, дышали невыносимым жаром. Отсюда мы пробрались в ущелье глинистых пород с более пологими, но удивительно ровными и гладкими стенами. Серые породы казались откосами туго натянутой замши, красные — завесами бархата. Под ними вилась желтая лента русла, усеянная кустиками крупных оранжевых, синих и белых цветов. По ущелью струился их сильный аромат, особенно от оранжевых, которые носят у монголов замечательно поэтическое название — алтан дзула (золотая свеча). Они издавали запах лилии, но во много раз более сильный и пряный.

На самом дне котловины Оши идти было тоже нелегко. Душная жара, казалось, сгущалась. Песок с кустиками колючки хрустел под ногами, уступчиво оседая и замедляя шаг. Мы по очереди несли тяжелую кость огромного динозавра — зауропода, найденную в верхней серой толще. Но это были последние трудности. Исследование местонахождения закончилось, и непригодность его для раскопок сделалась очевидной. Отложения нижнемеловой эпохи, встреченные на Оши, чрезвычайно напоминали такие же отложения гор Хара-Хутул в Восточной Гоби. Те же базальты, серая и надбазальтовая глинистая толща, множество конкреций песчаника в подбазальтовых слоях. Но Хара-Хутул был очень богат остатками растений и костями разнообразных динозавров. Там, как это уже говорилось, пролегало большое русло, и сохранившиеся вертикальные пни болотных кипарисов указывали на близость затопленного низменного берега, находившегося в километре от костеносного русла.

На Оши зона отложения песчаников и глин находилась дальше от берега. Вода, сносившая остатки динозавров и растений, из береговой области сюда не дошла. Только редкие трупы маленьких попугаеклювых динозавров заплывали сюда да еще попадали отдельные кости зауроподов — гигантских обитателей морских прибрежий.

Зона отложения Нэмэгэту находилась не ближе к берегу, чем Оши, но в Оши не было могучих рек, подводные русла которых заходили в море далеко от берега и приносили множество остатков обитателей суши.

Девятого августа мы начали штурмовать песчаный южный борт впадины, постепенно взбираясь с холма на холм. Насколько легок был спуск, настолько труден оказался подъем. С края котловины я еще раз окинул ее взглядом, проверяя направление сбросов, образовавших первоначально почти квадратную впадину, причудливо размытую затем временными потоками. Скоро мы вернулись к месту отворота, повернули направо, на запад, и, проехав двадцать пять километров, забрались на перевал между двумя невысокими горами. Опять небесно-голубой щебень известняка расстелился перед нами по наклонной равнине, спускавшейся к речке Хунгуй-гол („Безлюдная“). В жаркой впадине нас облепило неимоверное количество мельчайшего гнуса — мокреца. Машины стали оседать и проваливаться в пухлых глинах. Прямо-таки физическая духота чувствовалась среди этих пухлых глин, когда машину что-то хватало за задний мост, тянуло и осаживало назад. Трудно передать тревогу, с которой озираешься вокруг в поисках твердой почвы!

С трудом выбрались из ловушки и доехали до маленького бага. Там узнали, что автомобильный след, приведший нас в котловину, не принадлежал нашим машинам. Местность оказалась изъезженной машинами другой экспедиции, покрышки у которых, к несчастью, не отличались от наших. Я сфотографировал группу очень симпатичных мальчишек, выстроившихся передо мной верхом, наподобие трех богатырей Васнецова. Только вместо копий в руках у „богатырей“ были укрюки — длинные палки с веревочными петлями на концах, употреблявшиеся для ловли лошадей.