Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

Рано утром мы как снег на голову обрушились в лагерь. Товарищи никак не могли поверить, что мы доехали сюда за одни сутки. Секрет прост — одиночная машина идет всегда быстрее колонны, в которой неизбежны задержки, отставания, больше вероятности для мелких поломок, смены баллонов и т. п. Зато колонна представляет собою силу, которая пробьется практически везде и везде сделает нужную работу. Она несет с собой запасы горючего, резины, запасных частей, воды, продуктов. Огромное значение имеет взаимопомощь машины буксировкой и то, что с колонной в экспедиции всегда едет довольно много людей.

Работа на Эргиль-обо заканчивалась. Весенняя раскопка теперь расширилась до самой стены обрыва и дала несколько хороших находок. Внизу, на холмах, Новожилову посчастливилось найти еще один череп, а также кости древнейших предков носорогов — ценолофов. Обрыв плато был обследован к западу на пятьдесят километров. В тридцати километрах от лагеря Пронин нашел два полных панциря слоновых черепах. Стало очевидным, что, если мы хотим получить еще материал, потребуются длительные поиски. А времени больше не было: собранные коллекции надо было перевозить к железной дороге и отправлять в Москву, а после того успеть законсервировать экспедицию до будущего года, организовать зимнее хранение машин и многое другое. И мы решили заканчивать полевые работы 1948 года… В 1956 году А. К. Рождественскому пришлось снова побывать в Монголии. Он устанавливал в Государственном музее Улан-Батора скелет гигантского хищного динозавра, переданный монгольскому народу Академией наук СССР из находок нашей экспедиции. Рождественскому удалось совершить поездку на самую крайнюю западную оконечность обрыва Эргиль-обо и выкопать там два полных, прекрасно сохранившихся черепа титанотерия — протэмболотерия.

В последний раз я взобрался на раскопку. Свежие разрезы пород создавали красочные и замысловатые переплетения перекрещивающихся прослоев: вверху преимущественно желтых, в середине — серых и внизу — охристо- или малиново-красных. Это сплетение прослоев так явственно отражало пульсацию и перемещение фарватера реки, что я как наяву увидел перед собою эту игру древних, давно исчезнувших струй. Свежая рана раскопки обрамлялась причудливыми фигурами выветривания — тысячами косых маленьких столбиков, пересеченных поперек торчащими тонкими пластинками. Покуривая, я смотрел сверху на свернутый лагерь и думал, что три собравшиеся здесь машины пойдут недогруженными. Осенняя добыча на Эргиль-обо была слишком мала. И тут меня осенило — я вспомнил гигантский ствол окаменелого дерева, который так хотелось взять в 1946 году. Сейчас это стало возможным — всего несколько километров бокового маршрута от дороги к Шарилин-Хиду, и в музее встанет исполинский ствол из нижнемеловых лесов Гоби весом около шести тонн.

Так и было сделано. Несмотря на великие трудности погрузки огромных чугунно-серых кусков железистого кремния, заместившего собою древесину, мы исполнили план. Дерево стоит сейчас в Палеонтологическом музее в Москве, хотя выставить его целиком пока не удалось не хватает высоты помещения…

Тяжело нагруженные, мы вернулись в Улан-Батор.

Пожалуй, впервые мы смогли оценить сделанную работу тогда, когда увидели во дворе нашего склада громадные штабеля ящиков с коллекциями, громоздившиеся, как дом. Большинство ящиков было размерами с кровать, часто с двухспальную. Сколоченные из толстых брусьев, окованные железными пластинами и наугольниками, эти тяжелые монолиты — по две-три тонны весом — будили еще совсем свежие воспоминания об отважной и умелой работе на погрузках в ущельях Нэмэгэту на бэле Алтан-улы, под кручами обрыва Эргиль-обо. Умелые шоферы и рабочие не жалели сил вместе с научным и техническим персоналом экспедиции. Действительно, чтобы поднимать трехтонные тяжести маленькой кучкой людей и упрятывать их в машины, надо было не щадить себя. Примером для всех являлся Пресняков — инвалид войны, с серьезно поврежденным плечом: он ворочал тяжести, не уступая никому.

Нам не удалось бы вывезти коллекции на железную дорогу к сроку подхода вагонов, если бы не дружеская помощь Министерства транспорта МНР, предоставившего нам несколько своих четырехтонных машин. Напомню читателю, что в 1948 году железная дорога оканчивалась в городе Сухэ-Батор, в трехстах тридцати километрах от Улан-Батора. В октябре закончилась вывозка коллекций, и экспедиция снова собралась вся вместе на главной базе в Улан-Баторе. Теперь я мог выполнить свой старый долг: еще в Гоби я обещал шоферам и рабочим рассказать о достижениях нашей экспедиции и дальнейших планах на будущие годы. Сейчас действительно уже многое выяснилось.

Мы исследовали и раскопали отложения различного геологического возраста, от нижнемеловой эпохи до конца третичной — плиоцена. Где бы мы ни вскрывали богатые месторождения — в Восточной, Южной или Средней Гоби, — везде мы находили богатую фауну — крупных и многочисленных животных: динозавров, черепах, птиц или млекопитающих. Если мы углублялись в древние горизонты — нижний мел или нижнетретичные породы, то находили новых, неведомых науке животных. Эти животные оказывались предками для многих появившихся позже в совершенно других местах и даже на других материках. Все это доказывало, что межгорные впадины Монголии — остатки не какого-то маленького островка суши, а обширного материка, ибо только на большом материке могла развиваться и умножаться столь богатая наземная жизнь. В полном соответствии с предвидением наших ученых — П. П. Сушкина, А. А. Борисяка и других — вымершая фауна Монголии оказалась одинаковой с ископаемой фауной нашей Средней Азии и Казахстана. Но из-за поднятий громадных горных хребтов отложения, заключавшие множество остатков ископаемых животных, на нашей территории были уничтожены эрозией — размывом. Лишь кое-где уцелели отдельные их островки. В Монголии подъем горных хребтов начался позднее. Те пологие горные гряды, которые составляют сейчас водоразделы и истоки временных рек, были сравнительно невысокими и не могли обусловить энергичного размыва горных пород даже в более влажную древнюю эпоху. Современные острые хребты, пропиленные насквозь руслами водных потоков, образовались очень недавно. Я думаю, что эти хребты были лишь в зачатке в то время, когда в Египте уже строили пирамиды. Хребты поднялись к наступлению сухого периода и разгородили скалистыми заборами древнюю страну Монгольского плоскогорья. Воды с этих хребтов не смогли уничтожить верхний покров рыхлых осадочных отложений с остатками ископаемых животных. Когда хребты поднимутся еще выше, выйдут за снеговую линию, покроются ледниками и начнут питать многочисленные ручьи и реки — тогда палеонтологические сокровища Монголии быстро исчезнут. В настоящий момент грозные хребты Гоби только стоят на страже этих сокровищ.

…Экспедиция прекратила работу. Во дворе базы выстроилась вся доблестная автоколонна, защищенная брезентами, досками и фанерой, неподвижная и заснувшая до будущей весны. Я обошел в последний раз наглухо запертый огромный склад со снаряжением, осмотрел высокие штабеля пустых бензобочек и груду оставшихся до следующей экспедиции досок и брусьев. Безлюдно и тихо было в этом месте, прежде оживленном и шумном… Рабочие и шоферы уехали, один Александров остался присматривать за нашим имуществом.

Белесые тучи ползли с заснеженных склонов Богдо-улы. На мерзлую землю сыпался сухой снег, немедленно сдувавшийся резким ветром… Завтра улетал и мой самолет. Завершался одиннадцатый месяц моего пребывания в Монголии. Все мы, участники экспедиции, не только выполнили стоявшие перед нами задачи, но многому научились и полюбили эту страну, где испытали уже много радостей, огорчений, труда и забот. Двое из нас — Шкилев и Рождественский — тяжело переболели здесь, один — в начале экспедиции, другой — в конце ее, но, как и все другие, уже думали о предстоящем новом годе экспедиционных работ.

Глава восьмая На дальний запад

С добрым подружиться — путь луны пройти.

Поговорка

Новый экспедиционный год наступил так быстро, что мы едва успели управиться с делами по разборке коллекций и обработке наблюдений в Москве. На этот раз мы запоздали и начали подготовку к полевым работам только с мая 1949 года в Улан-Баторе. Экспедиция выехала почти в том же составе, как и в 1948 году. Малеев поправился за зиму в Москве и опять оказался в нашем коллективе. Новым членом экспедиции был кинооператор Н. Л. Прозоровский — бывалый путешественник, оказавшийся отличным товарищем и неутомимым работником.

В начале июня мы приступили непосредственно к исследовательским работам. Рождественский выехал из Улан-Батора во главе отряда, чтобы начать изучение местонахождений на крайнем западе республики. Я оставался временно в Улан-Баторе вместе с Новожиловым из-за досадного нездоровья — „прострела“, полученного во время перелета из жаркой Москвы через холодную Сибирь.

Еще в 1932 году геолог Е. Э. Разумовская посетила впадину озера Бэгер-нур („Почка-озеро“) в Гоби-Алтайском аймаке. Исследовательница была поражена количеством костей ископаемых животных: носорогов, мастодонтов и трехпалых „лошадей“— гиппарионов. В задачу отряда Рождественского входило обследование и раскопки Бэгер-нурской котловины. Отсюда его отряд должен был пройти в огромную впадину Шаргаин-Гоби („Палевая Гоби“). Края впадины составляли обширные лабиринты размывов красноцветных пород гобийского типа. В них могли залегать богатые местонахождения, и у нас были все основания ожидать новых и интересных находок.

Рождественский собирался организовать опорную базу с запасом горючего, продовольствия и упаковочных материалов в центре Гоби-Алтайского аймака — Юсун-Булаке („Девять ключей“). Сюда должны были подойти машины моего отряда и в зависимости от результатов раскопок в Бэгер-нуре и поисков в Шаргаин-Гоби двинуться дальше на запад, к гигантским озерам Хиргис-нур („Киргизское озеро“) и Хара-усу („Черная вода“) Между этими двумя озерами существовала протока, по которой воды озера Хиргис-нур перетекали в озеро Хара-усу. Быстрые воды протоки преграждали путь всем животным, которые должны были предпринимать обход на многие сотни километров вокруг того или другого из озер, чтобы пройти на юг или, наоборот, на север. Только волки перебирались через протоку. Поэтому она получила меткое народное название Чоно-Хайрих („Волчий прыжок“).