Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

Мочалов задумчиво опустил газету.

«Для японца опасна высота, — вспомнил он, — потолок выше тысячи метров уже большой риск для нас».

— Жалко парня! — искренне сказал Марков.

Он, как наяву, вспомнил хрупкое кукольное лицо с косой прорезью печальных глаз, похожие на стебельки пальцы, игрушечное изящество японца.

— Не мог найти настоящего дела. Он мне жаловался в тот вечер. Говорил, что хотел бы летать так, как мы, чтобы спасать людей, а не убивать. От тоски, видно, и полез на рекорды. В самом деле, жаль. Он меня тогда за душу тронул. Не придется, значит, больше с ним встретиться. Может быть, и к лучшему. Боялся он, что плохая встреча у нас может выйти.

Мочалов сунул газету в карман. Спросил будто равнодушно и вскользь:

— Из дому никаких вестей не было?

— Телеграмма от Экка была всем нам. Сообщает старик, что все благополучно. Ждет нас домой с победой.

— Ну, теперь будем. Я вот тут чуть не сел навеки.

— Знаю, — сказал Марков, — радио о твоей аварии приняли. Вот это, — добавил он, тепло взглянув на Мочалова, — меня и вылечило. Неловко за себя стало.

— А я за тебя как рад! Словно сам выздоровел… Ну, а механик твой что?

Марков махнул рукой.

— Что так? — спросил Мочалов.

— Бледная спирохета, — поморщился Марков. — Когда узнал о твоей аварии, на попятную хотел полезть. Стал проситься отпустить. Тетка, видишь ли, у него заболела. Я его к стенке припер. Говорю: «Ты мне раньше, голубчик, денежки выложи обратно, а потом поезжай тетке клизмы ставить». Ну, повертелся, повертелся и все-таки остался. Только ходит с кислой рожей, будто целую неделю одни лимоны жевал. Паскуда!

— Так, — сказал Мочалов, притворно нахмурясь, — ставлю вам на вид, товарищ командир самолета, неумение воспитывать вверенный вам личный состав.

— Это ты про что? — удивился Марков.

— Про твоего механика. Я вот своего воспитал. Еще недельку с нами побудет, он у меня вовсе человеком станет.

Когда летчики пошли к палатке, Пит приблизился к «Т-142» и заглянул в кабину.

— Девиль! Алло, старик! Как поживаете!

Возившийся внутри Девиль оторвался от мотора и кивнул Питу:

— А, Митчелл! Как живу?.. Не могу сказать, чтобы хорошо. Впрочем, вы, наверное, еще хуже.

— Я? Наоборот. Я превосходно себя чувствую. Почему вы впадаете в меланхолию?

Девиль высунулся из люка:

— Не знаю, как вы, а с меня хватит. К черту этих русских психопатов. Они у меня в горле сидят. Я хотел уйти на берегу, но с меня потребовали возврата денег. У меня их уже не было, но если бы я мог, я с удовольствием швырнул бы им в рожу эти доллары.

Пит подозрительно покосился на него.

— Почему вы так перессорились с русскими?

Девиль пожал плечами и зло усмехнулся.

— Мне они надоели.

— Но чем именно? — спросил Пит.

— Всем, — ответил Девиль, — не успев вылететь, они разбили один самолет, не успев долететь до места, разбили второй. Начали чинить первый, и я подумал, что этот, вероятно, расшибется окончательно. Такое изобилие приключений не по мне. Я предпочитаю тихую работу.

Пит помолчал, ковыряя ногой снег. Вскинул глаза на Девиля.

— А мне стали нравиться приключения. Вероятно, в моей жизни их было слишком мало, и оттого она была скучной. Русские — это сплошное приключение. И это самое поучительное и интересное приключение в моей жизни.

— Значит, вы довольны? — спросил Девиль.

— Да, — ответил Пит, — я хотел бы, чтобы мои приключения продолжались дальше. Они меня многому научили.

Девиль засмеялся:

— Поздравляю вас. Очевидно, от сидения на льдине вы простудили мозги. Что касается меня, я с радостью думаю, что через несколько часов, если мы благополучно сядем на берегу, для меня эти приключения кончатся навсегда.

— Мне жаль вас, — сказал Пит с иронической гримасой. — Вы могли извлечь из нашей работы с русскими много полезного и просветить ваш ограниченный кругозор. Но вы ничего не вынесли.

— Что вы читаете мне нравоучения, Митчелл? — огрызнулся Девиль. — Я доволен тем кругозором, который у меня есть. По крайней, мере, это кругозор нормального человека.

— Я же говорил, что вы стандартный и тупой американец, — сказал Пит.

— Вы, кажется, начинаете ругаться? — возмутился Девиль. — Я вижу, русские уроки действительно идут вам впрок.

Не ответив, Пит повернулся и пошел к палатке. Пройдя несколько шагов, он оглянулся и бросил Девилю:

— Вот вам, Девиль, никакие уроки не пойдут впрок. Мне скучно с вами разговаривать, и я буду очень рад, когда мы окончательно расстанемся.

18

Просидев около часа в палате у Блица, Марков и Мочалов простились с ним и вышли на улицу. Мокрый зернистый снег, начинающий уже поддаваться солнцу, влажно поблескивал. Лыжник в красном свитере, далеко выбрасывая вперед палки, легко бежал вдоль домов по отшлифованной, зеркально сияющей лыжне.

— Чуешь, весна идет, — Мочалов глубоко втянул влажный, пахнущий огуречной свежестью воздух, — дома, пожалуй, и фиалки скоро зацветут. Даже Блиц от весны разговорчивей стал. Если так дальше пойдет, придется, пожалуй, ему поручить доклад сделать о нашем полете.

Марков засмеялся.

— А что ты думаешь. И сделает.

— Чудеса в решете.

Они проходили мимо бревенчатого чистенького коттеджа почты. Позади них хлопнула дверь. Звонкий женский голос позвал:

— Мистер Мошалоу, вам телеграмма из России… Из Москвы. Мы только что хотели отправить вам в отель, но начальник увидел вас в окно.

Мочалов быстро взбежал на крыльцо. Он тяжело задышал, принимая из окошечка заклеенный оранжевый бланк телеграммы. Он знал, что это должен был быть ответ на его донесение в Москву, посланное вчера тем трем людям, которых никогда близко не видел Мочалов, но черты которых были знакомы ему по портретам больше, чем смутно сохранившееся в памяти лицо отца. Он написал в своей телеграмме: «Москва. Кремль. Доношу, что двадцать третьего апреля команда „Коммодора Беринга“ в полном составе вывезена с ледового поля на Аляску двумя самолетами. Все здоровы. Раненный при аварии самолета в Теллоре летчик Блиц поправляется. Личный состав звена: военлет Марков, штурманы Саженко и Доброславин и бортмеханик американский гражданин Митчелл проявили максимум доблести и энергии в выполнении задания правительства. Жду указаний. Командир звена военлет Мочалов».

Указания пришли. Они были здесь, в сложенном оранжевом клочке бумаги. Мочалов разорвал ленточку и развернул бланк. И от первых же букв кровь тяжелым толчком ударила ему в сердце, а текст задрожал и стал расплываться.

«Поздравляем блестящим делом, поднявшим на новые высоты имя советских летчиков. Входим в ЦИК с ходатайством о награждении вас и всего названного вами состава звена орденом Ленина и премией в размере годового оклада. Слава советским воздушным орлам. Команде „Беринга“ выехать сухим путем в Сан-Франциско для отправки пароходом на родину. Вам с самолетами срочно вылететь к месту службы».