Собрание сочинений. Том 11

Лорд Кларендон. — Он намерен лишь восполнить несколько пробелов в информации о переговорах между Англией и Пруссией. После того как русское правительство отвергло условия союзников, была созвана конференция послов соответствующих стран, которая, однако, так и не состоялась, потому что представитель прусского правительства не пожелал принять в ней участие. Позже, правда, прусский посол в Лондоне заявил Кларендону, что его правительство намерено дать требуемое разрешение своему послу в Вене, но он (Кларендон) ответил: «Теперь слишком поздно». Переписка между Пруссией и Австрией послужила на пользу России. Еще до подписания договора от 2 декабря Пруссию приглашали присоединиться к нему, но безрезультатно. Пруссия потребовала допущения ее на новую конференцию без всяких условий на том основании, что она-де является продолжением прежней, еще не закончившейся конференции, с которой Пруссия и не думала уходить. По поводу последнего утверждения английское правительство сослалось на тот факт, что конференция уже однажды не могла состояться из-за нежелания Пруссии принять в ней участие, несмотря на неоднократные приглашения. К тому же новая конференция вовсе не является продолжением старой, ибо, когда Австрия в октябре и ноябре обратилась к Англии и Франции с просьбой снова созвать ее, то ей ответили, что время для протоколов и конференций прошло, но если Австрия согласна заключить с ними военный договор, то они посмотрят, нельзя ли добиться мира. Это привело к договору от 2 декабря. Позже была выражена готовность заключить отдельные договоры с Пруссией.

«Однако позволить Пруссии пользоваться всеми привилегиями, не разделяя с нами никаких опасностей, допустить ее без всяких условий на конференцию, которая может кончиться миром, но может привести и к войне еще больших масштабов, допустить Пруссию без всяких заявлений с ее стороны относительно ее целей и политики, без уверенности в том, что сейчас или в случае необходимости она вступит в союз с нами, не зная, явится ли она на конференцию в качестве нейтральной, враждебной или дружественной державы, — это совершенно невозможно».

Специальные миссии, которые позже послала Пруссия, сказал Кларендон, были одинаково благожелательно приняты как в Лондоне, так и в Париже, но переговоры пока ни к чему не привели. Все же он не считает переговоры прерванными. Всего лишь три дня тому назад были сделаны новые предложения. К несчастью, Венская конференция все же открылась в момент, когда Пруссия оказалась отстраненной от нее благодаря ее собственному поведению. Такой крупной державе, как Пруссия, нельзя держаться в узких границах немецкой замкнутости. Против такой позиции Пруссию неоднократно предостерегали, но Пруссия на это неизменно отвечала, что ее политикой является мир. В действительности же ее политика не является «ни европейской, ни немецкой, ни русской» и скорее рассчитана на то, чтобы мешать Австрии, чем на то, чтобы угрожать России. И все-таки Пруссия не сможет долго упорствовать в своей политике изоляции, когда на карту поставлены крупные европейские интересы. Она не может стать на сторону России — это противоречило бы национальным чувствам в Пруссии и Германии. Пруссия прекрасно понимает, что если она выступит на стороне России против Австрии, она попадет в зависимость от первой. Поддерживать Австрию Пруссия не хочет. Напротив, она заняла по отношению к ней недружелюбную позицию.

«Поэтому я утверждаю, что Пруссия занимает изолированную и ложную позицию. Это, вероятно, нравится ее врагам, но вызывает глубокое сожаление у ее союзников и патриотов из среды ее собственного населения».

Будут приложены все усилия, заверил лорд Кларендон в заключение, чтобы добиться сотрудничества Пруссии. В палате общин лорд У. Грехем запросил премьер-министра:

«Не затребовал ли австрийский посол от лорда Кларендона объяснений по поводу слов, сказанных сэром Робертом Пилем при его переизбрании, о том, что не может быть удовлетворительного разрешения восточного вопроса без восстановления Польши и Венгрии».

Лорд Пальмерстон вместо того, чтобы дать какой-либо ответ на этот вопрос, выразил лишь свою радость по поводу того, что сэр Роберт Пиль занял пост в его правительстве. Что касается Венгрии, то Австрия, мол, давно знает, что отделение Венгрии от империи Англия сочла бы за большое несчастье для Европы, ибо существование в центре Европы Австрийской империи в виде единого целого рассматривается как существенный элемент равновесия сил. Что касается Польши (тут раздался громкий смех, вызванный маленькой паузой в ответе Пальмерстона и тем странным тоном, в котором он продолжал свою речь), то он-де того мнения, что Польша при ее нынешнем устройстве и при том, как ею теперь владеют, является постоянной угрозой для Германии. Тем не менее пункты, обсуждаемые сейчас в Вене, не включают никаких положений о переустройстве Полыни. Но Англия и Франция оставили за собой право, в зависимости от обстоятельств или военных событий, дополнять четыре пункта, на основе которых сейчас ведутся переговоры, другими положениями, которые могут показаться им важными для будущей безопасности Европы.

Написано К Марксом 21 марта 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 141, 24 марта. 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Ф. ЭНГЕЛЬС ПОСЛЕДНЯЯ УЛОВКА НАПОЛЕОНА [110]

«Если Крез перейдет Галис, он разрушит обширное царство». Этот ответ Дельфийского оракула царю Лидии вполне уместно адресовать теперь Луи Бонапарту в связи с его поездкой в Крым. Его поездка действительно повлечет за собой разрушение империи, но не Российской, а его собственной.

110

Отрывок из статьи Энгельса «Последняя уловка Наполеона», а также его следующая статья «Сражение под Севастополем» были в сокращенном виде воспроизведены Марксом в корреспонденции «Последние события в Крыму» («Ueber die letzten Vorgange in der Krim»), опубликованной в «Neue Oder-Zeitung» 26 марта 1855 г. (вошла в первое издание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса).

Чрезвычайное, ненормальное положение вызывает необходимость необычных действий. Любого другого человека на его месте сочли бы безумцем, если бы он предпринял подобную поездку, в которой неблагоприятные и благоприятные шансы на успех находятся в таком же соотношении, как десять к одному. Луи Бонапарт, вероятно, вполне сознает это и тем не менее вынужден ехать. Он является инициатором всей экспедиции; он довел армию союзников до незавидного положения, в котором она теперь находится, и обязан перед всей Европой вывести ее из этого положения. Это ведь его первый военный подвиг, от исхода которого будет зависеть, по крайней мере на некоторое время, его репутация как полководца. За успех экспедиции он отвечает ни больше ни меньше, как своей короной.

Помимо этого имеются и менее серьезные причины, которые равным образом заставляют считать рискованную поездку в Крым делом государственной важности. Солдаты на Востоке уже не раз давали понять, что они жестоко разочарованы в своих надеждах на военную славу новой империи. В Варне и Базарджике паладинов лже-Карла Великого их же собственные войска приветствовали кличкой «обезьяны». «A bas les singes! Vive Lamoriciere!» [ «Долой обезьян! Да здравствует Ламорисьер!» Ред.], — кричали зуавы, когда Сент-Арно и Эспинас посылали их в болгарскую пустыню умирать от холеры и лихорадки. Теперь войска уже не только противопоставляют славу и популярность опальных генералов сомнительной репутации командиров, ныне возглавляющих французскую армию. Странное поведение Жерома Наполеона-младшего во время его пребывания на Востоке [111] напомнило бывалым алжирским солдатам о совсем ином поведении орлеанских принцев в Африке, которые, что бы там о них ни говорили, всегда находились во главе своих войск и выполняли свой воинский долг. Контраст между молодым Омалем и молодым Наполеоном был, конечно, достаточно разительным, чтобы побудить солдат говорить: если бы у власти оставались Орлеаны, принцы были бы с нами в окопах, делили бы с нами опасности и трудности, а они ведь не носили имени Наполеона! Вот что говорят солдаты, а как заставить их замолчать? Человек, которому «разрешено носить мундир дивизионного генерала», ухитрился опорочить военные традиции, связанные с именем Наполеона; остальные члены императорской семьи являются либо сугубо штатскими людьми, естествоиспытателями, священниками, либо отъявленными авантюристами; старого Жерома нельзя принимать в расчет из-за его возраста; к тому же его былые боевые подвиги не принесли ему большой славы. Таким образом, Луи-Наполеону ничего другого не остается, как ехать самому. Кроме того, слух о предстоящей поездке в Крым дошел до самых отдаленных деревушек Франции и был встречен крестьянами с восторгом, а ведь именно крестьяне сделали Луи-Наполеона императором. Крестьяне убеждены, что император, которого они сами посадили на трон и который к тому же носит имя Наполеона, должен и на деле быть Napoleon redivivus [воскресшим Наполеоном. Ред.]; по их мнению, место Луи-Наполеона во главе войск, которые под его командованием не уступят легионам великой армии. Севастополь не взят лишь потому, что туда еще не прибыл император; стоит ему только там появиться, как бастионы русской крепости рассыпятся в прах подобно стенам Иерихона. Итак, Луи-Наполеон уже не может, даже если бы и захотел, отказаться от своего обещания ехать, поскольку молва о его поездке получила широкое распространение.

111

Принц Наполеон командовал в 1854 г. дивизией в Крыму. Не одобряя крымскую экспедицию, к тому же не обладая достаточными военными способностями и не пользуясь популярностью в армии, принц Наполеон под предлогом болезни старался уклониться от руководства военными действиями, а затем самовольно вернулся в Париж.

Приготовления поэтому идут полным ходом. В дополнение к десяти дивизиям, уже находящимся в Крыму, туда должны быть посланы еще четыре, две из которых в начале кампании должны будут образовать резервную армию у Константинополя. Одна из этих четырех дивизий будет состоять из императорской гвардии, другая — из сводных рот отборных войск, то есть из гренадер и вольтижеров парижской армии; две другие дивизии (11-я и 12-я) либо уже грузятся на суда, либо концентрируются в Тулоне и Алжире. С прибытием этих свежих подкреплений численность французских войск в Крыму достигнет примерно 100000—110000 человек; тем временем к концу апреля туда прибудут 15000 пьемонтцев и значительные британские подкрепления. И тем не менее вряд ли можно ожидать, что союзники будут в состоянии начать кампанию в мае с армией в 150000 человек. Гераклейский Херсонес превращен в одно огромное кладбище, к тому же совершенно запущенное, и положение там таково, что с наступлением жаркой или сырой погоды он неизбежно станет рассадником всевозможных эпидемий; сколько бы войск там ни находилось, болезни и смертность среди них будут так велики, что союзники понесут еще более ужасные потери, чем до сих пор. До прибытия всех подкреплений действующая армия союзников не имеет никаких шансов продвинуться вперед с теперешних позиций, а подкрепления прибудут около середины мая, когда уже вспыхнет эпидемия.

Даже при самых благоприятных обстоятельствах союзникам придется оставить 40000 человек у Южной стороны Севастополя и в их распоряжении будет лишь 90000—100000 человек для экспедиции против русской полевой армии. И если только союзники не совершат особо удачного маневра, а русские не допустят серьезных ошибок, то прежде чем эта армия сможет соединиться с турками у Евпатории, она должна будет сначала по выходе из Херсонеса разбить русских и оттеснить их от Симферополя. Предположим, что соединение осуществится без особых трудностей, и все же подкрепление, которое турки смогут дать этой разношерстной армии французов, англичан и пьемонтцев, составит самое большее 20000 человек, при этом не вполне пригодных для сражения в открытом поле. В общем это составит армию приблизительно в 120000 человек. Трудно представить себе, как такая армия сможет существовать в местности, которая опустошена самими русскими, бедна хлебом и главное богатство которой, скот, русские, разумеется, постараются угнать к Перекопу. Малейшее продвижение вперед вызовет необходимость доставки значительного количества фуража и выделения большого числа отрядов для обеспечения флангов и коммуникаций с морем. Русская иррегулярная кавалерия, которую до сих пор не удавалось ввести в действие, начнет их изматывать своими налетами. А тем временем и к русским подойдут подкрепления; широкая огласка, которую получили проводимые за последние шесть недель военные приготовления во Франции, дала русским возможность своевременно принять необходимые меры. Можно не сомневаться, что в настоящее время две или три дивизии русских, взятые либо из армий, расположенных на Волыни и в Бессарабии, либо из вновь сформированных резервов, уже находятся на пути в Крым, чтобы сохранить там прежнее соотношение сил.

Однако самый крупный отряд из состава своей армии союзникам придется выделить для блокады Севастополя с Северной стороны. Для этого потребуется отвлечь еще 20000 человек, и оставшихся у союзников войск, испытывающих столь серьезные затруднения в снабжении, обремененных целыми вереницами повозок с боевыми припасами и продовольствием, вряд ли будет достаточно для того, чтобы выбить из Крыма русскую полевую армию.

Совершенно очевидно, что лавры, с помощью которых Луи Бонапарт намеревается приобрести себе в Крыму имя Наполеона, растут довольно высоко и сорвать их не так-то легко. Однако все трудности, о которых до сих пор говорилось, являются лишь трудностями местного характера. Главным возражением против подобного способа ведения войны в Крыму является в конечном счете то, что этот способ отвлекает четвертую часть всех могущих быть использованными вооруженных сил Франции на второстепенный театр войны, где даже наибольший успех ничего не решает. И именно это безрассудное упрямство в отношении Севастополя, превратившееся в своего рода суеверие и придающее фиктивное значение как успехам, так и неудачам, представляет собой самую основную ошибку всего плана кампании. А фиктивное значение, придаваемое всем событиям в Крыму, с удвоенной силой бьет рикошетом по самому незадачливому автору этого плана. Для Александра Севастополь — далеко не Россия, но для Луи Бонапарта невозможность взять Севастополь равносильна потере Франции.