Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное
Шрифт:
– Как так?
– Ну ты захотела с каким мужиком переспать – пожалуйста! Я захотел с какой бабой… тоже без препятствий. А состаримся, сядем на колодке… Есть что вспомнить!
– Как в Америке, что ль? У них там в моде «свободная любовь».
– А мы чем хуже?
– Да. Какой же ты… Ну, ладно. Я согласна. Попробуем так.
Месяца через три Тихон понял, что Зоя его обставила по всем статьям: с каждым вторым мужиком в станице переспала. А он только с тремя бабами. Затужил:
– Зря я все это затеял!
– А ты думал… – Зоя картинно качнула перед зеркалом бедрами. – Слаб ты, слаб!
– Я слаб? Скажи кому-нибудь…
– З-замухрышка!
Зоя схватила с плиты кастрюлю с кипятком и плеснула ему ниже пуза (стоял он в одних трусах).
– А-а-а! Ой! Сука, че ты?! Ой, больно! Ой, не могу!
Тихон скрючился. Стонал:
– Позови фельдшера! Умираю!
– Сдохни, падаль!
– За что?!
– Помнишь, насиловал меня? – Зоя хлопнула дверью.
– Сука! Паразитка!
Тихон, почти теряя самообладание от неимоверной боли, выскочил на улицу и опрометью побежал. До больницы далеко. Влетел в роддом:
– Девчата, спасите! Погибаю!
– Душенька, лапочка, слышишь, это я… Не угадываешь?
Мужик стучал в дверь несильно, негромко, мол, вот какой я воспитанный, вежливый кавалер!
– Открой, милочка! Я тебе цветочек дам!
Со свистом вдохнул носом аромат сиреневой веточки, сломанной в чужом палисаднике.
– А пахнет… закачаешься!
Стучал костяшками пальцев. Получалась этакая завораживающая, музыкальная дробь. Для услады слуха женщины, для ее обольщения. Да отчего-то не открывала она.
– Эх, пожалеешь!
Мужик положил на порожек сирень. За калиткой, блестя плешиной, поклонился в сторону безмолвно-темных окон. Потоптался. И одиноко побрел, вглубь поздней улицы, шепелявя беззубым ртом:
– Я красивый… я мужественный…
Прокудной мужик
Есть такие люди, которые ввиду душевного устройства и житейских обстоятельств весь свой век «скачут на хворостинке», то есть продолжают неизменно пребывать в возрасте, называемой детством. Их мышление, говор, повадки то и дело являют окружающему миру признаки, наглядно дающие основание утвердиться в правильности возникнувшего мнения «со стороны». Конечно, дядя Жора только частично может быть «заподозрен» в сказанном выше. А остальная «наполненность» – это, выражаясь образно, «дикая, больная страсть» с примесью нажитых пороков, странностей, «помутнений», что, по всей вероятности, возможно только с русским человеком. Поэт Василий Макеев назвал его однажды прокудным мужиком. Это уж точно!..
Мы выпили с ним по рюмашке рябиновой настойки, прозванной местными мужиками «колхозным коньяком». Дядя Жора грустно глянул на меня:
– В Елань ты приехал с казачьим смоляным чубом, а щас хоть бы один темный волосок уцелел – поседел ты сильно. Оно и понятно, не баловень судьбы – то кочки, то колдобины!
Он закурил «Приму», закашлялся, болезненно сморщился:
– Бросить бы эту гадость. Да при такой паскудной жизни… – Пожаловался: – Дочь пирожки не приносит.
Мне вспомнилось опубликованное им в райгазете стихотворение:
Зять бутылки собирает,Пирожки дочь не печет,Внучка мальчиков цепляет,Мою хату не метет…Дядя Жора снял кожаную фуражку (один головной убор на три сезона), ладонью провел по запотевшей лысине:
– В детстве я рос с двоюродным
братом. Он был старше, слабоумный и на дню по нескольку раз колотил меня. И вот до чего довел! Как-то он поплыл на плоскодонке через пруд пригнать гусей домой. А я заранее в днище прорубил дырку, бросил на нее пучок травы. На середке в глубоком месте лодка наполнилась водой. Брат плавать не умел…Заговорил об охоте:
– Дичи я перестрелял за свою жизнь бессчетно: зайцев, уток, гусей!
Я, угодливо подкладывая ему купленную колбасу, без всякой обиды произнес:
– А меня ни разу не угостил.
– Да, это так. Отбрехиваться не стану. Погляди мой огород. После дождя все растет (дождей не было недели три. – В. Р.). Вот у изгороди конопля цветет – будем покуривать! Ох, каб менты не докопались! Скажут, наркотики…
Походили. Вернулись во двор. Собака и кот смирно сидели возле табуретки, заменявшей нам стол для вина и закуски.
– Ага, обманул я вас!
С шиферной крыши гаража взял припрятанные от «братьев меньших» дольки колбасы.
Собака вечно голодная. Спрашиваю хозяина:
– Почему не кормишь ее?
– Пусть сама себе пропитание добывает. Вон в катухах мышей полно.
– Но ведь она не кот.
– Пусть приспосабливается.
Пришел Зотов. По найму стал копать огород. Часа через два закончил, дядя Жора осмотрел работу, дал оценку:
– Плохо вскопал, мелко. Хоть ты и художник, а… ладно, усаживайся на бревно, закуси.
– Меня уговаривать долго не надо!
Зотов своим большим ножом отхватывал от общего куска полоски и моментально заглатывал их. Хоть сало было и ржавое, но дядя Жора поспешил остановить оглоеда:
– Будя, будя! С лопатой бы так!..
Зотов, сыто рыгая, стал болтать о том, как бедра- стая Натали шла на свидание в лес к одному мужику, а попала к нему под вишни…
Дядя Жора недовольно загундосил:
– Дай же слово хозяину сказать!
– А вино ростокинское пьешь! – огрызнулся тот, сложил нож, бросил его в карман и затопал к калитке.
– Взъерепенился! А че я такого… Нехай проваливает! Демагог! Как и не подавился… Вот желудок! Как солдатский кирзовый сапог! Мне бы такой… А то бурчит… В уборную сбегаю!
Мне вспомнилось, как однажды, будучи в гостях в моей благоустроенной квартире, он попросился в туалет. Посидел. Вышел. И говорит: «Не могу в комнате… Я привык на огороде…»
Наступили в России грязные, безответственные времена, когда любой графоман при наличии средств мог выпустить свою ничтожную книжонку. Помню, дяде Жоре тоже загорелось… Надоедал, докучал, умолял меня. Поддавшись его уговорам, я пошел к мэру поселка, довольно скупому, имеющему профессионально-хроническую привычку от просителей отделываться бесконечными обещаниями. Дядю Жору я расписал, как поэта… Хоть в хрестоматию его! И подействовало! Деньги были перечислены в типографию.
«Шеф, не бросай меня!» – написал мне автограф дядя Жора на своей самодельной книжке.
У него скопилось множество рукописных рецензий областных поэтов. Все они отмечали отдельные удавшиеся метафоры, строчки, строфы. И ни одного полного, готового стихотворения. Но все эти профессионалы жили далеко. А я всегда рядом, на глазах. То и дело он докучал:
– Моя хорошая знакомая спрашивает меня: «Ты член Союза писателей?» А как я должен отвечать? Я же не буду брехать…
– Не бреши, – еле сдерживаясь от мата, сказал я. – А отвечай честно, как есть в реальности.