Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

— Ну что, писательница моя? — промолвил он, поворачивая лицо и целуя ее гладкую руку над сгибом локтя. — Соскучилась? Мне сегодня так влетело от Скоробогатова за мой литературный опус в газете, даже вспомнить тошно. Сразу отобьет охоту писать. Сейчас пойду к Логунову. Надо посоветоваться.

Лицо Ивана Ивановича сделалось далеким, рассеянным, и на сердце Ольги снова стало холодно.

49

На заседании райкома с беспартийным активом вопрос о стахановском движении неожиданно обернулся для Логунова неприятностью. Его обвинили в верхоглядстве, разбазаривании средств, чуть ли не в растрате… Особенно жестоко насел на него Скоробогатов.

— Нам отпускаются большие деньги на капитальное строительство, на рационализацию производства, но нужно и использовать их рационально, памятуя о необходимости беречь народные денежки, — убежденно говорил он, обводя присутствующих строгим взглядом. — Зачем понадобилось Логунову заменять четыре исправных водоотлива и половину буров-перфораторов? Полсотни новых перфораторов! В какую копеечку они обойдутся! Меньшая производительность старых могла с избытком компенсироваться повышением производительности труда бурильщиков! Логунов плохо, очень плохо использует внутренние ресурсы, бьет на внешний эффект. Такое отношение тормозит внедрение новых методов труда.

«Попробуй докажи ему, что ты не верблюд! — возмущенно думал Логунов, слушая эти рассуждения. — Мы все используем по части внутренних ресурсов. Ремонтируем, переделываем, изловчаемся налаживать старые инструменты и оборудование, используя их до полного износа… После нас хоть сразу в лом на переплавку. Интересно, что скажет наш финансист, главбух!»

Но Пряхин, явно не желая ссориться с секретарем райкома, занял нейтральную позицию.

Тут-то и попросил слова сменный мастер и парторг рудника Петр Мартемьянов. Поднявшись с места, он твердо встал между скамьями. Ярко чернел над его широченной грудью оклад густой бороды.

— Моя речь будет небольшая, — сказал он внешне спокойным, уверенным голосом, но Логунов, не ожидавший его выступления, успел заметить, как нервно теребил мастер концы своего кавказского ремешка. — Мы, дорогие товарищи, растем не по дням, а по часам, а то, что мешает нам расти, связывает нас, безжалостно отбрасываем. Правда ведь? Смотрите, как все меняется! Техническое оборудование, методы работы и руководства… Было время, когда мы старались во главе предприятий ставить хоть и незнающих, но своих, партийных людей, лишь бы заменить враждебно настроенных спецов. Потом от руководителей потребовались и специальные знания…

— Ближе к делу! — перебил Скоробогатов, поворачиваясь к Мартемьянову с самодовольным и даже умиротворенным выражением.

— Я к тому и клоню: дело нас интересует прежде всего. Доказательство этому есть. За полугодие наш рудник вышел по всем показателям на первое место, но только в своем приисковом районе. Программу по золоту мы перевыполнили досрочно. Себестоимость добычи тонны руды снизили на восемь процентов. Бурильщики у нас стали сплошь многостаночниками. Насколько я понимаю, такое не достигается одними благими пожеланиями. И теперь, по крайней мере, странно слушать, что заведующего этим рудником обвиняют чуть ли не во вредительстве!

— У вас сделалось головокружение от успехов: потому ты и идешь против общего мнения! — заявил Скоробогатов, недовольный речью мастера.

— Общее мнение пока еще не вынесено, а я высказываю свое. Вы, Никанор Петрович, привыкли диктовать. Но это не метод руководства. Нам от такого руководства туго приходится, тесно, я бы сказал, потому что мы растем не по дням, а по часам.

— Я попрошу беспартийных покинуть заседание, — властно потребовал Скоробогатов, грузно нависая над столом президиума. — Можете продолжать! — бросил он в сторону Мартемьянова после нескольких минут движения, сдержанного топота и кашля в комнате. — Что вы еще намерены преподнести нашему вниманию? — съязвил он, подчеркивая вежливым тоном переход на «вы», не сулящий ничего хорошего.

— Вашему вниманию я хочу предложить следующее: чтобы правильно руководить предприятием и внести партийный дух во все наши дела, большие и малые, надо первому секретарю райкома тоже освоить технику производства. Чтобы он понимал, почему проводится то или иное мероприятие, и разбирался с толком, а не заставлял опытных работников краснеть за него.

— Ты это про кого? — в напряженной тишине спросил Скоробогатов, багровея до синевы.

— Про вас, Никанор Петрович. Вы, как первый секретарь райкома, во все сами вмешиваетесь, секретаря по промышленности в угол загнали, а производства-то не знаете. Вот, к примеру, о центральном водоотливе! — Мартемьянов, минутку размышляя, деловито огладил, поправил бороду. — Если уж говорить об экономии, то с одним центральным водоотливом вместо четырех, крепко поношенных, получится несравненно больше выгоды: в обслуживании на каждом горизонте — раз, экономия по ремонту — два, по расходу энергии — три. А старички пошли бы на другие участки: в шахты, в старательские артели. В нашем хозяйстве всему найдется подходящее место, только знать надо, что к чему. Теперь в райкомы выбираются партийцы, знающие дело своего участка: в колхозах — сельское хозяйство, на приисках или угольных копях — горное дело. Вы у нас задержались, значит, пора и вам поучиться.

— Рванул по-настоящему! Молодчина какой! — сказал с гордой радостью Логунов, выходя вместе с Хижняком из здания райкома.

Радоваться, собственно, было нечему. Мартемьянову, поддержанному лишь меньшинством, среди которого находились Логунов, Иван Иванович и Хижняк, выступивший с критикой вмешательства первого секретаря в больничные дела, дали выговор за «дискредитацию партруководства». Проект Логунова о разработке нового участка на руднике, уже отправленный в трест на утверждение, осудили задним числом как нерентабельный, а его автору попутно высказали порицание за перерасход денежных сумм на оборудование. Скоробогатов пригрозил даже поставить вопрос на бюро. И все-таки Логунов был настроен бодро: стенограмма заседания пойдет в обком, и это будет второй открытый удар по Скоробогатову.

— Такие диктаторы и доводят любое дело до крайности! — говорил Логунов, шагая вместе с Хижняком по приисковой улочке. — У него это называется прямолинейностью. Ну и прет напролом, пока не упрется лбом в стену. Есть директива об использовании внутренних ресурсов — разумная, нужная, а Скоробогатов ставит вопрос так: теперь ничего извне. Значит, работай до той поры, пока не получится полный износ оборудования. Тогда останавливай производство и начинай хлопотать. А почему он таков? Нельзя же вечно цепляться за свои прошлые заслуги. Отстал — подтянись. Не хочешь — все равно разойдутся наши пути. Тем, что ты не пьешь и не блудишь, нечего кичиться, это не заслуга для коммуниста, а норма поведения.

50

— Что же ты не поинтересуешься, как подвигается перевод научной работы, который ты мне поручил?

— Да? — рассеянно отозвался Иван Иванович.

— Нужен он тебе или нет? — сдерживая досаду, спрашивала Ольга.

Они сидели после обеда на солнечном припеке под большим тополем, отбрасывавшим всю тень на другую сторону скамейки.

Иван Иванович, довольный маленькой передышкой в работе, хорошей погодой и возможностью побыть вместе с женой, был в отличном настроении, но, занятый мыслью о новом пациенте, ответил на вопрос Ольги не сразу.

— Видишь ли… — с трудом отрываясь от своих размышлений, заговорил он. — Мне сначала рекомендовали именно эту работу, но потом я получил другую, написанную нашим, советским нейрохирургом и, по всем отзывам, даже за границей, несравненно более талантливую и значительную.

— Отчего же ты не предупредил меня?

— А почему ты сама ни разу не спросила? — с искренним удивлением ответил Иван Иванович. — Я ведь думал, что это и тебе полезно для практики. А потому, когда отпала надобность, просто забыл про англичанина.