Собрание сочинений. Том 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой (Записки поэта).

Возвращение солдата

Пешочком, с сумочкой простой, В пилотке выгоревшей, Идет тропинкой полевой Товарищ выздоровевший. «За Кенигсберг», «За Будапешт» Медали светятся. О, край родной! О, край надежд, Гадал ли встретиться?! Земля! Ты вновь шумишь в хлебах, Не опозорена. Теперь походный пот рубах Нам снять позволено. Старушка встретилась в меже. — Домой, соколики? Отвоевалися? — Уже. — Далече? — В Дворики. И прячет старая глаза От солнца яркого. — Не узнаешь? — Узнать нельзя. — Сынок Пояркова! — Племянник! — кинулася. — Он! А звать — Василием. — А я подумала: Семен, Обозналась, прости меня! Огаркова Семена ждут, Сулился к праздникам. — А что в колхозе? — Видишь: жнут, Не знаешь разве ты? Ах, то-то снилися ерши, А с ними — омуты… А ты, племянник, не спеши, Все в поле… дома-то. — Ну что же, можно и шажком, Дорога ровная…— Вот сельсовет махнул флажком, И сердце дрогнуло. — Такого ж точно цвета флаг Над всеми крышами Мы там… на самый на рейхстаг, Наверно, слышали? Через лицо широкий шрам, Оно замечено. — Где угораздило? — А там…— Махнул: — Неметчина. Да! Много ночек не спалось, Кошмары мучили… Все действует, и все срослось, Ведь мы живучие! На то и русский человек: Свинцовой порцией Его не умертвишь вовек, Коль он упорствует. Твое крыльцо родное. Сядь. Ступеньки дряблые. Зато куда разросся сад, Какие яблони! А сажен сад его рукой, Самим Василием. — Узнать не можешь, кто такой? Так пригласи меня! Он под антоновкою сел. — Жива, любимица? — И позавидовали все: «Он с ней обнимется?» «Апорт… аркатные… анис… Не хуже, кажется?!» — Ну, да и ты сюда нагнись, Не будешь каяться! Ах, боже мой, как хорошо! Как много отнято Утех, кто к цели не дошел С гранатой поднятой. Он грудью полною вздохнул, Кричать бы голосом, Кудрями весело тряхнул: — Не падать, волосы! Пришлось и много перенесть, Но живы силушки. Готов сейчас на жатку сесть, Вперед по нивушке! А вот и мать: — Что ж не послал? — И подкосилася. Отец покрепче: — Я как знал, Мы отпросилися. И после хоженых дорог В секреты минные Легко ль переступить порог Во время мирное?! И льется в самовар вода. — Сыночек! Васенька! — Еще не знали никогда Такого праздника. Отец… тот чувства бережет, Ему бы знания: — Как хлебопашество… народ… И вся Германия?! — Ну, вот Германия далась, Тебе не стыдно ли?! Расскажет все не в этот раз. Сыночек, сытно ли? Сальцо… яички… Хочешь — пей… Вкрутую сделаю? Да осторожно, не облей Рубашку белую! Постель постелена ему С крыла лебяжьего — Все самолучшее в дому, Что в век свой нажили. А ты чего сверчишь, сверчок? А ну, замри скорей! Не знаешь, что уснул сынок Среди избы своей?! — Молчу! Молчу! — И тишина Такая строгая. А за окошком вышина, Луна двурогая. Переплелись и сон и явь, И пруд и звездочки. Луна осмелилась и вплавь Плывет без лодочки. Березки высветленный стан, А рядом вербочки. — Поярков спит? Еще не встал? — Мам, кто там? — Девочки! О родина! Так это ты? Твои видения Дают высокой частоты Сердцебиения? — Вставай, Василий! — Самовар Толкует запросто. Давно так поздно не вставал Поярков к завтраку. Не говорят ему: — Подъем! — О, жизнь наивная! И самовар не с тем огнем, Не с поля минного. Приятно выйти на крыльцо, На пенье кочета. Пусть поглядят в твое лицо, Кому захочется. Пускай найдут, что постарел, А кто не старится? Коль десять раз в огне горел — И черту станется! Звенят медали. Твердый шаг. Седо родимое. А сердце все, как этот флаг, Непобедимое. А сколько глаз через стекло Ласкает воина. А старики: — Добро, добро, Приехал вовремя! А девушки… Не описать Восторга чистого. Увидят Васю — и плясать И петь неистово. А предколхоза — тот с утра Хотел к Василию, Да вот и сам идет: — Ура! Спаси, спаси меня! Василий крепко руку жмет: — Привет Огаркову! — Покрепче нажимает тот: — Привет Пояркову! — Здоров? — Да, вишь, не оплошал, Коль встал из пламени. — А я вот здесь… за урожай… С посевом… с планами.