Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Собрание сочинений. Том 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой (Записки поэта).
Шрифт:

— Хомутов нет, — сказал председатель.

Фельдшерица шла одна и проклинала сельскую глушь.

Всю дорогу, как знакомая горестная мелодия, звучал у нее в ушах голос роженицы: «Мучитель! Мучитель ты мой проклятый».

Когда фельдшерица разделась и легла в кровать, она не могла заснуть, к ней настойчиво приходил один и тот же вопрос: «Может, он в самом деле мучитель?»

Лампа

Из закусок гостям больше всего нравились огурцы, и каждый, выпивая очередную рюмку, восклицал:

— Ах, огурцы!

Находили, что хорош

засол, хвалили крепость, отмечали, что запах смородинового листа приятно волнует. Когда огурцы кончились, все стали просить еще.

Надо было сходить за ними в погреб.

Я взял керосиновую лампу, чтобы не упасть в погребе и не поломать ног.

Была тихая, темная, безветренная ночь, и в этой теплой ночи как-то по-домашнему уютно светила на огороде лампа. Я шел узкой тропинкой огорода. По одну сторону этой тропинки стояли ульи, по другую — рослые подсолнухи. Пахло медом и листом картофеля, в деревянных ульях все еще не могли улечься волны дневного пчелиного гуда.

Я нес лампу на уровне лобастых подсолнухов, с которых еще не опал цвет. Так хорошо вязалось свечение керосиновой лампы с матово-спокойным, утомленным пламенем подсолнухов. Каждый из них, принимая на себя свет лампы, на мгновение вспыхивал желтым цветом, и тут обнаруживалось, как сладко дремали на корзинах соцветий бездомные странники из насекомых. Среди них я узнал и сладкоежку шмеля. Он спрятал голову в венчике цветка и забылся. Я потрогал спящего шмелька пальцем.

Он отпихнул меня, точь-в-точь как это делает человек, которому мешают спать.

Когда я шел из погреба, впереди меня стали перебегать с места на место какие-то гиганты: это были тени от подсолнухов.

Я проводил гостей и не захотел в хату. Светало. Кто- то звал меня вдаль, за горизонт, к своему ручью, к журчанию своего слова.

Я зашел на огород.

Подсолнухи с прилежностью и внимательностью учеников ждали появления солнца.

Ночная керосиновая лампа была теперь для них как сказка.

Лекция

Районный лектор дочитывал лекцию в тесной читаленке. Людей было полно, все они не столько слушали, сколько следили за лектором: как он ищет цитаты, как вывертывает лампу, чтобы усилить свет.

Когда было сказано: «На этом я закончу», — посыпались вопросы.

Конюх Гриша Изнаиров, человек, который может чинить примуса и рыть колодцы, поднял руку и спросил:

— Остынет ли Солнце и какие принимаются меры?

Инвалид дядя Саша Горохов с порога озадачил другим вопросом:

— Дадут ли зарплату к Первому маю?

С подоконника прилетел вопрос от солдата-отпускника с голубыми авиапогонами:

— Скажите, какое расстояние до ближайшей звезды?

— Каких лет можно выходить замуж? — спрашивает ломающимся баском подросток.

Лектор нашелся и стал отвечать. Оживленно заговорили в зале.

Очень довольны были колхозники.

Больной поп

Тяжело болел отец Дементей после того, как в погреб упал. И знахарки его местные пользовали, и гомеопат приезжал по вызову, а все не шло на поправку.

Вылечила батю старая Ефимовна, земский врач. Когда Дементей совсем окреп и стал ходить, он нанес визит Ефимовне, которая за многолетнее сидение в деревне привыкла к водочке.

Отец Дементей вынул сотенную бумажку и послал за вином.

Под водочку хорошо шли грибки, капустка. Хмелели служитель культа и воин из армии Гиппократа. Старая Ефимовна осмелилась спросить:

— А вы верите в бога?

Дементей опрокинул стопку и отечески добросердечно сказал своей приятельнице:

— Ефимовна! Давай о работе говорить не будем!

Гулянье

Бабы сложились по окончании сева, купили беленького и на зеленом лужке стали праздновать. Стаканы стояли на траве, закуска — гора нарезанных огурцов — в центре круга. Со второго захода хмель стукнул в голову, незаметно запели. Песня сдруживала сейчас подгулявших женщин не меньше, чем труд на поле. Когда надо было брать высокие ноты, кто-нибудь говорил:

— Ну, бабоньки, возьмем.

Высокие подголоски, как молнии, прошивали хрипоту голосов. Запели «Уж ты, сад, ты, мой сад…», любимую песню Подмосковья.

Тут самая веселая песенница смолкла и повернула голову вон из круга.

— Чего не поешь? — спросил я.

— Сад мой посох, — медленно-медленно ответила она, — поливать некому!

Подоспела гармонь, Аннушка овладела собой и начала так дробить, что и все другие, помахивая сдернутыми с голов платками, пошли в пляс.

С тех пор, где бы ни увидел Аннушку, всегда спрошу:

— Как сад?

И тут в глазах возникает борьба — вдовья печаль спорит с веселой натурой и жаждой жить.

ПО-2

Две сельские учительницы, обе Полины, обе молодые, красивые. В селе их называют, как самолеты, ПО-2.

Одна играет на гитаре, поет красивым, бархатным голосом.

Другая, замужняя, все рассказывает о приметных мужчинах района. Вспомнится и молодой прокурор, который проводил ее из клуба и сказал:

— Вы созданы для иной жизни.

И заезжий журналист из областного центра, уверявший:

— О вас надо стихи писать!

И врач-хирург, катавший Полину на дрожках по проселочной:

— Вам бы у меня в операционной ассистенткой быть.

Сколько молодых интересных мужчин встретилось Полине после замужества, и каждый при встрече бередил ее душу и уезжал. И оставалась она со своим мужем, сельским механиком. В жизни у нее отрада — вволю наговориться и намечтаться с другой Полиной.

Сойдутся, незамужняя запоет, а замужняя смотрит вдаль: нет ли нового человека на горизонте? Нет!

Все люди в поле, и так тихо, что слышно, как шмели и пчелы проворно и старательно перебирают пестики цветов на кустах ирги.

Харитон

За все брался Харитон: счетоводом колхоза был, бригадиром был, председателем колхоза на собрании проходил единогласно. На эту должность люди ставили его не без желания проверить: действительно ли «кто был ничем, тот станет всем»?

Поделиться с друзьями: