Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Истории, которые подпаску Поведал полуграмотный чабан, Я находил в преданиях и сказках Соседних областей, заморских стран.
Его сужденья мудрые совпали С тем, что услышать довелось поздней В Москве, в Тбилиси, в Мексике, в Непале, В дорожной спешке и в домах друзей.
Аварец, не покинувший ни разу Родной аул, очаг домашний свой, Он был в своих бесхитростных рассказах К поэзии причастен мировой.
В его присловьях, шутках и легендах Заранее угадывалось вдруг Все, что узнать на дальних континентах Позволит мне земной всесильный круг.
Обычаи
Различны звуки, очертанья, краски, Одежды, пляски, песни, имена, Но родственны предания и сказки, При многоцветье суть у них одна.
От гималайских высей до кавказских Поэты всех наречий и времен, Как альпинисты, мы в единой связке Одолеваем общий крутосклон.
В года надежд и в пору лихолетья Художник видит далеко окрест. Быть за судьбу всемирную в ответе Трудней, чем восходить на Эверест.
Европы мастера и двух Америк, Певцы равнин и уроженцы гор, Собратья мы, как сын России Рерих И мудрый гений Индии Тагор.
Поет в Непале буйволов погонщик, Поет свирель цадинца-чабана. Я слышу перекличку их – и звонче Во мне звучит отцовская струна.
10
Над Гималаями и Андами И над кавказскою грядой Звучит сказание о мандале, О жизни вечно молодой.
Все расстояния громадные Стремительно преодолев, Движенье продолжает мандала, Стозвучный слышится напев.
Не возвышаясь, не командуя, На всех дорогах бытия Извечно торжествует мандала, Сближая дальние края.
Мгновенья и тысячелетия, Родной очаг и шар земной… Сливаться с крайностями этими Дано лишь мандале одной.
Бессмертно колесо летящее, Три времени ему верны. Минувшее и настоящее В грядущее устремлены.
И дома и под небом Азии Нам день сегодняшний открыт. Но мы и со вчерашним связаны, И с тем, что завтра предстоит.
О мандала!.. Пускай над высями Не омрачатся небеса. От нашей общности зависимы Все обороты колеса.
В сосновых чащах, в рощах манговых, Где б ни случалось нам пройти, Пускай людей сближает мандала И не сбивается с пути.
Колокол Хиросимы
1
«Камень, срывающийся со скалы, Где ляжешь ты через мгновенье?» «В подножье горы, где, цве'та золы, Другие лежат каменья».
«Куда, моя песня, летишь чуть свет В багровом предутреннем дыме?» «К подножью холма Незабытых Бед!» «Где же такой?» «В Хиросиме!»
«Песня моя, в чужеземную даль, Может, летишь ты без нужды?» «Нет, не чужда мне чужая печаль, Муки чужие не чужды!»
«Песня, на свете так много утрат, И мертвые невоскресимы. Что будешь ты делать?» «Бить стану набат В колокол Хиросимы!»
Пусть на столбе он гудит что есть сил, Прикованный цепью опорной, 06 аде, который не выдуман был, А явью был рукотворной.
Бью в колокол этот каждой строкой, О том поведать желая, Как вдруг испарившеюся рекой Обернулась река живая.
Плакальщиц мира родная сестра, Где
в камень впечатались тени, Встала обуглившаяся гора Пред городом на колени.Молю услыхать колокольный зов Пламенем заживо стертых. Жаль, что господь не доверил мне слов, Что воскрешают из мертвых.
Я заклинаю: набатно гуди Сквозь версты, и лета, и зимы У человечества в каждой груди, Колокол Хиросимы!
И Тихий заставь грохотать океан, И, все озаботив режимы, Решительно властвуй над памятью стран, Колокол Хиросимы!
Восстаньте, исчезнувшие в огне. Пусть кровь заклокочет в аортах. Колокол бьет, и кажется мне – Вы восстаете из мертвых.
Мнете траву на зеленых лугах, Не тени, а смертные люди. Вновь пламя разводите в очагах И поклоняетесь Будде.
Висят, как игрушечные, сады. У садовников лет в запасе Не меньше, чем палочек для еды, Зовутся которые «хаси».
Не ломом железным – гулкой строкой Бью в колокол воспоминаний. Воскреснув на улице городской, Влюбленные ждут свиданий.
Стучат очарованные сердца, Как прежде, как прежде, как прежде. И прозревают глаза у слепца, Отчаявшегося в надежде.
Вижу: восстал из могильных пластов, Исполненный многообразья, Сонм человеческий всех возрастов, Исчезнувший в одночасье.
Люди, обличье у них не одно, – II лик торжествует над маской. Смотрит на девушку в кимоно Парень с набедренною повязкой.
С губ его сходит молчанья печать И – вырывается слово. Стрелки часов заходили опять Велением вещего зова.
Стою в кругу воскрешенного люда, Вверху – облака-пилигримы. «Люди, скажите, кто вы? Откуда?» «Мы люди из Хиросимы!»
Плачу, но слезы не застят мне глаз, Сердце – открытая рана. «Кто вы?» И вдруг мне послышался глас: «Мы люди из Дагестана!»
Страны, задумайтесь! Не для легенд Бьет колокол где-то близко. «Кто вы?» «Мы люди из графства Кент!» «Кто вы?» «Мы люди из Сан-Франциско!»
Насторожитесь! Колокол бьет. И видеть повсюду должны мы Журавлика, выпущенного в полет Девочкою Хиросимы.
Бумажный журавлик, в небе плыви! Взрыв атомный не убывает. Смерть – белогвардейка: она в крови Шарики красные убивает.
Слабенькой ручкой отправленный в путь, Журавлик, ведь люди спасимы! Сегодня моим Вергилием будь, Девочка из Хиросимы.
2
Земной верстою и морскою милей Печали не измерить все равно. Веди меня, мой маленький Вергилий, И посетим живых мы заодно.
Вот госпиталь, где врач у изголовья Ровесницы твоей встречает ночь. Угасшая сама от белокровья, Вздыхаешь ты: «Ей нелегко помочь».
Куда деваться от жестоких былей? И мы идем вдоль стонущих палат. За кругом круг. Мой маленький Вергилий, Веди меня сквозь этот белый ад.
У лучевой болезни стало в мире Все больше жертв. Кто в этом виноват? Глянь: город словно сделал харакири, – Разрезы от реклам кровоточат.
Через его распоротое чрево Направимся, мой бедный проводник. Куда пойдем мы – вправо иль налево? А может быть, к могилам напрямик?