Собрание стихотворений и поэм

Гаврилов бойцам приказал отдыхать А сам из окна все глядел на дорогу, Не в силах унять и тем боле понять Застрявшую острой занозой тревогу.

И вспомнил майор одного трубача, Съязвившего: «Что репетиция?.. Слабо… Играть, так ва-банк, а рубить, так с плеча — Вот завтра концерт намечается славный».

Жасмин и акация в пышном цвету. Пора бы уже отдохнуть и майору, Но эти слова из ума не идут… Да стоит ли спать, коль рассвет уже скоро.

А в Бресте мерцают еще огоньки И лают собаки, как будто взбесились, И кони испуганно ржут у реки, И эту тревогу никак не осилить.

В бледнеющем небе послышался гул… Гаврилов подумал: «Чужие иль наши?» Невольно впотьмах кобуру расстегнул, Как будто готов был уже к рукопашной.

III.

Короткая ночь замерла, точно мина, Меж смертью и жизнью. Меж злом и добром. Короткая ночь станет самою длинной, Но нынче еще неизвестно о том.

Еще без семи… Без пяти… Без минуты, Без целой минуты четыре часа. Но Гитлер и Кейтель, поежившись круто, Уже поднесли циферблаты к глазам.

В казармах еще на двухъярусных койках Бойцам молодым снятся сладкие сны. Им так хорошо, так легко и спокойно За эту минуту до страшной войны.

Висят на железных гвоздях их фуражки, Как в нашем аварском селе курдюки. И тускло сверкают их медные пряжки, И, как на параде, стоят сапоги.

Боец Петя Клыпа проснулся до срока И будит Саида: «Вставай, друг, пора!” Со мною разок порыбачить попробуй, Узнаешь, как ловится славно с утра».

Саид недовольно ворчит сквозь дремоту: «Оставь… Ну, какой рыболов из меня?.. Я вырос в седле, и совсем неохота Мне прежним привычкам своим изменять».

Ах, знал бы ты, горец, что конь твой любимый, Что угнан был с вечера на водопой, Всего через миг подорвется на мине И, тонко заржав, захлебнется водой.

Июньская ночь сорок первого лета Повисла над Бугом снарядом луны — Короткая самая…. Но до рассвета Еще будет долгих четыре весны.

…………………………………….

Началось… Загремело повсюду, Словно гулкое эхо средь скал — Здесь противоестественно чудо, Ибо дортмундский подан сигнал.

Раскаленной свинцовою пулей Полетел двадцать первый приказ, Дирижер бесноватый за пультом — Что за музыка грянет сейчас?

«Убивайте, сжигайте, губите Все, что встретится вам на пути И при этом с улыбочкой — битте! — Поглядите в кинообъектив»

«Барбаросса» — симфония века… Музыканты уже залегли За кустами, в оврагах, в кюветах Вожделенной славянской земли.

Ораторию их автоматов Дополняет богиня войны — Канонадою, будто кантатой, Люди спящие оглушены.

Кто-то вскрикнул пронзительно: — Мама! — Распластавшись на отчем крыльце… Без билетов, афиш и рекламы Начался злополучный концерт.

Какофония воплей и всхлипов Ужасает умы и сердца. Немцы черпают касками лихо Воду чистую из Муховца.

Представителям высшей расы Непонятны Бетховен и Бах. Что им шубертовские вальсы, Коль от маршей звенит в ушах.

Это мюнхенское пиво Колобродит в крови до сих пор — Грустных к стенке… В душе счастливой Барабанный царит мажор.

Говорят, что когда-то фюрер Акварели писать любил, Но врожденный талант к халтуре Остудил мимолетный пыл.

И задумал ефрейтор бравый Дирижировать всей страной, Чтоб она научилась исправно На гармошке пиликать губной.

О, мадонна Сикстинская! Слушай, Если можешь, трескучий шум. Но закрой поскорее уши Непорочному малышу.

Чтобы в Лейпцигской галерее Не оглохло твое дитя От призывов, угроз, елея Доморощенного вождя.

Что в соборах поют органы?.. Может, «Аве Марию?” Нет. Нынче клавиши стали пьяными От предчувствия легких побед.

«Айн, цвай, драй1…” Оглушает своды И возносится к облакам, Музыканты открыли ноты Под названием грозным «Майн кампф2».

То-то грянет сейчас сюита — Вскинул руку вверх дирижер… … И когда письмецо Саида, Наконец, долетит до гор.

Будет мир, как орех, расколот На две части — добро и зло, И нагрянувший с запада холод На восток унесет тепло.

Лишь увядшая ветвь жасмина Станет напоминать Джамиле О последнем мгновении мира На далекой брестской земле.

IV.

Еще со времен Ярослава Над светлой водой Муховца В жару привечала дубрава Охотника, смерда, гонца.

И князя со славной дружиной, Купца из заморских земель… В затоне желтели кувшинки И тыкались рыбы о мель.

А ночью над сонным причалом Крик выпи будил тишину И зыбь осторожно качала, Как будто младенца, луну.

Земля эта слышала стоны И палицы, и тетивы, Хазарских подков перезвоны И песни янтарной Литвы.

И польской мазурки веселье В таинственном блеске свечей, И шляхты надменной похмелье Под лязг кровожадных мечей.

Земля эта все испытала: И срам поражений, и бред Бесчисленных битв, и опалу, И славу державных побед.

Но то, что уже неизбежно Ей вновь испытать предстоит, Страшнее чащоб беловежских И в прошлое канувших битв.

………………………………….

Сорок пятая немецкая дивизия — Тысячи касок на головах, В которых мысли только о провизии И о прочих трофейных дарах.

Прославленная дивизия сорок пятая… Под твоими сапогами стонал Париж, А Варшава от прицелов твоих попрятала Мальчишек и голубей спугнула с крыш.

Но все это было репетицией генеральной Перед спектаклем под названием: «Совершенно секретно»… Главный режиссер мнил себя гениальным И ждал, когда же наступит лето.

Чтобы на фоне естественных декораций — Синей реки и зеленого леса, Да птичьей морзянки, маскирующей рацию, Распахнуть, как занавес, дымовую завесу.

Брест одноэтажный, как на ладони, Сладко потягивается во сне… Еще мгновение — и он застонет, И станет метаться в каждом окне.

Вздрогнет полураздетая крепость: — Провокация или война?.. Уже незачем разгадывать этот ребус, Когда рухнула казарменная стена.

Когда из дымящихся серых развалин Выползают полуживые тела, На которых с картины взирает Сталин, Самодержавным взглядом орла.

Кто-то, умирая, зовет маму… Кто-то застегивается на ходу. … Майор Гаврилов, принимай команду! Больше некому в этом аду.

По разбитым клавишам и цимбалам, По горящим нотам — Быстрей! Быстрей! — Комиссар Фомин уводит в подвалы Обезумевших женщин и детей.

«Хэнде хох!..3 Капут, Россия… Как удирают твои войска! Новый порядок наводят силой, Чтобы держался не годы — века.