Собственность Короля

Еще и пальцы отряхивает так, будто на них три слоя пыли.

Но, что характерно, эта гнида приехала бодаться за Аню. Хотя по всей логике должен был бодаться за землю. Конечно, это по сути одно и то же, но такие мелочи нельзя упускать из виду.

— Ты ебанулся что ли? — ржу. — Реально кукушка сдохла?

— Договор был между мной и Роговым. Не припоминаю, чтобы приглашали туда какого-то… цыгана.

Цыгана.

Сжимаю кулаки. Это происходит непроизвольно, само собой, каждый раз, когда прошлое, от которого я столько лет бегаю, словно сдаю норматив по марафонскому бегу, меня догоняет.

Миллион раз давал себе обещание не реагировать на выпады в адрес своей «родословной», но меня все время вышибает, стоит услышать это… «цыган».

Шуба видит, что угодил в больное, скалится.

Доволен собой, тварь поганая?

Я легко могу превратить его рожу в такое отборное месиво, что даже уродец из «Ганнибала» будет на его фоне выглядеть настоящим красавчиков. Я буквально силой заставляю себя держаться от шубы на расстоянии, потому что если пушу в ход кулаки — уже не смогу остановиться. Но как бы сильно мне не хотелось превратить тушу этого гнойного пидара в бесформенную кучу говна — сейчас не время. И не место.

— Этот цыган сам приходит — куда хочет и когда хочет. — Откладываю в сторону карандаш, потому что он слишком остро заточен и буквально соблазняет воткнуть его Шубе в глаз, чтобы посмотреть — пробьет ли он черепную кость с внутренней стороны.

— Владик, Владик… — Прищелкивает языком в унисон со снисходительной улыбкой. — Помнишь, я говорил тебе, что в этом городе у вообще — в этой стране — у тебя есть только один способ не путаться у меня под ногами?

— Ты всегда нес так много пафосной хуйни, — морщусь, как будто перебиваю в уме длинный список всех его высеров. — Знаешь, это все такая блёвань, что даже вспомнить не хочется. Напомнишь?

— До их пор огрызаешься как маленький обиженный щенок.

Идея воткнуть в него карандаш с каждой секундой перестает казаться безумной.

Но… нет. Пока нет.

— А ты до сих пор такой же пафосный хуй, — щелкаю пальцами, как будто только сейчас это понял. — Ну раз уж ты приперся вместо своей «шестерки», то к тебе те же вопросы. Собственно, ровно три: завещание отца моей девочки, возмещение ей морального ущерба в денежном эквиваленте и, самое главное — какую часть твоей рожи ты готов отдать под пару крепких пиздюлин в качестве моральной компенсации мне за то, что твоя «говорящая голова» протянула грабли к моей девочке?

Рожа Шубинского так смешно вытягивается, что я уже почти жалею, что не держу. В руках телефон — снял бы и выложил в интернет, чтобы общество клепало ржачные мемы.

Аж, сука, на душе легче.

— Ты, блядь, совсем с катушек слетел?! — Его маленький глазенки начинают наливаться кровью, нижняя губа трясется как сиська козла. И плевать, что у козла нет сисек, потому что если бы они у него были — то это выглядело бы, мать его, именно так. — Ты забыл, кто тебя из говна вытащил, гнида подзаборная?! Тебя мамаша из своей грязной цыганской пизды выхаркнула, как паразита, ты вообще что из себя возомнил?!

Я умею себя контролировать.

Честное слово.

Но бывают моменты, когда просто тупо надо. Когда мозг понимает, что это доставит максимум из возможных проблем, но сердце говорит: да и хуй с ним, эта жизнь никогда не была простой для подзаборного gipsy (цыгана), зато въебать старому гандону от всей души и кайфануть прямо сейчас — я, блядь, это заслужил! Хотя бы тем, что не сдох, выжил и дорос до момента, когда козлина вроде Шубинского сама приковыляла мне в руки.

Так что, бля, о чем сожалеть?

Тем более, когда Шуба делает такой царский подарок — подходит ко мне слишком близко, стоя ровно с противоположной стороны стола, как большая наглая тварь, которую грех не вздрючить.

Я успеваю скинуть ноги со стола, перегнуться вперед и сцапать его за шиворот.

Крепко, сворачивая ткань рубашки в кулаке, пока ворот не натягивается вокруг сморщенной шеи предельно туго. Шубинский выкатывает глаза, размахивает руками, но я тяну его к себе. Выуживаю брюхом на столешницу, как рыбину.

Его щеки трясутся и багровеют.

Сжимаю еще сильнее, чтобы, сука, обоссался от страха.

— Влад… — хрипит и сопит, пуская слюни.

— Ух ты, уже прямо целый Влад? — Подкручиваю воротник еще сильнее, чтобы у гада окончательно развеялись иллюзии насчет того, что меня можно безнаказанно называть, блядь, «Владиком».

Правду говорят, что в старости человек снова возвращается в детство — тоже мочится под себя, ест пережеванную кашку и пускает слюни. Только есть милы старички-младенцы, а есть сморщенные пидары, как Шуба. Мир станет лучше, если я придушу его прямо сейчас. По крайней мере, больше ни одна американская принцесска не попадет в его поганые клешни, и не будет страдать от его старческих извращенных фантазий.

Шуба начинает сучить ногами, пытается вцепиться в мою руку своими сухими отростками, но я без труда их сбрасываю.

— Как ты меня назвал? — говорю нарочно шепотом.

— Вла… — тянет Шуба, но ему не хватает дыхалки закончить.

— Нет, ты меня назвал как-то иначе, — прищелкиваю языком.

Реально, хоть бы не придушить псину, потому что пиздец, как хочется.

— Давай, Шуба, ты же пришел показать, что крутой. Повтори, как ты меня назвал.

Он открывает рот, хватая воздух уже почти в агонии, но все-так еле слышно сипит:

— Цы… цыган…

Я немного ослабляю хватку, но не даю старику расслабиться — разворачиваю его на спину, прямо на столе. Перекрываю глотку предплечьем, и снова надавливаю. Даже если бы хотел позвать на помощь — не сможет.

— Да, Шуба, я — цыган. Мелкий пацан, которому всегда было похуй на всех и все, лишь бы было чё пожрать. Ты же знаешь, что я творил, да? Помнишь? И правда думаешь, что мне не плевать, посадят меня за одну твою мертвую тушу или нет? Серьезно веришь, что можно прийти на мою территорию, разбрасывать вокруг свое дерьмо — и спокойной уйти?

— Вла-а-а-а… — Он начинает задыхаться, превращаясь из чудесно-багровой сморщенной сливы с еще более «прекрасный» землисто-серый кусок еще более сморщенного говна. — Вла-а-ад… пусти-и-и…

— В смысле — «пусти»? Шуба, я охуевший цыган, и если ты думаешь, что мне сейчас не хватит смелости отправить тебя в могилу, то ты, козлина, ничего не знаешь о цыганах.

Он, кажется, то ли согласно кивает, то ли просто уже разговаривает с кем-то там, кого положено видеть в предсмертный час.

Я нехотя разжимаю кулак и брезгливо наблюдаю за тем, как Шуба пытается перевернуться обратно на живот, скатывается со стола и сползает на пол. Даю ему время прийти в себя, а то реально хватит удар, а мне потом доказывай, что это боженька постарался.