Собственность мажора

— Потому что, блин, — не выдерживаю я. — Ты девушка, я парень, дальше объяснять?

Я бы не отказался провести с ней время прямо сейчас. Как только я спустил тормоза, список моих желаний увеличивается с каждой минутой.

— Ты… хочешь провести вместе время?

— Да, хочу.

— Сильно?

— Максимально сильно, — заверяю я.

Она молчит, неровно дыша в трубку.

Смотрю перед собой. В ожидании выгибаю брови и успеваю досчитать до десяти.

— Отвали, — слышу перед тем, как ее голос сменяет серия коротких гудков.

Зараза.

Ударяю по рулю рукой, прикрыв на секунду глаза.

Я завожусь, как никогда в жизни. В крови всплески толи адреналина, толи тестостерона.

Выйдя в метель, хлопаю дверью и бегу к дому. Швыряю на полку ключи и рывком убираю в шкаф куртку. Телефон швыряю туда же, на полку. От греха подальше.

В доме тихо, как в лесу. И темно также. Из кухни в коридор просачивается мигание гирлянд, в остальном у нас будто электричество вырубило.

Сидящий за барной стойкой отец мрачно вертит в руке свой телефон, не особо заинтересованно глядя в телек, по которому повтор трансляции хоккейного матча. На нем все та же рубашка и брюки, а на стойке перед ним — бокал коньяку.

Сажусь рядом, зло забрасывая в рот оливку прямо из банки.

Я не фанат Деда Мороза, но такого унылого Нового года с рождения не припомню.

Глава 18

— Я такое носила? — улыбаюсь, рассматривая оглушительно-розовые ползунки с белыми пуговицами.

Глажу их пальцами и щупаю, они такие милые.

У меня будет сестра. Ребёнок. Новорождённый. Уже совсем скоро. Это так волнует. Вчера я трогала мамин живот, и он ходил ходуном, а она… плакала.

— Нет… — трогает она ползунки, — тогда такого не было.

— И что я носила? — спрашиваю весело, тыча пальцем в небесно-белые.

— Ну… — задумывается она на секунду, а потом смотрит на меня так, что у меня живот крутит, — в основном, что придётся…

— Мам, — хватаю ее за руку, поднося ту к губам. — Теперь уже не важно… — заверяю ее.

Она кивает, но только для вида. Она со мной не согласна. Но если бы она не родила меня тогда, я бы не существовала. Пусть у меня не было ползунков! У меня была ее любовь. Всегда. И у меня не было отца «мецената», а у нашей букашки есть!

Смотрю на склоненную мамину голову и закипаю.

— Розовые, белые, вот те с клубниками, — объявляю скучающему консультанту, — и эти синие тоже. И с цветочками.

— Алена, — строго говорит мама, — у нас от Нади ползунков некуда девать.

Может и так.

Но у дочери Нади отец не «меценат». Ни мама, ни Барков до сих пор не подали на развод, хотя уже вторая неделя пошла.

И он, и его… сын молчат уже два дня.

Какое-то зловещее молчание.

Кульбит в моем животе дергает нервы. Я ничего такого не жду. Я вообще думаю, что Никита Игоревич обкурился! И ещё я боюсь, что он станет на меня давить. Или манипулировать. Таким, как он, можно все.

Он спросил, боюсь ли я его.

Я… боюсь.

Чего мне ждать? Что он начнёт портить мне жизнь? Что ему надо?!

Я не стану с ним связываться. Он сложный. Тяжёлый. Грубый. Богатый.

Даже сквозь розовые мечты понимаю, что он мне не пара. Я никуда с ним не пойду. И, тем более, не поеду. Он не для меня. Я это поняла, остальное — ребячество. Просто глупость и… какая-то паранормальная влюбленность. Просто у него лицо такое. Красивое и не красивое одновременно. И он большой. И к черту его!

Почему так щекочет в груди? К черту его!

Кто вообще может его вытерпеть? Только какая-нибудь дура.

Мама чешет щеку, глядя на то, как наши покупки фасуют по бумажным фирменным пакетам.

Сейчас она прибавляет в весе каждый день. И в щеках тоже. Это очень ей идет. И она достойна всех этих ползунков. Тем более, что у нее есть волшебная золотая карта. Думаю, Баркову-старшему плевать на ее покупки, для него это просто смс в телефоне. А для нас это осмысленный шопинг. Я вижу, как маме хочется рассмотреть все эти вещички дома. Одной. Так же, как я видела ее потребность в том, чтобы он просто, черт его дери, потрогал ее живот в то утро.

«С Новым годом!», — пишу Аньке, устав ждать от нее хоть чего-то. — «Спасибо за ответ!»

Я не уверена, что людям нормально вот так пропадать. Это не нормально. Эй? Может кто-нибудь думает так же? Почему кроме меня никто вообще о ней не думает. Даже ее дед, которого я поздравила с праздником вчера. Он был бодрым и веселым.

Я злюсь на всех подряд. Сама себе противна. И опять проверяю телефон, становясь противной себе вдвойне, потому что жду какого-нибудь сообщения, и совсем не от Аньки.

Выйдя из ТЦ садимся в такси, нагруженные покупками.

В доме Барковых осталась люлька и целая оборудованная комната. Я знаю, что маме это не дает покоя. Она обставляла ее с такой энергией, будто первый раз начала ходить. Это было осенью. А потом она начала опять уходить в себя. Как сейчас.

— Мам… — опять беру ее руку в свою.

— Ммм? — выдыхает она, глядя в окно.

— Мамочка, — пытаюсь найти нужные слова, но мне кошмарно неудобно! — Ты же… не одна… нашу букашку… сделала..

— Нет… — грустно смеется она, а потом всхлипывает.

— Мам, — тяну с болью в сердце. — Как так вышло?

Она же была его секретаршей! И она секретарша с пятнадцатилетним стажем, и пока не попала в его контору, проблем у нее не было. И она не девочка! Какого черта ему от нее понадобилось?

Ее подбородок дрожит. Чертит пальцем на стекле белиберду, а потом говорит:

— Он… очень нежный, когда захочет. Но он… очень занят, — тихо смеется, закрыв мокрые глаза. — Он отвратительно питался. Кофе. Кофе. Кофе. Я два месяца это терпела, а потом… сказала, что кофе закончился.

Тут она смеется в открытую.

— Он спросил, «Че?». Дурацкая манера… — скрябает она стекло. — Че. Через, блин, плечо…

Смотрю на нее удивленно.

Она упрямо сжимает губы и складывает на груди руки.

— Я сказала, что в его возрасте распитие кофе литрами натощак — идиотизм.

— Что ты… сказала?

— ИДИОТИЗМ, — повторяет она.

Я имела ввиду про возраст…

— И?..

— Он сказал, тогда принеси поесть.

Молчу и не двигаюсь. Лицо моей мамы все еще упрямое.