Сочинения (с толкованием Максима Исповедника)
Шрифт:
нагота же и необутость — на свободу, несвязанность, неудержимость, и очищающие от привнесенного извне [361] , и уподобляющие, насколько возможно, божественной простоте.
5. Но поскольку, опять же, простая и «многоразличная премудрость» [362] (Еф. 3:10) и непокровенных одевает (ср. Иез. 16:8–11), и орудия некие дает им носить (ср. Иез. 9:1), давай, насколько нам возможно, скажем и о смысле священных покровов и орудий у небесных умов.
361
«От такого привнесённого извне», как пища и одежда, каковыми у нас поддерживается жизнь.
362
«Многоразличная премудрость Божия» (Еф. 3:10), — это апостольское выражение. Почему же многоразличной назвал ее божественный муж? Хотя многоличность и многокозненность мы связываем обычно со злодеем, великий Дионисий здесь в особенности называет ее и простой, и многоразличной, а это кажется, вещи по смыслу противоположные. Мы же говорим, что простой он назвал премудрость для того, чтобы показать несложность Бога, не имеющего никакой двойственности, ибо не в результате изучения премудр Бог, но потому что является самой Премудростью. Многоразлична же премудрость потому, что она преобразуется
Светлая (см. Мф. 28:3; Мр. 16:5; Лк. 24:4) и пламенная (Откр. 9:17) одежда означает, я думаю, боговидность, соответствующую образу огня, и способность просвещать — благодаря небесным обителям, где все свет, повсюду умопостигаемо [363] сияющий, либо умственно осияваемый; а священническое облачение [364] — способность приводить к божественным и таинственным созерцаниям и освящать всю жизнь;
363
И в слове «О божественных именах», в четвертой главе, пространно объяснено, что такое «умопостигаемое» и что «умственное». Теперь же сам великий Дионисий поясняет: «умопостигаемое» — это мыслимое, что, справедливо говорится, воссиявает светом, а «умственное» — это само являющееся умом, осияваемое. И коротко сказать: высшие существа суть умопостигаемые, а низшие — умственные, и мыслящее находится ниже мыслимого. Иначе. Ведь умопостигаемо сияющее — это божественное естество, а умственно осияваемое — ангельское.
364
Заметь, что такое священническая одежда у Иезекииля (см. Иез. 10:6; 42:14; 44:17) и Даниила (см. Дан. 7:9; 10:5; 12:6).
пояса же (см. Иез. 9:2; Дан. 10:5; Откр. 15:6) — охрану их производительных сил и свойство [365] собирать их воедино в самом себе и обращаться вокруг себя в строгом порядке и неизменном тождестве;
жезлы же (см. Суд. 6:21; Зах. 11:10) — царственность, владычественность и прямоту осуществления всего;
копья же и секиры (ср. Иез. 9:2) — отделение неподобного [366] , а также быстроту, энергичность и предприимчивость их различающих сил;
365
Выше мы сказали, что такое устойчивое свойство применительно к бестелесным. И прочти в седьмой главе о собранности и нерассеянности разумений, — таким образом отец делает разъяснения о божественных осияниях и подлинной, все время укрепляемой тождественности в обители благого Бога.
366
Очевидно, материального.
а землемерные [367] и строительные орудия (см. Иез. 40:3,5; Амос 7:7; Откр. 21:15) — способность основывать, созидать и завершать и вообще делать все, что относится к промыслу возведения и обращения к Богу сил вторичных.
Иногда же орудия, с которыми изображаются святые ангелы (см. Чис. 22:23; Откр. 20:1), суть символы божественного суда над нами, из каковых орудий одни указывают на исправительное [368] наставление или карающее правосудие, а другие на освобождение от напастей, или окончание наказания, или возвращение прежнего благополучия, или прибавление иных даров, малых или великих, воспринимаемых чувствами или умопостигаемых.
367
О землемерных орудиях — у Иезекииля (Иез. 40:3; 47:3) и у Даниила (см. Зах. 1:16; 2:1).
368
Как то меч в книге Царств (см., напр. 3 Цар. 18:40) и серп у Захарии (ср. Зах 1:18–19?).
И совсем не трудно проницательному уму подобающим образом связать видимое с невидимым.
6. А наименование их ветрами [369] (см. 2 Цар. 22:11; Пс. 17:11; 103:3; Иез. 1:4; Дан. 7:2), являет их быстроту и всего достигающий почти без затраты времени [370] полет [371] , а также способность двигаться, перемещаясь сверху вниз [372] и снизу вновь вверх, простирая вторичных ввысь, к большей высоте, а первенствующих подвигая к приобщительному и промыслительному выступлению вовне ради низших. Можно также сказать, что и наименование воздушным [373] исполненным ветра дыханием [374] выявляет богообразность небесных умов. Ибо образ и оттиск богоначальной энергии (как это более пространно было нами показано при объяснениях четырехстихийности в «Символическом богословии» [375] ) присутствует и в подвижности и животворности ангельской природы, и в быстроте и неудержимости их перемещений и неведомой нам и невидимой сокровенности начал и завершений их движения. «Ибо не знаешь, — как говорит евангелист, — откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3:8).
369
Я думаю, он вспомнил слова Давида «Шествующий на крыльях ветра» (Пс. 103:3), указывающие, по — видимому, на вознесение Христово, — потому что рядом отец говорит, что они покрываются видом облака, — так как сказано: «Облако взяло Его из вида их» (Деян. 1:9).
370
«Без затраты времени» он сказал с достаточным основанием, ибо что У наделенных чувствами все происходит только во времени и более медленно, то у бестелесных умопостигаемых совершается вневременно, постоянно и без усилий. Так что не подобает применительно к умопостигаемым называть время.
371
Сказано вместо «дыхание», или «полет» (?).
372
Сверху вниз — как по лестнице во сне у Иакова (см. Быт. 28:12).
373
Заметь, что воздушным дыханием он называет ветер.
374
Другой взгляд на название ветров.
375
Заметь и другое его сочинение, не сохранившееся. А «объяснениями четырехстихийности» он назвал возводящее иносказание о значении четырех элементов. Скорее всего, как кажется, он раскрыл там, путем рассмотрения, символический смысл четырех элементов. И заметь, как он разъясняет слова «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8), — через дальнейшее, ибо говорит: «Не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (там же).
Также и видом облака богословие их окутывает (см., напр., Иез. 1:4; 10:3; Деян. 1:9; Откр. 10:1), обозначая этим священные умы, сверхмирно исполненные сокровенного света [376] , необнаружимо [377] воспринимающие первоявленное его светоявление и обильно вторичным в порядке вторичного явления соразмерно тем его посылающие и — что им присуща плодородная, животворная, растящая и совершенствующая сила, порождающая умопостигаемый дождь [378] , обильными дождями побуждающий приемлющее чрево [379] к родовым дающим жизнь мукам.
376
Ибо как облако «призывает» воду из моря и выливает ее на лицо земли, согласно сказанному: «Призывающий воду морскую и изливающий ее на все лицо земли» (ср. Амос. 5:8), — так и умы, впитывая свое знание, распространяют его, подобно облакам, на тех, кто ниже их.
377
Он говорит «необнаружимо», — то есть смешавшись: ведь свет в облаке неотчуждаем.
378
Здесь у него иной взгляд на то, что означают облака. Перебирая по порядку, он говорит далее, что означает янтарь, медь, что какие цвета и виды животных применительно к ангелам.
379
«Приемлющим чревом» он назвал принимающую дожди землю, благодаря им рождающую свои плоды.
7. Если же богословие прилагает к небесным существам вид меди (см. Иез. 1:7; 40:3; Дан. 10:6), янтаря и многоцветных камней (см. Иез. 1:26; 10:1,9; Откр. 4:3), то янтарь как златовидный и одновременно сребровидный являет незамутненную, как у золота, неистощимую, неумаляемую и чистую светлость и светлый, как у серебра, световидный небесный блеск.
А медь, согласно данным уже объяснениям, пусть подчеркивает либо огненность, либо златообразность.
Многоцветные же виды камней являют, надо думать, или световидность, как белый, или огненность, как красный, или златовидность, как желтый, или юношеский цветущий возраст, как зеленый; и для каждого вида отыщешь возводящее к ангелам объяснение образных форм.
Но поскольку об этом нами, по мере сил, было, я считаю, сказано достаточно, следует, перейти к священному изъяснению священных изображений небесных умов в виде животных [380] .
380
Об изображениях в виде животных.
8. Образ льва [381] (см. Иез. 1:10; Откр. 4:7) являет, надо думать, господство, крепость, неукротимость и посильное уподобление сокрытости неизреченного Богоначалия — благодаря прикровенности умственных следов и таинственно неустранимой окутанности пути, возводящего к Нему по божественном осиянии;
образ же тельца (см. Иез. 1:10; Откр. 4:7) — крепость, цветущий возраст и способность расширять умственные борозды для приятия небесных плодотворных дождей, а рога — способность защищать и непобедимость;
381
Заметь, что отсюда речь о естестве льва. Говорят ведь, что лев, чтобы утаиться от охотников, ходя, заметает свои следы хвостом, дабы их не опознали. Потому и о Боге сказано: «В море путь Твой, и стези Твои в водах многих, и следы Твои не опознаются» (Пс. 76:20). Как ведь путь по воде и стопы льва, так же и Божье прошествие следов не оставляет.
образ же орла (Иез. 1:10; Откр. 4:7) — царственность, высоту и скорость полета, зоркость [382] , сообразительность, ловкость и умелость при добыче придающей силы пищи, и способность в напряженном устремлении взгляда ввысь беспрепятственно, прямо и неуклонно созерцать изобильные многосветлые лучи Богоначального солнечного света;
а образ коней [383] (см. Иоиль 2:4; Зах. 2:8; 6:2–3; Откр. 19:11, 14) — благопокорность и благопослушность, причем белые символизируют светлость и как бы особую родственность божественному свету, вороные — сокровенность, рыжие — огненность и энергичность, смешанные же из белого и черного, — способность переносящей силой совмещать крайности и связывать, обращая друг к другу, или же промышляя о них, первые чины со вторыми, а вторые с первыми.
382
Ибо орел — самое быстролетающее животное. Об орлах говорят ведь, что они так отличают своих птенцов от чужих: если те смотрят открытыми глазами на солнце, то свои, а если нет, то как чужеродные выбрасываются из гнезда. Так же и неспособный прямо смотреть на Солнце правды оказывается чужеродным по отношению к Его знанию.
383
Заметь, что символизируют кони, белые, вороные, рыжие и пегие. А что такое неподобное подобие, мы вполне разъяснили выше, во второй главе этой книги.
Но если бы мы не стремились соблюсти в слове меру, то и свойства названных животных по — отдельности, и все их телесные формы не без оснований связали бы методом неподобных подобий с небесными силами, возводя, например, их способность ярости к умному мужеству, последним отголоском которого является гнев, а возжелание к божественной любви, и — чтобы сказать коротко — все чувства и многочастность бессловесных животных — к невещественным разумениям и единовидным силам небесных существ. Но для разумом обладающих не этого только, но и истолкования одного представляющегося странным образа достаточно для подобного понимания всех изображений такого рода.