Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор
Шрифт:
– После возвращения из небытия я позабыл об инструментальных открытиях тех двух физиков. А когда на суде Тархун-хор заговорил о загадке вашего появления в нашем мире, я сразу все вспомнил. И потому совсем по-иному воспринял первосвященника, чем все в зале. Так удивительно, Гамов, сходились предания Тархун-хора с реальностью нашего двойного мироздания, что я поверил во все, что вы назвали бреднями. Я велел Прищепе доставить ко мне Швурца и Козюру. Они наблюдали заседание суда и были уверены, что вы именно такой пришелец из иномира, каким вас нарисовали. Все сходится до мелочей. К тому же, один из них считает и себя вышвырнутым
Я положил перед Гамовым кипу снимков с экрана иновизора - так называли физики свой прибор. Гамов не просто разглядывал их, а вдумывался в каждую картинку - иногда даже закрывал глаза, чтобы лучше понять, что увидел.
Потом он сложил их в кучку и протянул мне.
– Любопытный мир. Не ожидал, что такой реально существует. Но он ничем не воспроизвелся в моей памяти. Если я и прибыл оттуда, то амнезия полностью вычеркнула его из сознания. Не забывайте, что меня ребенком нашли в пустыне около Сорбаса. Что я мог запомнить?
– Значит, в принципе вы допускаете?..
– Семипалов, не надо хитрить!
– оборвал он меня.
– Я понимаю, чего вы хотите.
– Да, Гамов, именно этого! И оно - то самое, о чем вы мечтали для себя. Но вы избрали ужасное средство! Казнить себя, чтобы доказать свое величие! А тут не казнь, а уход в иное существование. Это гораздо эффективней! Не низменное, не кровавое уничтожение своего живого тела, а вознесение живым в иные сферы. Нечто сверхъестественное в реальной политике.
Он сказал задумчиво:
– Что-то есть, не отрицаю. А вы останетесь претворять в практику единого государства нашу мысль о существовании без войны, без государственных споров, идею о едином человечестве?
– Вашу идею, Гамов, вашу, а не мою. Я честолюбив не меньше вашего, а возможно, и больше. Но мое честолюбие на порядок приниженней. Оно не вторгается в лес философских категорий, оно не идет дальше политики. И если мне удастся укрепиться в памяти истории верным вашим учеником, реальным воплотителем вашей идеи единого миродержавия, то я сочту себя на вершине своих мечтаний.
Он протянул мне руку.
– Вы убедили меня. Готовьте аппараты к броску в иномир.
14
Я ехал с Павлом Прищепой в переднем водоходе, за нами шла машина Гамова, он пожелал остаться один, а за ним целая кавалькада - члены Ядра и охрана. Павел сказал:
– Все же я удивляюсь, Андрей. Так легко согласиться!
– Ты говоришь о Гамове?
– О Гамове мне говорить нечего. Его будет судить история, а не мы. Но почему мы согласились с ним? Отпустили без возражений. И удивляюсь, и не понимаю себя.
– А что не понимать? Ты сам дал ответ на свой вопрос. Гамова будет
судить история, а не мы. Нам - делать то, что делали и раньше: покоряться его решениям. Впрочем, повторю то, что говорил на Ядре: я известил Гамова об открытиях двух физиков и подал мысль о перенесении в иномир как отличном завершении своей грандиозной карьеры. Он ухватился за эту мысль. Все нормально.– Хороша нормальность!
– с негодованием пробормотал Павел.
Мимо проносились деревья старого леса. До лаборатории физиков осталось с десяток лиг. Павел снова заговорил:
– Мне звонила Елена. Сколько дней прошло с окончания суда, а ты не приходишь домой. Отговариваешься, что занят.
Я засмеялся.
– Передай ей, что явлюсь после вознесения Гамова.
– Явись без предварительных обещаний - единственное, что нужно.
Я искоса посмотрел на него. Он был очень хмур.
– Павел, - сказал я, - тебе не кажется, что ты был бы Елене гораздо лучшим мужем, чем я?
Он резко ответил:
– Давно так думаю. Но Елена выбрала тебя, еще когда мы оба ухаживали за ней. Приходится считаться с ее ошибками.
Мы въехали в парк, подкатили к крыльцу. Навстречу выскочили оба физика. Я подвел их к Гамову. Они были вне себя от восторга, что сподобились наконец признать их открытие.
– День вашего торжества, друзья!
– сказал им Гамов. Он умел находить слова, каких ждали от него.
– Я ваш первый пассажир в иномир. Не тревожитесь?
– Все сойдет прекрасно!
– восторженно крикнул толстый ядрофизик Бертольд Швурц.
– Даю немедленно голову на отсечение, если хоть малейшая запятая не та! Семь раз пересчитывал переход в иномир. Все интегралы сошлись. Прокатитесь в кабине, как в карете.
– И мою голову берите!
– поддержал друга худой хронофизик Бертольд Козюра.
– Не то чтобы хоть секунду на переброс… Пронесетесь практически вне времени. Матрица перехода в иномир дала разброс в две микросекунды - самый пустячный пустяк.
– Во время такого вневременного перехода даже соскучиться не успею.
– Гамов пожал им поочередно руки и пошел в лабораторию. Оба поспешили за ним - толстый Швурц семенил короткими ножками, худой Козюра широко размахивал ногами, как исполинскими ножницами.
На втором этаже, рядом с иновизором - в нем впервые я увидел сопряженный мир, - высилось новое сооружение - кабина для вневременного переброса из нашего мира в сопряженный: куб размером с добрую комнату, весь заставленный механизмами, приборами и пакетами. Назначение приборов и механизмов я узнал в последнее посещение лаборатории - хронодвигатели, обеспечивающие переброс вне времени, и ядромоторы, дававшие энергию хронодвигателям для скачка из одной вселенной в другую. Но пакеты меня удивили.
– В них, - разъяснил Бертольд Швурц, - гарантия от случайностей. Импульсаторы, вибраторы, водомоторы, даже водолет на одну персону… На всякий случай.
– А также еда недели на две, - добавил Бертольд Козюра.
– Тоже на непредвиденный случай.
– Боюсь, там будет все непредвиденно, а не только отдельные случаи, - сказал я.
Гамов в это время разговаривал с Готлибом Баром и Николаем Пустовойтом. Я поманил его к кабине, подошли и другие члены Ядра. Физики ввели Гамова внутрь кабины, объяснили назначение каждого механизма. Меня отвел в сторону Гонсалес.