Сочинения. Письма

— Плохой погода. То шибко жарко, то холодно. Холодно — рыба боится. Глубоко идет…

Сквозь пар, поднимающийся из чашки, его лицо похоже на бронзовое изваяние Будды.

В разговор вмешивается зять. Он довольно сносно говорит по-русски.

— Если станет хорошая погода, большой улов будет. О-очень большой улов. Рыба сильно идет.

И вдруг меняет тему разговора.

— Ну, а скажи, что во Владивостоке о войне говорят? Будет ли война или нет?

Шкипер быстро дожевывает пампушку и залпом выпивает свою чашку чаю. Он, видимо, ждал этого вопроса.

— Война? Наша рабочий власть (шкипер нарочито подделывается под китайский жаргон) совсем не хочет война. Война хочет китайские генералы, китайские купцы и русские генералы, которые убежали из России, когда революция была. Понимай?

Су-Хай и зять одновременно кивают головой. Женщины забывают про чай, подвигаются поближе. В глазах у них — неподдельный интерес. Видно, что вопрос их не на шутку волнует.

— Так вот, — продолжает шкипер, — мы войны не хотим. Зачем русским рабочим война? Верно? Но ваши генералы, чтобы заставить нас воевать, взяли да и захватили Китайскую железную дорогу. Понимай? Так. И если теперь они ее нам обратно не отдадут, мы с ними разделаемся как надо.

Зять Су-Хая быстро переводит сказанное шкипером. Су-Хай делает длинный глоток и ставит чашку на стол.

— Никакой войны не будет, — вдруг заявляет он и решительно качает головой. — Никакой войны. Кто будет воевать? Зачем моя будет убивать русский рабочий? Совсем пухо! Моя тоже рабочий. Моя будет убивать генерала, чтобы китайская земля была мало-мало моя. Хо!

И зять, радостно улыбнувшись, подхватил:

— Хо!

…В широкие открытые двери были видны косые взмахи дождя и широкий залив, весь потемневший, усеянный пенными «барашками».

Су-Хай задумчиво прищурил глаза:

— При советской власти китайские люди — хо, совсем свободно жили. Моя живи в Китае. В Китае рабочие шибко голодный есть. А купеза живи хорошо. В Китае тоже надо советскую власть!

— И будет советская власть!

И шкипер ударил своей широкой ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули.

Фанзы ловцов в Гайдамаках чисты и хорошо убраны. Везде мягкие циновки, сундуки и даже узорно расшитые одеяла.

Средний заработок ловца равняется 130–140 рублям в месяц. Работает на промыслах не один ловец, а вся семья: женщины и дети.

Продукты отпускаются рыбакам по норме. Ловец может урвать время и на то, чтобы раз-другой съездить в город. Но что касается удовлетворения его культурных запросов, что касается культурной работы среди восточных рабочих, то тут дело обстоит очень плохо.

Среди восточных рабочих имеется определенная тяга к клубам. Несмотря на то, что все кинокартины, идущие по бухтам, сопровождаются надписями исключительно на русском языке, несмотря на то, что вечера и спектакли тоже идут на русском языке — китайцы буквально до отказа заполняют клубы побережья.

И это вполне понятно. После тяжелой утомительной работы так хочется отдохнуть, развлечься. Особенно молодежи. Именно эту молодежь мы должны в первую очередь охватить нашей культурной работой.

В действительности же на рыбалках не встретишь ни одного китайского или корейского инструктора, ни одного культработника, знающего китайский язык.

И вот поэтому-то опий и водка просачиваются на наши рыбалки. Это тревожный признак.

Утром мы были уже готовы к отъезду из Гайдамаков. После вчерашнего дождя погода стояла солнечная, ясная. Артель русских и китайцев выгружала с большой неуклюжей шаланды соль.

Работа шла размеренно и быстро. Мешки взлетали вверх и, плотно улегшись на плечи грузчикам, длинной вереницей бежали к сараю.

Выгрузка близилась к концу. Вдруг у одного китайца мешок с солью вздрогнул и грузно спустился на землю.

К нему подбежал неуклюжий русоголовый грузчик с неимоверно широкими плечами.

— Что, усталь взяла, милой, — заекал он на олонецкий манер, — давай-ка я тебе подмогу.

Схватил мешок и, легко вскинув его на плечо, побежал, переваливаясь с ноги на ногу, к сараю.

…«Красная Индия» отходила. Нетерпеливо вздрагивал мотор.

1929

В ДАЛЕКОЙ БУХТЕ

Окраины улиц пронизаны той ароматичной и густой сыростью, которая свойственна только местам, расположенным на берегу моря. Сладковатый, винный запах разлагающихся на берегу водорослей смешивается с запахом дыма и набухших влажных деревьев.

Деревья громоздятся по откосам, карабкаясь за поднимающимися все выше и выше домами. Над Амурским заливом покачивается тяжелый и пухлый, как огромная красная медуза — закат. Улица бежит вверх на одну из сопок; если добраться до ее конца, можно увидеть широкую полосу моря. Похоже, что смотришь сквозь синее стекло. Всё кругом приобрело синий цвет, утонуло в синей туманной пыли. Красен один лишь закат. Но и он медленно тускнеет… зато один за другим зажигаются в городке огни. Огни осыпают сопки, как пушистые, желтые светляки.

Мой спутник всего два дня тому назад высадился на гостеприимные берега Владивостока. Его привезла из бухты Найма шхуна «Евгения», благополучно завершившая свой первый рейс. Он едва успел сменить ичиги на ботинки Его еще не окрепшая, почти мальчишеская грудь обожжена зимними ветрами Японского моря. По этому густому, бурому загару рыбака дальних бухт всегда можно отличит! от бледных узкоплечих горожан. Мы познакомились с ним во время расчета в конторе Дальгосрыбтреста.

Он протянул мне руку и сказал:

— Николай Титов. С моря.

Я уничтожил точку и с тех пор в шутку звал его — «Николай с моря».

Несмотря на свой недавний приезд, он вовсе не походил на гостя. Видно было по всему, что он великолепно знает Владивосток.

Я зову его к морю. Он лениво зевает, — море его не интересует.

— Ну, что! Насмотрелся… что там делать, крабов, что ли, ловить? — и закуривает трубку: — Пойдем лучше к центру.

Я соглашаюсь.

…Теперь Владивосток напоминает уже огромный потухающий костер, груду синих, красных и голубых огней. Навстречу нам все чаще и чаще попадаются матросы и девушки в пестрых платьях. Издали матросы похожи на белых птиц.

— «Николай с моря», — обращаюсь я, — расскажи, как у вас на Найме прошла зима. Удачно?

— Вся в штормах. Тяжелая зима. Один раз нашу шаланду, во время лова, так угнало, что едва живыми из заварухи выбрались… Двое суток без еды и питья по морю болтались.

— Почему без питья? Разве вы бочаги с собой не берете?

— На этот раз сами себя наказали. Не присмотрели. Вся вода испорченной оказалась. Такая, говорю, штука, что просто беда. Промокли до костей. Билет профсоюзный с собой был, так весь разлезся и скоробился. Вот, завтра в союз менять пойду.