Софья Ковалевская

Занятия Софьи Васильевны начались 16 апреля: двадцать две лекции в неделю и шестнадцать из них — чистая математика!

Занималась Ковалевская с тем напряжением, забывая обо всем на свете, с каким всегда шла к намеченной цели. В течение трех семестров 1869/70 учебного года она слушала курс теории эллиптических функций у Кенигсбергера, физику и математику у Кирхгофа, Дюбуа-Реймона и Гельмгольца, работала в лаборатории химика Бунзена — самых известных ученых Германии.

Профессора восторгались ее способностью схватывать и усваивать материал на лету. Молва о ней шла по всему Гейдельбергу. Однажды бедно одетая женщина, встретив Софью Васильевну, остановилась и сказала своему ребенку: «Смотри, смотри, вот та девочка, которая так прилежно учится в школе!»

КНИГИ И ЛЮДИ

В сентябре Владимир Онуфриевич повез жену в Лондон, где у него были дела с Гексли и Дарвином. В эту поездку Софья Васильевна познакомилась с английской писательницей Джордж Элиот.

В Лондоне Ковалевская знала тогда только господина Раллстона, заведующего славянским отделом Британского музея и одного из немногих англичан, владевших русским языком, знакомого с русской литературой и писателями Тургеневым, Боборыкиным и другими. Раллстон был в дружбе с Владимиром Онуфриевичем с 1861 года. Он много рассказывал Ковалевским о Джордж Элиот, ее жизни.

Элиот пользовалась в России большой известностью. Ее романы, затрагивавшие жизнь ремесленников, духовенства, отражавшие борьбу за расширение избирательных прав, за человеческие права женщин, вызывали горячий отклик в среде прогрессивной молодежи. Софья Васильевна разделяла это преклонение перед автором-женщиной. И когда Раллстон предложил представить ее Элиот, Софья Васильевна спросила:

— А какое удовольствие может доставить ей мое общество? Наверное, ей покажется смешным, что какой-то русской студентке пришла в голову такая нескромная мысль. В детстве я наслушалась забавных историй, происходивших с одним из моих родственников со стороны матери, Сенковским — «Бароном Брамбеусом», сейчас почти забытым, но тогда пользовавшимся большой популярностью романистом. Известность притягивала к нему множество провинциалов, которые приветствовали писателя неизменной фразой: «Я считал бы, что не использовал должным образом свое пребывание в Петербурге, если бы не увидел его величайшей достопримечательности — великого Сенковского». Мой дядя принимал визитеров очень любезно, но, провожая их до дверей, говорил: «Не забывайте, сударыня или сударь, что в Петербурге имеются гораздо большие достопримечательности. В Тиволи, например, показывают лапландцев. Настоятельно советую вам посмотреть их. Правда, за это надо заплатить пять копеек, тогда как меня можно смотреть бесплатно…»

Господин Раллстон старался убедить Софью Васильевну, что ей подобный прием не угрожает, и посоветовал написать несколько слов Джордж Элиот. Софья Васильевна последовала совету. Писательница ответила, что имя Ковалевской ей небезызвестно, что она слышала о ней от английского математика, встречавшего русскую студентку на лекциях в Гейдельберге, и желала бы лично познакомиться с ней.

Домик Элиот, где она жила с мужем, господином Джемсом Люисом, автором известной в России книги «Физиология обыденной жизни», был расположен в богатой зеленью части Лондона. Софья Васильевна несмело вошла в гостиную.

При первом взгляде Джордж Элиот показалась ей совсем не похожей на созданный воображением образ. Перед ней стояла довольно пожилая женщина с непропорционально большой головой и худощавой фигуркой, облаченная в черное платье из полупрозрачной ткани, не скрывавшей худобы и подчеркивавшей болезненный цвет лица. Но звуки мягкого, бархатного голоса заставили забыть о ее внешности.

Джордж Элиот усадила Софью Васильевну на маленьком диване и заговорила с ней просто, непринужденно. Не прошло и получаса, как гостья совершенно поддалась обаянию хозяйки, влюбилась в нее и нашла, что настоящая Джордж Элиот лучше воображаемой.

Тургенев в разговоре с Ковалевской как-то сказал об Элиот: «Я знаю, что она дурна собой, но когда я с ней, я не вижу этого», — и добавил, что Джордж Элиот заставила его понять, как можно без ума полюбить женщину безусловно, бесспорно некрасивую.

Муж Элиот был живым, подвижным человеком, с тем умным, интересным безобразием, которое бывает привлекательнее правильных, но бесцветных лиц. Софью Васильевну поразила противоположность характеров этой супружеской четы. Элиот — замкнутая, болезненно чуткая, живущая в своем вымышленном мире воображения. Люис — отдающийся впечатлению минуты, склонный к шумливой, кипучей деятельности в самых разнородных областях. Страстная, не вполне свободная от некоторой сентиментальности Джордж Элиот должна была страдать от подвижности и легковесности мужа, а он — возмущаться тем нравственным гнетом, какой она бессознательно налагала на него. Что-то в этой чете напоминало Софье Васильевне ее собственные отношения с мужем, чем-то походил Люис на Владимира Онуфриевича, а Элиот на нее самое. И Ковалевская долго размышляла над тем, как же сказывается разница натур писательницы и ее мужа на их жизни: несоответствие характера супругов Ковалевских начинало проявляться все резче…

— Я принимаю каждое воскресенье, — сказала Джордж Элиот, когда Ковалевская поднялась, чтобы уйти. — И хотя многих из моих друзей в это время года нет в Лондоне, я, однако, надеюсь, что вы будете иметь возможность встретиться с людьми, которые, несомненно, будут для вас более интересны, чем такая старая женщина, как я.

В следующее воскресенье Софья Васильевна снова появилась в гостиной Джордж Элиот, где было уже человек двадцать гостей. Никто не назвал ей фамилию вошедшего в комнату старичка с седыми баками и типичным английским лицом. Джордж Элиот обратилась к нему со словами:

— Как я рада, что вы пришли сегодня. Я могу вам представить живое опровержение вашей теории — женщину-математика.

— Надо вас только предупредить, — обернулась она к Ковалевской, — что он отрицает самую возможность существования женщины-математика. Он согласен допустить в крайнем случае, что могут время от времени появляться женщины, которые по своим умственным способностям возвышаются над средним уровнем мужчин. Но он утверждает, что подобная женщина всегда направит свой ум и свою проницательность на анализ своих друзей и никогда не даст приковать себя к области чистой абстракции. Постарайтесь-ка переубедить его.

Старичок уселся рядом с Ковалевской, с любопытством посмотрел на нее и сделал несколько полуиронических замечаний. А она, способная с несомненным красноречием в любой момент ломать копья за «женский вопрос», забыла все окружающее и добрых три четверти часа вела поединок со своим собеседником. Джордж Элиот сказала ей с улыбкой:

— Вы хорошо и мужественно защищали свое и наше общее дело. Если мой друг Герберт Спенсер все еще не дал переубедить себя, то я боюсь, что придется признать его неисправимым.

Маленькая русская защитница прав женщины почувствовала себя весьма смущенной, узнав, что нападала на известного философа.

В Лондоне «палибинская барышня» встретила много признанных европейских светил науки. Знаменитый английский биолог Т. Гексли, друг и приверженец Дарвина, был очень предупредителен с четой Ковалевских, пригласил их к себе на вечер, где свел Владимира Онуфриевича с геологами, а Софью Васильевну — с математиками.

По возвращении в Гейдельберг Ковалевские нашли там Юлию Лермонтову, которую родители, наконец, отпустили учиться.

В университет Лермонтову не приняли. Проректор Копп сообщил, что по решению приемной комиссии, как и в случае с госпожой Ковалевской, ей не разрешено посещение всех лекций: только сами преподаватели могут позволить слушать отдельные лекции, если это «не вызовет осложнений».

Пришлось хлопотать Софье Васильевне и о своей застенчивой, робкой подруге. Она так трогательно упрашивала профессора-химика Бунзена, что он не мог устоять и изменил решение — не пускать женщин в свою лабораторию, — позволив работать в ней второй русской.