Согревая сердцем

Илика с волнением посмотрела вдаль. Вот-вот из-за деревьев должны были показаться дымки очагов, а неподалеку и дом бабушки. Через полчаса проехали памятную поляну, на которой Грегор заприметил золотоволосую селянку. Внезапно Илика замерла на месте: над кронами деревьев поднимался дым. И это был не дым очага — светлый, прозрачный… Это был дым пожара, когда дом объят огнем, черный, страшный дым. Грант и его воины тоже заметили неладное. Жестом приказав присмотреть за Иликой, Сокол поскакал в деревню. Тем временем один из дружинников обследовал окрестности и нашел дом, где жили Илика с Кринельдой. Туда и поехали. Спешившись, помогли сойти на землю девушке. Прежде чем пустить ее в дом, один из воинов скользнул туда и, осмотревшись, показался на пороге — все нормально, можно заходить. В доме царил идеальный порядок. Ни одна склянка или пучок трав не валялись на полу, в печи аккуратной горкой сложены прогоревшие угли, на столе накрытый чистой тряпицей хлеб. И никаких следов присутствия Кринельды. Видно было, что хозяйка дома давно не появлялась здесь, не разжигала очага, не готовила снадобий. Девушка горько заплакала, теребя медальон. Грант подошел и молча обнял ее, не пытаясь утешать. Илика высвободилась из его рук и подошла к полочкам, уставленным бабушкиными снадобьями. Провела рукой по пыльным бутылочкам и склянкам, по корешкам книг и связкам трав… И вдруг упала на пол без звука. Сокол даже подхватить не успел. Белое лицо подопечной его страшно напугало. Но еще больше напугала кровь на подоле ее платья… Через несколько минут Грант понял, что ребенка у Илики и Вадима не будет. Поняла это и очнувшаяся к вечеру несостоявшаяся мать. Оглядевшись, она поняла, что лежит в постели, раздетая и укрытая одеялом. Стоящие на табуретке склянки и окровавленные тряпки на полу ясно сказали ей, что произошло. Закусив губу, она откинулась на подушку. Грант молчал, сидя рядом, и Илика была благодарна ему за это молчание. Меньше всего ей нужны были сейчас утешения. В голове шумело от потери крови и от шока. Вот и опять сменилась судьба. Сколько же можно, про себя простонала девушка. За что? В этот миг пришло понимание, что ни в какой Китеж она не поедет. Незачем теперь. Бабушки нет. Ребенка больше не будет. Вадим… сердце отозвалось привычной болью. Вадим потерян для нее. Скоро его свадьба. — Грант, — позвала Илика. Сокол повернулся к ней и погладил по голове. — Сколько ты за меня заплатил? — Сто сес, а что такое? — удивленно нахмурился он. — В мешочке, который дала мне Лада, гораздо больше, — спокойно произнесла девушка. — Отпусти меня, пожалуйста. Так будет лучше для всех. Вадиму скажешь, что я жива и здорова. Про ребенка не говори… Он так и не успел про него узнать. Пусть и не знает. Безжизненный тон Илики и ее застывший взгляд напугали даже привыкшего ко всему воина. Он взял девушку за руку, не зная, что сказать. — Про ребенка не скажу, ладно. Если еще Грегор не обрадовал его. А деньги… Ты мне ничего не должна, маленькая. Сто сес невелико богатство. Тебе средства понадобятся, если будешь жить одна. Я отпускаю тебя. Только можно просьбу? — Конечно, — слабо улыбнулась лежащая на постели бывшая рабыня. — Что ты хочешь? — Время от времени пиши мне. Ну хотя бы раз в неделю. Я адрес дам. Просто — что ты жива и здорова. И если что-то надо будет, деньги там или помощь… Скажи сразу. Я вышлю куда надо сумму. Не хочу тебя отпускать, если честно. Тревожно мне. Но неволить не могу. Решила — значит, надо тебе так. Поэтому и прошу хоть писать иногда. Уговор? — пристально поглядел на Илику Грант. Та кивнула. — Ну и славно. Мы останемся тут на пару дней, как договорились. Попробуем найти в деревне живых, если остались. Ну и погибших похоронить. Не дело им так оставаться. К тому же ты слабая еще, я тебя в таком состоянии не оставлю. Спи, пойду гляну, что там ребята делают. Если плохо станет, вон за тот шнурок дерни, я за окном колокольчик приделал. Часовой увидит и зайдет в дом. Отдыхай. Он встал и вышел за дверь. Илика закрыла глаза. На лице ее застыла странная гримаса, которая раньше доброй и доверчивой девочке была не свойственна. Гримаса ожидания и спокойной готовности принять любую участь. А что скоро ей будет явлена очередная воля богов, Илика не сомневалась.

Два дня Соколы оставались в Березовицах. Расчистили пожарище, похоронили сельчан. В живых не осталось никого. Некоторые дворы носили печать поспешного бегства, где-то явно неведомые грабители поживились пленниками и добром. Могила Кринельды, вопреки опасениям, не была разграблена, и Илика, навещая ее, положила на могилу букет каких-то диковинных цветов, похожих на алые колокольчики. Сразу после молча ушла в избушку, откуда не выходила с тех пор как потеряла ребенка. Телесно несостоявшаяся мать поправилась быстро — как-никак внучка знахарки и сама целительница. Но вот душа… она даже не болела. Словно пустынный вихрь пронесся внутри, спалив пламенем боли все чувства. Илика даже не ожидала от себя такой реакции. Только теперь она поняла, что для нее значил потерянный малыш. Частичка любимого, продолжение ее самой. Ну почему, почему она должна была его потерять? За что? Пресветлые боги, вы отняли любовь — но ребенка-то лишили за что? За какие прегрешения?

На этом вопросе боль вспыхивала, разметывая пепел равнодушного отчаяния, и заставляла замереть на месте. Грант видел, как терзается и мучается девочка, как гаснет, и пытался понять — зачем она попросилась на свободу? Разве не лучше ей было бы пожить в добром, ласковом Китеже, отойти от потери ребенка, отогреться среди доброжелательного местного люда. Но настаивать не стал, понимая, что сейчас ее лучше не трогать. До Китежа отсюда рукой подать. Лошадь ей оставят, захочет — приедет. Грант еще вчера написал ей на бересте адрес и оставил тяжелый мешочек с монетами, прибавив к подарку Лады. На душе скребли кошки — мудрый Сокол понимал, что девочке очень плохо, ее сжигают боль и отчаяние. Надо же было так случиться, что они поехали мимо села и она узнала о смерти бабушки. Наложилось — разлука с любимым, несостоявшаяся продажа в рабство, свобода и потеря воспитавшей ее женщины. Вот и не выдержала… Грант искренне попросил богов о благосклонности для юной синеглазки, о милости для ее истерзанной души.

Наконец воины, как могли, привели в порядок пепелище. Вырыли погреб рядом с избушкой, возвели на скорую руку сарай, куда сложили собранные в разрушенных дворах припасы. Рядом с калиткой привязали лошадь, на которой приехала Илика. Молоденькая гнедая кобыла стояла, пугливо прядая ушами и пощипывая вылезшую из земли ярко-изумрудную травку. Грант огляделся и подошел к Илике, вышедшей на крыльцо.

— Нам пора, малышка, — мягко улыбнулся он, обняв ее. — Ты уверена, что не хочешь поехать с нами? Ну как ты тут одна будешь? Я бы тебя к себе взял, пожила бы, успокоилась. Нашли бы твоего Вадима..

Он вдруг осекся, разжав от неожиданности руки, из которых резко вырвалась Илика. Снова привлек ее к себе, баюкая и целуя в макушку.

— Нет, Грант, — тихо произнесла она, не глядя на него. — Я останусь. Мне надо побыть одной, понять, как жить дальше. Я не знаю, что будет дальше… Но уже ничего не хочу. Мне все равно, что со мной станется. Увидишь Вадима — скажи ему… Хотя нет, — вздохнула она. — Ничего не говори. Пусть забудет меня, если сможет. Рано или поздно он смирится с женитьбой и, может быть, полюбит жену. Не просто так нас разлучили боги. Не судьба, видать.

— Не говори так, — строго покачал головой Сокол. — Не нам судить, чего они хотят. Кто знает, может, все еще изменится. Сама же видишь, как твоя судьба меняется — то одно, то другое. Не хорони себя раньше времени. Ладно, — он отпустил девушку и сошел с крыльца. — Поедем мы. Ты береги себя. И не забывай писать. Голубя я в доме оставил. Он обученный, мой дом знает. Каждую неделю пиши, слышишь? К концу месяца мы приедем, привезем тебе чего-нибудь, ну и просто навестим.

— Доброго пути, Грант, — улыбнулась Илика, прислонившись к резному столбику калитки. Так и стояла, пока не скрылись с места всадники. Надо же… Полгода назад один отряд увез ее — сначала казалось, навстречу опасной неизвестности. Которая неожиданно обернулась сильным и светлым чувством. А теперь… Она дома. Но… Это уже не тот дом, где ей было хорошо и спокойно. Теперь это просто место, где можно жить. А дом… Есть ли у нее дом? И если да, то где?

Гас ухмыльнулся, подобрав с земли очередную убитую меткой стрелой птицу. Возвращаясь с удачной боевой операции, воины бушидо решили развлечься в местных лесах охотой. У берегов Тихого залива ждал корабль, который доставит их на Дельфиний остров, в родной Анкор. Почему бы не порезвиться? Последняя операция была против клана, который за эмблему красной лапки называли гусями. Самураи провели войну в свойственной им манере молниеносного натиска: пока глава бушидо вписал название вражеского клана на Камне войны Лютеции, его воины, горохом рассыпавшись по городу, выловили несколько ничего не подозревающих врагов и, четко расправившись с ними, сложили в седельные сумки заветные трофеи. Все. Теперь можно спокойно жить до самого дня генерального сражения. Ну как спокойно — в невиде, разумеется. Шустрые и задиристые буши не умели жить спокойно, доставая своими выходками кланы как Союза, так и Антанты.

В этот раз он отправил основную часть клана в порт, а сам с ближайшими помощниками выехал чуть позже, решив поохотиться в лесу у подножия Ассурских гор. Ехидный Гас предложил пари — кто больше настреляет краснолапых птиц в течение двух часов. Рассыпавшись, парни договорились встретиться у озера. Интересно, Фар, Джим или Тарлан смогут ли перещеголять командира, покосился на добычу Гас. Эта троица вечно норовила посоревноваться в меткости или воинском умении. Лучшие воины клана обожали такие развлечения.

У озера Гас сбросил на землю связанных за лапы гусей и расстелил на траве плащ. Развалился на нем, прихлебывая из фляжки терпкий напиток, снимающий усталость и помогающий расслабиться. Через несколько минут с левого края поляны показался Джим. На плече его висела такая же с виду связка убитых птиц. Хмыкнул, завидев командира, и опустился рядом, устало зевнув.

— Фар с Тарланом не появлялись? — небрежно спросил он, зачерпывая горсть воды и умываясь. Гас потянулся.

— Не-а. Охотятся еще, видать. У них 15 минут осталось. Не появятся — проигрыш и штраф. Время пошло.

— Да вон они, — кивнул на дальний край поляны Джим. Двое воинов невозмутимо шагали по траве, о чем-то переговариваясь. Они были совершенно непохожи друг на друга. Невысокий, коренастый Тарлан тяжело ступал, приминая траву ногами. В левой руке он нес лук, в правой — несколько тушек. Рядом шел высокий, худощавый Фар, изящный, как статуэтка, но отнюдь не выглядящий слабым. Видно было, что этот воин не чурается тренировок и не всякий противник его побороть сможет. В глазах его плескалось удовлетворение от отлично проведенной боевой операции.

— Как охота? — негромко крикнул Гас, не в силах дождаться, пока парни подойдут поближе. — Всех перебили или нам оставили на разминку парочку лапок?

— Увы, — пожал плечами хладнокровный Фар. — Тебе не повезло. Лапок больше нет.

— Какой ужас, — комически расстроился глава бушидо. — Как жить-то теперь, даже и не знаю. Так, кто последний пришел, тот и привал готовит. Я устал.

— Незачем, — повернулся к нему Фар. — Тут неподалеку избушка. Рядом сожженное село — совсем недавно разграблено. А в избушке девчонка живет. Предлагаю попроситься на ночлег. Изба большая, поместимся.