Сокол-1

— Коль в такое время нас посылают отдыхать, — значит, дела в стране лучше, чем нам думалось. Радоваться надо этому. Читай, командир, людям приказ, а я растолкую им, что к чему…

17 сентября 1942 года 9-й гвардейский Краснознаменный Одесский истребительный авиационный полк, сдав имевшиеся в наличии всего двенадцать исправных самолетов, отправился в тыл, теперь уже не глубокий, — всего километров за двести от фронта.

Как все сложится дальше — никому не известно. Можно только предполагать. Но на войне говорят: «Солдат предполагает, а штаб располагает».

Все действительно происходило по замыслу Ставки Верховного Главнокомандования и Генерального штаба. Об этом впоследствии в деталях можно было узнать из книги Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Дело всей жизни». Вот что он пишет:

«Враг нес потери, его резервы ограничены, что сужало его оборонительные возможности. Напрашивалось решение: организовать контрнаступление, которое привело бы к крушению южного крыла вражеского фронта. Так было в общих чертах решено между мною, Жуковым и Сталиным. Суть стратегического замысла: из района Серафимовича и из дефиле озер Цаца и Барманцак в общем направлении на Калач нанести мощные концентрические удары по флангам вражеской группировки, а затем окружить и уничтожить 6-ю и 4-ю танковую немецкие армии.

Сталин ввел режим строжайшей секретности. Даже для членов ГКО.

Операция получила наименование «Уран».

Шло накопление сил».

Прав был Верховец, оптимистично воспринявший приказ об отправке полка на аэродром сосредоточения. Шло накопление сил. Оно круто изменило судьбы многих людей. В том числе автора этих строк, Ивана Борисова, Амет-хана Султана — летчиков 4-го истребительного авиационного полка. По приказу командующего 8-й воздушной армии мы направлялись на место нового базирования, к Шестакову: нас ждала гвардейская соколиная семья.

В СОКОЛИНОЙ СЕМЬЕ

Тени трех По-2 медленно скользили по выгоревшей бурой заволжской степи.

Нас везли летчики, которым предстояло вернуться снова в свой 4-й истребительный. Мы же все трое — я, Амет-хан, Борисов — находились во власти той тихой грусти, которая всегда охватывает человека, покидающего родной дом.

Под мерное тарахтенье моторов каждый думал об оставленных друзьях-товарищах, командирах, политработниках. Вспоминали вчерашний прощальный ужин. Добрыми, сердечными словами напутствовали нас командир полка Морозов и комиссар Миронов. Им было жаль отдавать нас в другую часть, но был строгий приказ командарма: выделить четырех лучших летчиков для полка истребителей-асов.

С нами должен был лететь и Иван Степаненко. Но он внезапно занемог, ему пришлось остаться.

Все четверо имели по семь-девять сбитых вражеских самолетов. Но больше всех из нас выделялся Амет-хан Султан. Он был награжден орденами Ленина и Красного Знамени.

Что ждет нас на новом месте? Как там примут? Какие у них порядки? Наслышанные о Шестакове, о его строгой взыскательности, приверженности к дисциплине и порядку, мы немного побаивались встречи с ним. Ведь ходили слухи о том, что Шестаков очень придирчив к прибывающим в полк новичкам, бывало, некоторых и обратно возвращал. Такая перспектива, конечно, никому из нас не грозила — мы хоть и были все старшими сержантами, цену себе тоже знали; но ведь формируется полк асов, а это, по логике вещей, предполагало особо тщательный отбор людей.

Наши утлые По-2 пересекли несколько пересохших речушек, прошли над каким-то озерцом, у которого столпилось небольшое овечье стадо, потом встали на курс вдоль железной дороги, которая и вывела нас на небольшую затерявшуюся в бесконечных пустынных просторах станцию. От нее три минуты лету — и мы приземляемся прямо на поле у села Житкур.

Несколько рядов приземистых мазанок, пыльные, все в выбоинах улочки, ни единого деревца, верблюды, беспрерывно жующие свою жвачку — вот что такое «новые» места в те времена.

С первых же минут пребывания в полку мы пришли в недоумение. Даже засомневались: туда ли мы попали?

На небольшом поле за штабной мазанкой шло лихое футбольное сражение. На лавочке под чахлым кустарником под звуки саратовской гармоники вполголоса пели два техника. Рядом с ними несколько человек, постелив на землю солому, отрабатывали акробатические этюды.

Мы недоуменно переглянулись: что, мол, все это значит? Уж не собираются ли из нас сделать артистов для фронтовой концертной бригады?

И уж совсем были мы сражены, когда, зайдя в офицерское общежитие, чтобы привести себя в порядок, прежде чем представиться командиру, увидели там… девушек.

— Проходите, проходите! — защебетали они, заметив наше смущение. — Вы новички? Мы тоже. Будем знакомы: летчицы-истребители Лилия Литвяк и Катя Буданова.

Мы в свою очередь представились, а про себя подумали:

«Вот так полк асов!»

Разве могли мы тогда знать, что Лилия Литвяк уже имела на своем счету сбитого фашистского аса — кавалера трех железных и одного рыцарского крестов, чем никто из нас не мог похвастаться?

Не могли мы тогда знать и то, что Катя Буданова на глазах командующего армией генерал-лейтенанта Т. Т. Хрюкина провела воздушный бой, за который он лично объявил ей благодарность, представил ее к награде, чем тоже пока никто из нас не мог похвастаться.

Все это мы узнали от сопровождавшего нас заместителя начальника штаба капитана Василия Даниловича Заики. Пока мы устраивались, мылись, чистились, он успел немало рассказать нам.

В полку — четыре Героя Советского Союза. За Одессу — Лев Шестаков, Иван Королев, Василий Серогодский, за Сталинград — Михаил Баранов. Почти все летчики, техники, механики имеют боевые ордена и медали, авиаспециалисты сержанты Петр Керекеза и Виктор Сусанин — даже ордена Красной Звезды.

— Авиаспециалисты? — переспросили мы, по опыту своего полка зная, что представителям наземных служб заслужить боевой орден далеко не просто.

— Да, это именно так, — ответил капитан, — оба проявили настоящий героизм в Одессе. Там на железнодорожном вокзале вражеская зажигательная бомба попала в эшелон со снарядами. Керекеза и Сусанин не растерялись, вскочили в маневровый паровоз и растащили вагоны, чем спасли почти все снаряды, каждый из которых был там на вес золота.

— Вот это люди! — откровенно восхитились мы, не ведая того, что нам предстоит еще многому удивляться в этом необычном, героическом полку.

А капитан Заика, как будто не замечая произведенного на нас впечатления, продолжал:

— Между прочим, Керекеза и Сусанин известны у нас и как юмористы-сатирики. Эта слава пришла к ним после того, как они в Одессе сочинили ответ гитлеровцам на их предложение прекратить сопротивляться, сдаться в плен. Тут Заика с выражением прочел такое двустишие, что мы взорвались смехом от столь неожиданной остроты в адрес бесноватого фюрера и его приспешников. Заразительнее всех смеялся Амет-хан, очень любивший меткую шутку, острое словцо.