Сократ
Шрифт:
Коринна осторожно отвела ветки и глянула во дворик.
– Например, - Сократ поднял к оливе глаза, - о положении женщины в Афинах...
– Понятно, - сказал Эгерсид.
– Про вас уже всякое болтают. Занимаетесь глупостями. Сами испорченные и Коринну портите. После этого чего удивляться, что у нее от ваших разговоров ум за разум зашел...
– А что хорошего может она услышать от тебя?
– спросил Сократ.
– Не станешь же ты говорить с ней о том, сколько выручаешь за окраску тканей? Надеюсь, ты не собираешься заполучить пятого раба к твоим четырем? Знаешь что, Эгерсид: чтоб быть нам с тобой равными соперниками, дам тебе добрый
– Чтоб ты меня учил?
– насмешливо фыркнул Эгерсид.
– С ума сошел! Это я пришел проучить тебя! Тебе это необходимо, как свинье - почесаться!
– И красильщик с угрозой шагнул к Сократу. Тот встал. В напряженном ожидании дрогнули ветви оливы, замерли друзья. Сократ, притворяясь испуганным, попятился к ограде. Ободренный этим, Эгерсид пошел на него, сжимая кулаки.
И вдруг Сократ строго вымолвил:
– Слишком громко ты мыслишь. Твоя речь ясна: кулаком в челюсть... Только, дорогой красильщик...
– Тут он внезапно схватил Эгерсида за обе руки, прижал их к его бокам.
– Коли не хочешь ко мне в ученье, придется нам расстаться! Хайре!
Он поднял огромного парня и перебросил через ограду на улицу, словно мешок с фасолью.
Звук падения. Затем - оханье и брань.
Во дворике хохотали, с оливы со смехом соскользнула белая тень, а Эгерсид сидел за оградой на корточках, - думу думал. Думал он очень сильно и затрудненно, зато по существу: нет, так дело не пойдет. Погоди - увидишь! Я все-таки перекрашу Коринну в такой цвет, в какой пожелаю!
11
Сегодня вечером Селена была не так бледна, как обычно. Ее желтизна жгла и томила - словно кто-то капнул в нее кроваво-красного вина из того винограда, что принесли тогда в жертву гудийскому Дионису.
Цикады тоже... Неужели и им в кровь попала капля того вина, что звенят они как сумасшедшие, будто каждая воспевает свою влюбленность?
Сократ ждал, напрягая слух и зрак; лениво влачилась жаркая ночь. Когда же?! А, вот - белая полоска промелькнула через двор. Бросился к ней.
Коринна поцеловала его.
– Любишь меня?
– Люблю.
– И мой широкий нос?
– Он тебе идет. Если б у всех афинских мужчин были одинаково прямые носы - то-то была бы скука! Мне всегда хотелось чего-нибудь особенного. А главное - веселого! Твое же лицо весело, и сам ты всегда весел, и твои скульптуры тоже!
Сократ гладит девушке волосы, лицо, плечи...
– С малых лет ношу я за матерью корзинку, когда она ходит к роженицам; сколько я навидался грязи, голода, сколько наслушался причитаний, плача! Просто утонуть можно... Надо же чему-то и радоваться, и смеяться! Так неужто мне еще и в камне высекать разные ужасы?
Селена разглядела Коринну со всех сторон и вся засияла розовато-золотистым светом.
Сократ, восхищенный, любовался девушкой.
– Благодарю тебя, Селена! Ты светишь великолепно. И я теперь рассмотрю мою милую глазами скульптора...
– Постой! Что ты делаешь?
– Прочь пеплос! Так... Плечи округлые, груди - словно тебе двенадцать лет, а не двадцать!
– Он сдавил ладонями маленькие груди, она же тихо смеялась, лепетала ненужное:
– Перестань...
– Маленькие, твердые, как теплый мрамор,
живот выпуклый - ни мало, ни много, как раз в меру... Бедра длинные, роскошные.– Он повернул Коринну. Зад - само совершенство... А теперь хорошенько слушай, что я скажу. Когда меня приглашали к Периклу, то поручили изваять в мраморе для фриза над новыми Пропилеями трех Харит: слева Аглаю, справа Талию, посередине Эвфросину. И всех - в танце.
Коринна прижимала к груди сброшенный пеплос, не зная - ревновать ей или нет Сократа к богиням очарования, радости и красоты. Но прежде, чем она нашла слова, чтобы выразить чувство ревности, услышала от Сократа: он еще в Гуди наблюдал за ней, на дереве и во время танца, и собирается ваять Харит с нее, с Коринны!
Девушка так и ахнула:
– С меня?! Я буду одной из Харит?!
– Нет, Коринна: ты будешь всеми тремя Харитами!
– Как же ты это сделаешь?
– Тебя - Аглаю я изображу в движении танца в профиль; тебя - Талию - в три четверти, вот так, - он повернул ее соответственно, - а тебя Эвфросину - с лица. Что скажешь, моя триединая?
Она уставилась на Сократа широко раскрытыми глазами. Смысл сказанного доходил до нее не сразу.
– И все три - с меня?
– Ну да! С тебя. Сейчас же и начну делать наброски...
Тут она радостно вскрикнула - Сократ закрыл ей рот ладонью. Притихнув, она произнесла:
– Над Пропилеями... я в трех лицах! Ах, какая я буду знаменитая!
– И вдруг осеклась.
– Наши меня узнают! О молнии Зевса, отец меня изобьет!
– Никто тебя не узнает, не бойся. Сделаю тебе другую прическу и нос подлиннее. Никто - только мы с тобой будем знать, что три Хариты - это ты. Прелестные Хариты будут встречать своим танцем всех всходящих на Акрополь!
Она пала ему на грудь:
– О милый! Красота, Блаженство, Радость - твоя Коринна! Обними меня крепче! Люблю тебя...
Целует его страстно и долго и увлекает за собой в угол дворика, и там, под кустами олеандров, падает навзничь, потянув его на себя.
Удары крови в жилах заглушает пенье цикад, кусты олеандров раскачали свои ветви, нежно шелестят...
– Наконец-то ты вернулась, девушка, - сказал Мом своей приятельнице Артемиде.
– Захотелось немного побродить по свету, чтоб не быть такой отсталой, как Афродита, которая, правда, все время где-то бегает, но - за мужчинами, а вовсе не ради того, чтоб увидеть новенькое.
– И что же ты видела?
– Горы, долины и токи вод, цветы и репейник, богатство и нищету, радость и горе... Но лучше всего мне в Аркадии да еще здесь, в этом уголке среди мраморных глыб, возле тебя, Мом...
– Благодарю, моя стройная красавица, за внимание. А что ты скажешь о своем подопечном, который смеялся, едва появившись на свет?
– Он мне нравится, Мом. Мальчик - прямо огонь.
– Ну а то, что он с этой девчонкой?..
– Пускай - на здоровье! Это частица жизни... Слышишь, как они блаженно вздыхают?
Эос еще протирала глаза за вершиной Гиметта, а из домика уже долетел голос Фенареты:
– Сократ! Вставай!
– Встаю!
– отозвался он, как каждый день; мать не заметила, что ответ его пришел не из дому.
Коринна поспешно набросила на себя пеплос и кинулась на шею Сократа:
– Это было прекрасно!
Долгий поцелуй - и Коринна скрылась.
Сократ пошел к дому, да остановился у мраморных глыб. День, золотой цыпленок, вылуплялся из яйца.
Мать вышла на порог.