Соль чужбины

Прочитав интервью, Николай Николаевич воскликнул: «Еще один демократ отыскался»! — и выругался.

Русские газеты немедленно начали высказываться по поводу заявлений Врангеля, называя пресловутый аполитизм командующего «худшим видом политики». В критику главнокомандующего дружно вмешались монархисты разных мастей и оттенков. И первым — Марков. Группа монархистов-офицеров явилась в Белграде к престарелому генералу М. А. Драгомирову и потребовала возглавить союз, имеющий целью захватить армию. Старший группы заявил: «Покуда Врангель во главе армии, она никогда не будет в наших руках». Поднялась целая кампания. О недавнем кумире стали писать критически. И о ребяческом тщеславии Врангеля, полуцарском церемониале выходов, любви к овациям и ношению на руках.

Врангель издал несколько приказов и циркуляров, понимая, что тучи над его головой сгущаются. Поставив на Николая Николаевича, нетерпеливо ожидая от него активных действий и заявлений, он уже начинал бояться оказаться между двумя стульями. Несмотря на давнюю неприязнь, он пишет генералу Краснову. Ответ приходит со значительной задержкой, оправданной поездкой генерала в Берлин:

«...Я понимаю Монарха как лицо, стоящее над партиями к объединяющими партии... Я не состою в монархической партии, и если я пользуясь иногда органами ее для распространения своих идей, то по неимению средств распространять их иным путем... Я не разумею под Монархом никого из лиц, на которых указывают монархисты, ибо эти лица уже загубили и монархию и Россию... Я полагаю Монарха, как... сурового исполнителя долга перед Родиной. Я сознаю, что такого Государя нет, но его нужно найти и воспитать... Сейчас Россия — это только Ваша Армия, Вами сохраненная и расселенная теперь в Болгарии и Сербии... Лично я ничего не хочу. Я считаю себя человеком конченым, умершим. Новое мне чуждо; старое, которое дорого мне, непонятно новым людям. Приспособляться не умею, а в лозунгах изверился... Поставленный на какое-либо место, я принужден буду молчать — и это будет хуже для дела. Я счастлив иметь возможность откровенно писать Вам и счастлив был бы лично, с глазу на глаз поговорить, но думаю, что мой приезд в Сербию или Болгарию возбудит страсти, взволнует понапрасну казаков, а это нежелательно.

Примите уверения в совершенном моем уважении и преданности…»

Не следовало и обращаться; подвела надежда: живет в двух шагах от Николая Николаевича, встречаются — конечно, мог бы и посодействовать, и поддержать. Зря обращался, зря...

Ухудшились отношения Врангель — Кутепов. Кутепов-паша оправился от шока, вызванного болгарской высылкой и провалом своих военных планов. Споры возникали чуть ли не по любому поводу. В конце 1923 года Врангель объявил, что отказывается от политического руководства и остается лишь во главе армии. Он лишил Кутепова должности помощника главкома, хотел удалить в отставку. Пришлось вмешаться Николаю Николаевичу. Стало ясно, откуда дует ветер...

Врангель был раздражен, обижен, утомлен. Генералы всегда рассматривали его как парвеню, выскочку в генеральских погонах; вакантные места вокруг Николая Николаевича поспешно занимались, военно-административные должности оказывались разобранными. Дальнейшее ясно: обвинение в ряде военно-политических ошибок — и убирают «за штат». Врангель вновь находят силы к борьбе за себя. Он издает приказ об организации нового союза (объединение русской армии — ОРА), который призван сцементировать все воинские силы, в первую очередь — офицерство в эмиграции. Врангель заявляет: Союз остается в Сербии до тех пор, пока на Балканах будет находиться хотя бы одна русская воинская часть. Признавая, что центр эмиграции переместился в Париж (Шуаньи), Врангель подчеркивает: «Я передаю армию и себя в полное и безоговорочное распоряжение того, кто в течение Великой войны был Верховным главнокомандующим и имя которого связывается у армия с ее заветными чаяниями».

Великий князь благосклонно принимает ОРА под свое покровительство и... назначает генерал-лейтенанта Александра Павловича Кутепова первым заместителем Врангеля по вновь рожденному объединению. Петр Николаевич понимает: его победа — пиррова. Он не выиграл сражения. Кто-то обязательно и вскоре бросит в него новый камень. Кто?

(обратно)

3

Этот августовский день 1924 года начался для великого князя Николая Николаевича как обычно. Он встал по привычке рано и вышел на прогулку в сопровождении кудлатого пса Макса и одного из охранников, державшегося почтительно позади. Великий князь ни о чем не думал. Просто шел без всяких мыслей, привычно выполняя свой маршрут, в котором доктор Малама давно определил уже и расстояние и скорость чуть ли не каждого шага. Великий князь не обращал внимания и на то, что происходило вокруг, в парке, этим солнечным утром. Макс убежал куда-то. Мыслей не было. Не было и воспоминаний. Не было ни радости, ни сожалений. Не было ничего. Великий князь существовал сейчас как одно из деревьев в парке. Только и разницы — человек двигался.

Внезапно поблизости, над головой, в ветвях тревожно закричала птица. Не запела, не зачирикала — именно закричала: «пи-ить-пилдык! пи-ить-пилдык!» И снова: «пи-и-ить! пи-ить!» Николай Николаевич остановился. Настроенный мистически, верящий в приметы, наговоры, чудеса, он перепугался, счел непонятный птичий крик дурным предзнаменованием. Делая вид, что поправляет ворот куртки, и оглядываясь на охранника, перекрестился.

Охранник, неправильно истолковав его жест, приблизился на несколько шагов, оказался рядом.

— Покорно прошу прощения, ваше высочество! Могу быть полезен? — заученно отбарабанил он, вытянувшись в струнку — так, что, казалось, вот-вот вспорхнет.

— Макс! Макс! — заметив отсутствие собаки, зычно крикнул Николай Николаевич. — Где собака, э... милейший?

— Ротмистр Чалых, ваше императорское высочество! Разрешите найти?

— Да-да, ротмистр. И поскорее: я возвращаюсь.

Обнажая ряд мелких, острых желтых зубов — что означало, вероятно, самую приятную из изменившихся в арсенале офицера верноподданнических улыбок, — Чалых гаркнул:

— Буд-спол-но, ваше имп-со-во! — лихо козырнул и вломился в кусты.

Николая Николаевич хотел было вернуть ротмистра («К пустой голове руку прикладывает, болван!»), но не успел и рта раскрыть, как тот исчез. Только хруст кустов слышался. Великий князь не прошел и ста метров к дому, как Чалых, благоговейно прижав Макса к груди, догнал своего хозяина. Опустив пса со всевозможной осторожностью, ротмистр вытянулся стрункой, сдерживая и усмиряя дыхание.

— Благодарю, голубчик, — у великого князя от дурных предчувствий пропала охота «цукнуть» офицера, забывшего, чему его учили. Может, ускоренного военного выпуска? Вероятно. Хотя на интеллигентика не похож.

— Всем ли вы довольны, ротмистр?

— Так точно, ваш-им-ство! — гаркнул Чалых. И добавил радостно: — Пятьсот франков в месяц на всем готовом — покорнейше благодарим, ваше императ-ское выс-чес-тво!

— В гвардии?

— Так точно! По контрразведывательной части.

— Не задерживаю. — Великий князь свистнул пса и зашагал к дому. — Понабрали болванов! — И с удовольствием выругался. Матерщина несколько успокаивала его.

Позавтракав, Николай Николаевич стал ждать Оболенского. Ровно в десять адъютант приносил почту, выслушивал распоряжения, делал доклад. Князь слушал внимательно: ждал чего-то плохого после сегодняшней прогулки, таинственного исчезновения Макса, зловещего крика неведомой птицы. Но пока ничего настораживающего не было. Даже наоборот — прислала верноподданническое письмо группа офицеров, оно приободрило Николая Николаевича, который заставил адъютанта прочесть его вторично. Запомнились слова: «...когда это будет указано Вами», «основоположник великой борьбы», «повергнуть к стопам выражение наших верноподданнических чувств и почтительнейше доложить»...

— Конец еще раз, — приказал он адъютанту.

«К Вам, неоспоримому Верховному Вождю русских воинов и всех истинно-русских граждан, рвутся все наши сердца. С нетерпением ждем мы часа, когда Ваше Императорское высочество, обнажив меч, повелит нам пойти вперед к победе, а с Вами она будет, в это мы глубоко верим», — Оболенский прочел медленно и умолк.

— Обнажив меч, — сказал Николай Николаевич и задумался, с сомнением, покачивая головой. — Легко им... «Повелите...» Не так это просто. Надо, чтоб все, весь народ разом воскликнул: «Приходи, князь!» Да... А то много желающих предводительствовать. Это мы знаем.

Адъютант посмотрел на великого князя с удивлением. Таким он увидел Николая Николаевича, пожалуй, впервые — задумчивым, нерешительным, словно бы даже испуганным.

Ворвался в кабинет разыгравшийся Макс, кинулся к хозяину, радостный.

— Ты куда, скотина?! — крикнул Николай Николаевич и так поддал носом сапога псу под живот, что тот отлетел в сторону и, повизгивая от боли, полез было под тахту. — Пшел вон! — Великий князь, огромный, привычно грозный, вскочил, гаркнул яростно: — Вон, Макс!