Соль чужбины

— Я пойду с вами, Лев Федорович. Я никогда не была в редакции, и мне любопытно.

— Ничего любопытного, — сказал он прямодушно. — Худший вид торговой лавки.

— Лавки — почему? .

— Здесь продают слова и свои убеждения. Умоляю! Не смотрите так удивленно. И я продаю здесь свои слова.

— Отнюдь не удивляюсь: каждый нынче продает то, что может. Вернее, то, что у него покупают. Вы не оригинальны, Лев Федорович. Так идем?

— Извольте, — он толкнул высокую дверь, легко придержал тугую пружину. — Кофе отменяется, Анри.

— Quel dommage^[48], — равнодушно произнес старик, незамедлительно погружаясь в привычную дрему.

Они поднялись по обшарпанной, неширокой, но довольно крутой лестнице на третий этаж. Анохин предупредительно шагнул вперед, распахнул дверь, обитую изнутри железом, сказал:

— Прошу! Alea jacta est! Жребий брошен! По коридору и сразу налево.

Они оказались в маленькой комнате, где было втиснуто впритык четыре стола, заваленных бумагами чуть не на полметра высотой. И лишь за одним возвышалась над бумагами копна светлых зачесанных назад волос.

— Вот стул, пожалуйста, — сказал несколько скованно Анохнн. И соседу: — Привет, Толя. Ты уже получил презренное злато?

— У хозяина опять нет денег. И ты не получишь, — над столом поднялась атлетическая, под стать анохинской, фигура в несколько потертой визитке, нарукавниках и свежей рубашке с галстуком-бабочкой под чуть рыжеватой аккуратной бородой. Он с нескрываемым восхищением разглядывал Белопольскую строгими светло-голубыми глазами.

— О-о! — в отчаянии простонал Анохин. — Без денег что делать?.. Позволь представить тебе Ксению Николаевну. Она петербургская. И мой друг. Будь корректен. У тебя нет нескольких франков?

— Случайно нет. Представь, и вчера не было. Садитесь, Ксения Николаевна, будьте дорогим гостем, — он снял нарукавники, шутливо представился: — Грибовский Анатоль сын Иванов. Король парижского репортажа.

— Посидите три минуты, а я... — обрадовался Лев Федорович.

— Чудак, — резюмировал Грибовский. — Чтобы одолжить, раньше приходить надлежало. Сейчас все пусты.

— Поляков обязан мне жалованье за неделю. Мне необходимо — теперь сейчас, — Анохин начинал сердиться. Саваофская борода его смешно и воинственно вздернулась Ксения поняла, почему он не хотел брать ее с собой, большое дитя, — Я мигом, Ксения Николаевна!

— Может, и я с вами? Как вексель, требующий немедленной оплаты?

— Браво! — воскликнул Грибовский. — Ценю находчивых и красивых женщин.

— Вечно ты со своими сомнительными шуточками, Анатолий.

— А ты беги, беги! — парировал журналист. — Поймаешь Полякова — и за грудки: франков двадцать, глядишь, вытрясешь, да вряд ли. Биться о заклад готов.

— Бегу, Ксения Николаевна. Дождитесь, не уходите — умоляю!

— Обещаем, — отозвался Грибовский. — Никуда твою знакомую не пущу: у меня интервью, не выходя из редакции, новая рубрика, а что? — он выдержал паузу, изучая чистый лист бумаги, и вдруг несколькими быстрыми карандашными штрихами нарисовал шарж: — Похоже?

— Подарите на память?

— Сколько угодно!

— А ваше имя-отчество, господин Грибовский!

— Вы же слышали — Толя. У нас все Коли-Толи, Коти-Пети, Тины-Дины. Два часа вместе проработали — и идейные соратники. Дерьмо. Вас это шокирует? И отлично! В таком случае: что вы думаете обо всем этом, Ксения Николаевна? Жизнь русского на rendezvous.

— Я беспартийная. И сочувствующая всем страдающим.

— А самой приходилось? — напористо спросил Грибовский, не давая ей времени и подумать над ответом. — Вы сюда без пересадки или слезали на узловых станциях?

— Ссаживали.

— Константинополь, вероятно?

— Угадали.

— Моя профессия, — он записал несколько слов.

— Но я не скажу свою фамилию, и на мне вы не заработаете.

— Я выслежу вас быстрее любого детектива, — он порвал написанное, сказал: — Вы мне нравитесь. Дайте вашу руку. Так. Дворянская, чистых кровей ладонь. Лопату не держала, за скотиной не ходила. Но следы пороха имеются... Да... Постреливали? И все больше по двуногим братьям своим, не так ли?

— Ваша правда, господин сыщик. Теперь вашу правую руку. У вас следов пороха нет. Мозоли писчие. За газетными столами жизнь провели. Занятно! Давно в Париже служите?

— Считайте, век.

— И прямо из Одессы, конечно? Не битый еще.

— Тут вы зря: бит достаточно. Впрочем, чем это взвесишь, как определишь?

— Я ведь тоже почти профессиональная гадалка. Вас всегда спасала ваша, как любят говорить представители свободных профессий, политическая терпимость. С большевиками вы большевик, с императором Кириллом — монархист. Эта удобная позиция спасала многих русских вечно кающихся интеллигентов.

— Вы — провидица, Ксения Николаевна. Я сдаюсь: ошибся в вас, простите вечного грешника.

Запыхавшись, влетел Анохин. Сказал, счастливый:

— Дает Поляков, чтоб мне лопнуть! Но боится, обманываю. Просил представить вас, Ксения Николаевна. Умоляю, не обижайтесь хамству.

— Напротив, — усмехнулась Белопольская. — Поляков? Это даже интересно.

Они чуть не бежали по коридору. Лев Федорович резко открывал дверь за дверью — кабинеты оказывались пусты. Вероятно, сотрудники в этот час носились по Парижу в поисках самых последних новостей. «Где же? Где он? — бормотал Анохин. — Неужели сбежал? Не может быть! Нет!..» В одной из комнат Ксения увидела молодую, очень красивую женщину с запоминающимся лицом трагической актрисы. Она печатала на старенькой машинке. Хлопали с цваканьем буквы, позванивала каретка. Женщина подняла глаза и посмотрела на Белопольскую.

— Поляков? Где? — выдохнул Анохин.

Женщина пожала плечами, и се тонкие пальцы вновь взлетели над клавиатурой. Анохин посмотрел на Ксению в полном отчаянии, прислонившись к стене, чтобы перевести дух. И тут неизвестно откуда появился сам главный технический редактор газеты А. А. Поляков. В нем увиделось Ксении точно нечто бесовское — голый череп, прикрытый маленьким беретом, трубка в зубах, не то усмешка; не то оскал. Глаза остановившиеся, темные, огромные.

— Ага, — сказал он, не вынимая трубки изо рта. — Можете получить, — улыбнулся Ксении, а сказал Анохину: — Прошу, Лева, не забудьте: к шести, к шести. Не забудьте! — и исчез в каком-то закоулке, оставив за собой табачное облако. Похоже, махорочное.

— А это красивая женщина — кто? — не удержалась от вопроса Ксения. — Из газеты? — повторила она потому, что счастливый Анохин думал о другом и ничего не слышал.

— Посидите, пожалуйста, еще секунду у Грибовского, Ксения Николаевна. Он ведь не очень досаждал вам? Я богатею на глазах.

— Я готова, но ... вы меня абсолютно закружили. Мне не найти здесь ни Грибовского, ни выхода, ни входа.

— Да?! О!.. Бога ради! Я забылся и затаскал вас! Простите!

— И перестаньте извиняться каждую минуту. Я сама напросилась. Но о той женщине вы не ответили.