Солдат и пес 2

— Я, доктор, все же подожду до конца операции.

— Ну, коль время терпит… Только вон там, в коридоре жди.

Я вышел, обнаружил в коридоре полумягкую скамеечку, присел. И лишь тут обнаружил, как устал. То есть, даже не устал, а сильнейшее нервное напряжение отпустило меня, и точно из тела ушел какой-то стержень. Я привалился спиной к стене, прикрыл глаза…

И очнулся оттого, что меня трясут за плечо.

Открыл глаза — ветеринар Алексей Степанович, смеется, довольный.

— Заснул?

— Да не то слово, — пробормотал я, приходя в себя. — Как в омут провалился!..

— Переутомился, переволновался, это понятно. Короче, так: операцию сделали, все в порядке. Жить твой пес будет долго! Он ведь молодой?.. Да. Правда, лезвие зацепило сухожилие, и тут… я не знаю пока, будет хромать на переднюю правую, нет… Но боюсь, со службы могут списать.

Здесь, видно, мое лицо нехорошо изменилось, и врач поспешил добавить:

— Ну, пока без дальних прогнозов обойдемся. А ближний прогноз самый благоприятный. Пусть день-два у нас побудет, потом посмотрим.

Я тяжеловато поднялся:

— Спасибо, доктор. Я завтра… То есть, сегодня постараюсь зайти.

— В общем-то необязательно. Но возражений не имею.

Тут появилась Анна Федоровна с таким здоровенным котом на руках, что оторопь брала при взгляде на такое чудище. Чуть ли не с самое Анну Федоровну величиной. На меня он уставился изумрудными глазами с явным неудовольствием: типа ты кто такой? Я тебя не звал.

— Не спеши сынок, не спеши, — затарахтела санитарка. — Сегодня можешь не приходить. И собачку волновать зря незачем. Пусть малость отдохнет, сил наберется!..

— Ладно, — сказал я. — Вам виднее. Котище-то, однако, у вас — ух! Хоть на выставку такого посылай.

— Это Васенька! — с гордостью заявила Анна Федоровна. — Наш воспитанник!

— Талисман, можно сказать, — добавил Алексей Степанович и оживился: — Кстати! Вот ты же собаковод, спец по животным. Ты как считаешь, животные способны мыслить?

— Да сто процентов, — сказал я с уверенностью. — По крайней мере, собаки.

— Вот! — Алексей Степаныч назидательно поднял крепкий, толстый указательный палец. — Скажем шире: высшие млекопитающие. Ты знаешь, как здесь у нас эта подлейшая рожа появилась?

Он ткнул пальцем в сторону кота, а тот повел глазами в сторону говорящего.

Естественно, я не знал.

— Сейчас расскажу, — с удовольствием произнес врач.

Шесть с лишним лет назад, летом семьдесят шестого…

— Как раз олимпиада в Монреале шла, — вспомнил врач. — Футбол…

Дело было уже ночью, почти как сейчас. Посетителей не было, пациенты вели себе смирно. Дежурили те же двое: Алексей Степанович и Анна Федоровна. Тихо. И вдруг из коридора долетел едва слышный жалобный писк.

— Эт-то что еще за новости… — удивился доктор и пошел посмотреть.

И увидел в коридоре крохотного паршивенького котенка. Такого грязного, такого дохленького — сил нет!

— Вот как он забрался сюда, скажи на милость?! Как понял, что его спасение здесь?.. Ну да, конечно, понимаю: кто-то подбросил и убежал. Но я тут же вышел на крыльцо: никого! Ни слуха, ни духа. Да, я скептик, как положено быть врачу, пусть бы и ветеринару. И допускаю, что этот некто, он такой шустрый, что дернул быстрее лани… Но пусть даже так. Когда мы взялись за него — Боже мой, чего только у него не было!..

— Педикулез! Несварение желудка! Глисты! — встряла Анна Федоровна. — Молочком поили через пипетку — не принимает. Я уже плачу, с ним прощаюсь. А так привыкла к нему!..

Ну и что вы думаете? Полудохлый бедолага в кошачьем обличье в какой-то момент вдруг высосал аж целую пипетку. Через час еще одну. Потом начал жадно лакать молоко из плошки, но это дело сразу же забастовали. Опасно! Ну и так постепенно, постепенно… Стал Васькой, превратился в нормального котенка, подрос. Кастрировали. После чего Вася, не будь дураком, быстро смекнул, что в жизни у него теперь две задачи: жрать без остановки день и ночь, да лезть на руки к Анне Федоровне, чтобы гладила. И мурчать. Чем и занялся. Результат налицо.

— Поучительная история!.. — смеялся я.

С тем и распрощался.

Когда вышел на крыльцо, то понял, что крикнул мне сержант: мол, ждать меня не сможет. Что и верно. Зябко встряхнувшись, я пошел пешком.

Осенняя ночь темная и холодная, даже в бушлате заметно пробирало. Но настроение у меня вдруг сделалось хорошее — будто неведомо откуда пришла уверенность, что впереди у меня долгая, непростая, но славная жизнь, где я найду себя. Свою дорогу, которую никому за меня не пройти. Непростая? Трудная? Конечно. А у кого она простая.

С такими мыслями я шагал по темной, абсолютно пустой улице, так и дошагал до усадьбы Митьки Сорокина. Вернее, еще на подходе, метров за сто, различил пульсирующий огонек сигареты, а чуть ближе угадал и силуэт человека. И не различил, но логически догадался, что это командир части.

— Сергеев? — зачем-то окликнул он меня, хотя здесь-то все было ясно.

— Так точно.

— Из клиники? Как там дела?

На первый вопрос я утвердительно кивнул, на второй сказал:

— Хорошо, — и рассказал как было.

— Ну слава Богу, — спокойно отозвался Романов. — Пойдем? Машина так и стоит на станции, доброшу тебя в часть. И назавтра можем объявить себе выходной, а?

— Как прикажете, товарищ полковник, — я улыбнулся. — Кстати! Я ведь так ничего и не знаю, что здесь произошло. Этот тип, которого я ошарашил — это и есть тот самый Сорокин? И что с ним? Честно говоря, в ярости бил так, что не думал…

— И дальше не думай, — полковник махнул рукой. — Жить будет. На зоне, конечно. А в целом… Ну, идем, по дороге расскажу.

Если излагать события в целом, так сказать, обзорно, но выходило следующее.

Упомянутый Митька был известным местным типом, чем-то напоминавшим браконьера Никсона, но куда тоньше, изощренней. Формально без всякого криминала. Работать как нормальные советские люди он упорно не желал. Но и со стороны закона придраться к нему было нельзя. Он тоже побывал заготовителем Промкооперации, одно время уезжал за длинным рублем — был матросом и на рыболовецком траулере и даже на спасательном судне… То ли рубль оказался не длинным, то ли длинным, но чересчур тяжелым, Бог ведает. Вернулся. Неожиданно нашел себя в артели народных промыслов — или как-то так. А у него и вправду был талант. Он ловко вырезал фигурки из дерева, со временем достиг в этом деле прямо-таки виртуозности, целые скульптурные композиции делал. Особенно хорошо давались ему животные. И даже какие-то художественные курсы он закончил, давшие минимальное образование, позволявшее уверенно заниматься своим промыслом, без придирок со стороны разнообразных проверяющих. И хорошо зарабатывать. Совершенно легально.