Солдат и пес 2

Конечно, этим самым Сорокин сильно мозолил глаза местной милиции, но ухватить-то его было не за что. КГБ-истам местным он и вовсе не был интересен, но они и Ольгу-то прошляпили, которая сумела развернуть резидентуру на самом видном месте… Правда, у агентуры интерес был исключительно к части, город как таковой ее не интересовал…

— А с Ольгой-то что? — перебил я. — Ее там взяли, у Сорокина?!

— Не спеши, — усмехнулся командир. — Все по порядку…

Ольга с Сорокиным были знакомы. Ну, оно понятно, здесь все со всеми знакомы, но эти двое, хоть и не ровесники, но нашли общий язык. Ольга купила у него фигурку, заказала еще пару. Очень хорошо заплатила. А для Митьки деньги всегда были на первом месте в жизни — такова уж натура. Из тех, кто за копейку мать родную продаст. Ольге было не так уж трудно заманить его в шпионские сети.

Разумеется, она всего ему не открывала, во все не посвящала. Он нужен был ей лишь как база. На худой конец. И вот когда этот худой конец пришел, она и использовала его дом как базу. И денег сразу отвалила столько, что он прежде и не видывал. Ненадолго, правда.

Как же она не предусмотрела, что ее может по следу вычислить служебная собака?.. Ну, и на старуху бывает проруха. Всего предвидеть невозможно. Это шпионку и сгубило.

— Сгубило?.. — переспросил я.

— Да, — кратко ответил полковник.

Она, оказалось, покончила с собой. Отравилась.

Когда мы еще даже не ворвались на участок, а совещались у калитки, чуткий Сорокин услыхал это. Вмиг доложил, и обоим стало ясно, что их настигли. Они еще ничего не успели решить, когда я вышиб калитку — и времени думать не осталось совсем, только действовать. Здесь уже каждый сам за себя, Митька, очумев, выпрыгнул в окно… дальнейшее известно.

А Ольга, видимо, поняв, что арест неизбежен, приняла яд…

— То есть, все точно так же… — начал я, а Романов, усмехнувшись, подхватил:

— Не точно, но примерно.

Взломав отчаянным усилием дверь, правоохранители обнаружили в доме агонизирующее тело. Предотвратить погибель не смогли, и через полминуты-минуту вынуждены были констатировать смерть.

— Конфета? — спросил я.

— Точно, — усмехнулся шеф. — У нее целая россыпь карамелек… Ну, россыпь-не россыпь, но штук пять нашли. Разных. Подозреваю, что там разная концентрация яда, разное быстродействие, все такое… Так сказать, выбор смерти на все случаи жизни. Но это уже мои домыслы. А вообще забрали на экспертизу, она должна показать.

Мы уже шагали по перрону, и я невольно покосился на пустующий ларек.

— Серьезно у них было дело поставлено.

— Не то слово. Ну а что ты хочешь? Разведка — организация солидная.

— И что же дальше?

— Дальше решено срочно брать Лесницына. Помчались в райотдел, связываться с областью… Думаю, прямо тепленького его и возьмут, ночью. Но это, дорогой товарищ Сергеев, уже не наша задача! Мы свое дело сделали, и вроде бы совсем неплохо.

— Но хотелось бы знать итог всего…

— Узнаем, — пообещал полковник. — Не переживай.

— Я и не переживаю.

— Ну и отлично. Поехали!

…В части Романов распорядился, что завтра рядовому Сергееву объявляется выходной. Сказал и про Грома. Смольников, конечно, разволновался, но я постарался уверить его, что жизни пса ничего не угрожает.

— Жизни-то — ладно, — произнес старлей, — а вот как со службой у него будет… Может ведь и негодным оказаться.

Я пожал плечами:

— Тут гадать нечего. Поживем — увидим.

— Это точно, — вздохнул взводный. — Ну, иди отдыхай.

От множества событий и информации я как-то душевно перегрелся, что ли. Казалось, что не усну. Спать совсем не хотелось. Но когда улегся, одеялом накрылся… И не успел заметить, как вырубился. И проспал почти целый день. Проснулся чуть ли не перед ужином.

Ребята, узнав про ранение Грома, взволновались, стали расспрашивать, но я слегка слукавил, сказав, что дал подписку о неразглашении:

— Пацаны, ничего не могу сказать, кроме того, что преступников задержали. Двоих. Кто они?.. Даже не спрашивал. И не буду. Меньше знаешь — крепче спишь.

Так я закрыл тему. Уже совсем перед построением в столовую стало известно, что Смольников, сдав дежурство по части, не поленился сгонять в ветклинику. Врач на месте был другой, вернее, другая, женщина. Но она уверила комвзвода, что все будет в порядке, и через несколько дней пса можно будет забирать.

И с этого момента ко мне пришло странное чувство: законченности того, что случилось со мной за последние несколько недель. Собственно, того, что произошло в этой части. Остались завершающие штрихи картины — и все, можно считать, в загадочной истории поставлена точка. Ну, а пока многоточие, но это совсем ненадолго…

Несколько дней прошли с этим чувством. Его трудно описать — ну, черт знает, какое-то абсолютное спокойствие, даже умиротворение, что ли. Типа — все что мог, я сделал, и теперь будь, что будет. Время бежало своим чередом, служба, наряды, дембеля в поте лица гнали свой «аккорд»… И все-таки неуловимо, но уверенно я ощутил ветер времени, перемены в моей жизни. Нечто непоправимо закончилось, а новое еще не началось, но совсем рядом, никаких сомнений. Что будет, я не знал, но знал, что надо просто ждать, и все. И оно будет.

И вот морозным утром, на разводе Романов объявил:

— Рядовой Сергеев!

— Я!

— Звонили из клиники. Нашего пса можно забирать. Сейчас сразу и отправляйся. Документы возьмешь в канцелярии. Да, перед отправкой загляни ко мне в кабинет.

— Есть.

И полковник переключился на другие вопросы. Распоряжение в мой адрес не заняло у него и десяти секунд, а последнюю фразу он произнес и вовсе как бы между прочим. Но я-то безошибочно угадал, что она была главной.

В канцелярии я взял увольнительную, поднялся к командиру.

— Входи, — велел он. — Садись.

И закурил. Подымил немного, как бы собираясь с мыслями, после чего объявил:

— Ну что! Вот все и кончилось. Взяли наши областные Лесницына, прижали его, тряхнули как положено. Раскололся сразу, как гнилой орех. Короче говоря, вся резидентура разгромлена, цели достичь не сумела, а теперь и вряд ли сумеет. Профилактические меры принимаются.

— Экспертиза по этой… — я кивнул в сторону вокзала, — по Ольге, подтвердила догадки?

— Не знаю, — шеф развел руками. — Даже не поинтересовался. Да по большому счету, все это уже неважно.