Солдат… не спрашивай!

Кроме того и без разных пугающих прогнозов общий настрой был такой "смутный", следствие череды обидных поражений понесенных российской армией в 1805-1807-ом годах. Но вернемся к нашим баранам, тьфу… к нашим стволам. Если уж от примитивной нарезной дульнозарядки казенные оружейные заводы стонут и горестно стенают, словно их заставляют осваивать пулемет системы Максима, где 360 отдельных деталей, то за такую "хитрую машинку", как револьвер, инженеры изобретателя-самородка разорвут непременно. Позднее штабс-капитан отдал парочку образцов, из тех, что попроще – несамовзводных реплик раннего Кольта, в руки местным московским оружейникам-умельцам и мужики со временем организовали неплохой бизнес. По крайней мере, состоятельные столичные обыватели в 20-е, 30-е и позднее покупали такие игрушки охотно. Москва конечно не Чикаго ни разу, но "пошаливали" лихие люди там частенько, временами чуть ли не на территории самого Кремля. Как классик наш Александр Сергеевич мудро заметил про те времена, что: "Полиция видимо занимается политикой, а не ворами и мостовою".

Да что и говорить, вышло как на картинке, или точнее как в хорошем, добротно поставленном историческом фильме, где одному из стажеров вдруг по прихоти судьбы-режиссера пришлось сыграть на несколько минут главную роль.

Мороз холодным огнем обжигает тело под тонким сукном неудобного и узкого мундира, сковывает все члены точно твердеющий раствор бетона, но надо стоять, вытянушвись по стойке "смирно". Нельзя ни дернутся, ни шелохнутся, даже дышать полной грудью нельзя, лишь урывками осторожно и размеренно. Рядом царь со свитой осматривает разложенные на покрытом бархатной скатертью столе образцы винтовок и ружей, вот он местный бог, российский "небожитель" – всего в пяти шагах, почти такой как на портрете, только вместо шляпы-треуголки сегодня их величество в каске с роскошным султаном из подкрашенных перьев. Бестолково суетятся, как тараканы под занесенным над ними тапком, вокруг царя блестящие на зимнем солнце шитьем мундиров генералы, они безуспешно пытаются понять, что же за хрень такую им показывают, ружья на вид как ружья. Ни одного слова по-русски Сашка не услышал, в ходу у военной элиты исключительно язык вероятного противника, некоторое исключение составляют лишь выражения нецензурные, что изредка проскальзывают в их речи.

Несчастного штабс-капитана Денисова невежественные придворные "полководцы" в момент довели до белого каления и добавили лишнюю прядь седых волос. Говорят, Петр Первый однажды в шутку издал указ "об освидетельствовании дураков в Сенате", как бы намекая на умственные способности ряда своих высокопоставленных чиновников, пора бы и его потомку провести аттестацию своего генералитета, на предмет исключения со службы явных идиотов. Все собравшиеся на стрельбище в одних легких парадных мундирах, и все отчаянно мерзнут – не греет оказывается золото на эполетах, хоть и глаз радует. Но генералам все же проще – они двигаются, и не стоят на месте, изображая живой столб. Где-то на заднем фоне как тень отца Гамлета маячит вездесущий Аракчеев, у графа есть полезная привычка лишний раз на глаза патрону не лезть, но когда надо – он первый оказывается под рукой. Наконец жестокая пытка холодом закончилась, такое ощущение, что еще немного и унтер-офицер разделил бы судьбу советского генерала Карбышева, превратившись в ледяную глыбу. Звучит долгожданная команда и они с Григорием под надзором штабс-капитана Денисова выходят на огневой рубеж, вот здесь то и подстерегает Сашку самая главная беда, как отнесется царь, ярый до мозга костей поклонник строевого фрунта и прусской шагистики, к дерзкой попытке нижнего чина стрелять не со стойки "смирно", как принято в гвардии, а с удобной прикладки? Но судьба в это раз оказалась благосклонна к Александру, а может быть просто его тезка-помазаник решил, что требовать от мешковатых армейских егерей утонченной выправки "фрунтового балета" гвардейцев не стоит. Генералы из свиты царя, как по команде, холеные морды скривили при таком "непозволительном нарушении", один даже кулак незаметно показал наглецу, но его величество ничего возразить не соизволили… и пришлось этим придворным крысам помалкивать в тряпочку. Денисову после презентации, правда комплиментов как на нижегородско-французском, так и на родимом командно-матерном наговорили сполна, но опальному штабс-капитану на гнев этих "свитских" генералов было глубоко наплевать, наградить или наказать его они не в силах. Лучшим доказательством правоты штабс-капитана служили принесенные с поля простреленные мишени, против такого убойно-убедительного "документа" любые измышления поборников "фрунта и порядка" в генеральских эполетах можно смело отмести, как бесполезный словесный мусор. Сашка из своих личных наблюдений за поведением императора сделал потрясший его вывод, что тот похоже сильно опечален, словно потерял близкого человека. Только что, прямо тут на заснеженном пустыре рухнула в прах прекрасная концепция "рыцарских войн" 17-18-го столетий с их красивыми театральными мундирами и блеском шпаг на полях сражений. Стучится в двери безжалостный 19-й – век пара и машин, вот появились первые винтовки, способные поражать противника на дальнем расстоянии, но это только начало пути. Пройдет совсем немного времени, и нынешние безусые поручики, став седыми генералами увидят первые пулеметы, и точно так же будут негодовать, как эти "свитские" вокруг царя: "это неправильно, не благородно, не честно!"… но это жизнь, ее не остановить. "Блаженная была эпоха для храбрости! Широкое было поприще для надежд честолюбия!" – скажет позднее один уже знакомый читателю персонаж, которого то и дело приходится цитировать. Александр, нет не тот который первый, а просто унтер Сашка такого взгляда на события не разделял – была эпоха и сплыла, ну и черт с ней… он не сентиментален, ему не понять.

Великолепный захватывающий спектакль, да и только, одни яркие живые и сочные оттенки чего стоят – куда до такого буйства естественных красок убогим декораторам Голливуда и Мосфильма с их дешевой синтетикой, такое зрелище не описать словами ни одному даже самому талантливому автору. Его нужно увидеть, нет скорее прожить и ощутить только лично: уловить холодеющим сознанием сквозь призмы стынущего инея на ресницах, ослепительный блеск фальшивой позолоты мундирных пуговиц, что сливается в дикой какофонии цвета с бьющим по глазам разнообразием султанов, подрагивающих на касках и франтовато-наглыми, прямо опереточными выпушками мундиров. Приказ в морозном воздухе звучит гулко и отчетливо, как приговор осужденному на казнь, шаг влево, шаг вправо, споткнешься или промахнешься и все сгоришь как мотылек на пламени свечи. Но нет, в это раз все обошлось благополучно: ни руки, ни глаз, ни винтовка не подвели Сашку, и даже его маленькие свинцовые "друзья", смешного по меркам начала 19-го века калибра 12мм легли точно в цель, как будто тоже хотели помочь хозяину в трудном деле.

Что еще было в тот день примечательного, о чем стоило бы вспомнить спустя годы? Да почти ничего… Пулю предложенную штабс-капитаном Денисовым для гладких ружей презентовать его величеству не стали, это изобретение особых затрат, кроме замены ротных и полковых пулелеек не требовало. Поэтому "особливую пулю для гладких ружей" комиссия решила завести в воинских частях рабочим порядком, оформив очередным приказом военного министра за номером такими-то, как шлейфики, трынчики и прочее и прочее.

Потрясенный и заинтригованный увиденным на подмосковном полигоне император дал отмашку и теперь дело внедрения в эксплуатацию нового оружия целиком и полностью перешло в руки Аракчеева. Теперь никаких препятствий нет в принципе. Плевать временщику на всю "военную науку" хоть свою, хоть зарубежную, распоряжение императора получено и дело графа его в точности исполнить, а дальше хоть потоп.

Российская бюрократическая машина, грубо склепанная в прошлом веке "железом и кровью" еще Великим Петром на редкость неповоротлива и громоздка, но тут она сработала на удивление быстро и оперативно, словно отлаженный часовой механизм. Вот, что значит всего один умело нанесенный пинок и надо еще знать, куда следует бить этого неповоротливого тупого монстра, чтоб сонный зверь взревел от дикой боли и наконец начал шевелится в нужном направлении. Граф Алексей Андреевич Аракчеев был большим специалистом, по этой части, что зовется в ХХ-ом веке администрированием. Он хорошо понимал, кому и чего надо ласково посулить, и за ушком почесать, а кого следует и жестоко вздрючить. Затрещали под топорами вековые деревья, забегали как угорелые туда-сюда 20-ть тысяч курьеров, завыла волчицей в глухой деревне баба, у которой неведомо куда угоняли единственного кормильца. Ржавые шестерни государственного механизма российской империи провернулись с душераздирающим скрипом, кое-кого раздавив попутно и не без того. Лед тронулся господа присяжные заседатели, хоть на дворе все еще февраль и ледоход в природе никогда так рано не начинается…

Глава 55. Без названия

Февраль 1810 года, Санкт-Петербург, холодный порывистый ветер несет мелкую снежную крупу со стороны Адмиралтейской набережной. Не смотря на скверную погоду перед одним, известным всему военному Петербургу зданием песочно-желтого цвета многолюдно, здесь всегда во второй половине дня собирается много народу. Одни приходят по долгу службы, других влечет обычное любопытство. Развод гвардейских караулов в начале века 19-го здорово напоминает театральное представление, чего тут только нет, вплоть до прикладывания обнаженной шпаги острием клинка к груди одного из назначенных в наряд обер-офицеров. Всегда есть на что посмотреть, в провинции такие изыски, зафиксированные к слову в уставе, обычно игнорируют, там больше внимания уделяют всяким скучным, но вполне необходимым вещам. А какие тут формы, какое роскошное обмундирование, жаль солнце сегодня не может играть, отражаясь от начищенных медных касок гренадер – увы зима на дворе. Оборотная сторона всей этой "прелести" – нижние чины и обер-офицеры вынуждены стоять в неудобных позах несколько часов на холоде в одних мундирах, но красота требует жертв. Все выглядит в точности как на малоизвестной широкой публике акварели российского художника Василия Садовникова "Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства. Развод караула". Тускло блестят штыки, радуют глаз сочными цветами красные, синие и зеленые мундиры, а форменные суконные штаны нижних чинов белее питерского снега. Еще бы на пропитку ткани угробили солдатики не один час, и мел покупали отборный, на свои заработанные кровью и потом копейки. Не дай бог ткань во время прохождения маршем в конце развода "запылит" – можешь смело писать завещание и прощаться с сослуживцами, 10–15 тысяч палок тебе солдат не пережить, такие случаи уже были неоднократно, хоть обычно подобные происшествия и не попадают в толстые книги "полковых историй"…

Та же самая церемония была в этот день и в прошлом году и позапрошлом – почти каждый год начиная с 1801. При Павле Первом развод проводился я в другом месте, при Екатерине второй тоже, да и в эпоху "бабского царства" порядки в гвардии были иные. Нижние чины набирались из дворян, ездили господа "солдаты" чуть ли не в каретах, а в ответ даже на справедливое замечание могли послать офицера далеко-далеко, а то и побить ненароком – это смотря по настроению.

Впрочем, в ту далекую пору и Зимнего дворца, а именно так и называется "желтый дом", зимняя резиденция российского императора здесь не было. Этот – уже пятый по счету, построен в 1763 году и многократно перестраивался позднее. Что стало с предшественниками – да так, один сгорел, другой не понравился и разобрали, третий утрачен в результате "перестройки" и так далее, не суть важно. Почему "желтый" – а так в ту эпоху красили все казенные каменные здания от психиатрической клиники, до дворца императора включительно. В нарядный бело-голубой колер Зимний оденется ближе к веку двадцатому.

Вроде бы по старому, но внимательный наблюдатель непременно бы заметил одну существенную деталь, которая была еще вчера. На разводе отсутствует один человек, который ранее никогда не пропускал эту церемонию – российский император. Вместо него в "живые солдатики" увлеченное играет малолетний великий князь Михаил Павлович Романов, младший из сыновей покойного императора Павла Первого. Что-то серьезно, не на шутку изменилось в жизни столицы, да и всей империи, раз уж "Сам" не вышел на развод караула! В те далекие годы таким событиям придавали очень важное значение, да что там развод, иной посол или дипломат в отчете своему правительству обязательно указывал кто и где сидел или стоял на званном обеде и какие тосты произносили и далее – вплоть до меню и цвета салфеток.

Чтобы понять причину этого странного явления придется проникнуть взором внутрь массивного здания, сложенного из местного гранита, песчаника и частично – обычного кирпича, на плацу перед которым и происходит "парад" – так питерские обыватели по застарелой привычке именуют любую воинскую церемонию, кроме похорон конечно. Разгадка кроется в одной из малоприметных комнат, расположенных в северозападном крыле дворца, у дверей которой замерли по стойке "смирно" гвардейцы-часовые. Ранее здесь был "Тронный зал", но в 1795 году планировку изменили и вместо огромного зала появилась масса комнат, чуланчиков и комнатушек. В одном из таких неприметных помещений император и выслушивает ежедневный доклад нового военного министра. Заслуги на посту губернатора Финляндии, а главное – рекомендация людей из окружения Александра Первого позволили генералу от инфантерии Михаилу Богдановичу Барклай-де-Толли занять пост военного министра в январе того же 1810 года. Для подготовки к грядущей войне, которая буквально стояла уже на пороге, царю требовался "дельный" генерал и такой нашелся. При других обстоятельствах потомку захудалого шотландского рода подобное высокое назначение бы "не светило". В 1809 году в Российской императорской армии насчитывался 61-н генерал-лейтенант. В этом списке Барклай-де-Толли занимал далеко не почетное 47-е место по старшинству производства в чин. Когда государь император пожаловал его в генералы от инфантерии, обойдёнными оказались аж целых 46-ть человек. Все они сочли себя незаслуженно обиженными, и тогда в высших армейских кругах начали возмущённо обсуждать "выскочку" Барклая, а некоторые даже в знак протеста подали царю прошение об отставке.

Российская императорская армия досталась новому администратору далеко не в лучшем состоянии и работы был непочатый край. Генерал ушел в эти труды с головой, если ранее так называемый "доклад военного министра" более напоминал сборник анекдотов и его можно смело было отсылать хоть тому же Бонапарту для ознакомления, то теперь все кардинально изменилось. Часами просиживали они вдвоем с императором во дворце, решая насущные финансовые и организационные вопросы, связанные с военным строительством. Других специалистов обычно не приглашали, Михаил Богданович считал, что присутствие императора поневоле "сковывает" людей, а с ним, как с генералом – военачальники близкого ранга все же будут более открыты.