Солдаты последней войны

Я и не сомневался. И был за него спокоен. Уж он не пустит свою жизнь наперекосяк.

– Ну, бывай, Гагарин, – я уже собрался уходить, но он меня остановил, резко вскочив с места.

– Да, кстати, не хочешь себе взять?

Только сейчас я заметил маленький пушистый комочек, который Юрка поднял с пола. В мускулистых, сильных руках Гагарина лежал огненно-рыжий котенок.

– Сам пришел. Весь продрог от холода, но ни разу не пискнул. Он, похоже, немой. Жаль зверя. Я бы с удовольствием к себе взял, да у меня слишком нервная псина. Котов на дух не переносит. Может и слопать при случае. Ну, так как?

Я осторожно взял котенка. Теплый и мягкий, он с надеждой смотрел в мои глаза. И молчал.

– Возьму, конечно. Я ведь тоже – один. Как и он. Да, кстати, как его зовут? – я кивнул на котенка.

Юрка пожал плечами.

– Не успел придумать. А он ведь немой, сам не представился.

– Значит будет Шарик.

Впервые за вечер Юрка широко улыбнулся. Светлой и открытой гагаринской улыбкой.

– Шарик? Не собака ведь…

– А кто тебе сказал, что котов нельзя называть Шариками? Смотри, какой он кругленький. К тому же, не так давно познакомившись с одной мерзкой псиной по имени Сталлоне, я дал себе клятву назвать свою будущую собаку Шариком. С собакой у меня не получилось, а вот с котом…

– Все верно… Шарик… Классное имя. Пусть будет Шарик… Правда, это девочка…. Но в конце концов – есть же девочки Саши и Жени. Так?

Теперь улыбнулся я. Правда, такой улыбки, как у Гагарина у меня не получилось. На такое способен лишь тезка первого космонавта. Жаль только, что он так никогда и не повторит его подвиг.

Одной рукой я держал Шарика, а другой пытался безуспешно открыть дверь. Оказалось, что она не заперта. Вот ерунда, неужели я стал настолько рассеян, что уже забываю запирать собственную квартиру? Но едва переступив порог, я сразу же сообразил, что здесь кто-то есть.

В моем доме пахло мятой, апельсинами и зимним вечером. В моем доме была Майя. Я не включал свет и не видел ее. Но это я знал наверняка.

Привыкнув к темноте, я увидел, что она лежит на диване. Свернувшись в клубочек и подложив ладошки под голову. Она спала. Я не зажигал свет, словно боялся, что вместе со светом Майя исчезнет, испарится, вновь превратившись в мираж. Я боялся дышать, чтобы не разбудить ее, словно с ее пробуждением мои иллюзии вновь развеются. А она проснется и тихо скажет: «Ну, мне пора…» Я просто сел на краешек дивана, у ее ног. И смотрел на нее. На моих руках спал котенок. На моем диване спала Майя. И это казалось настолько неправдоподобным, что мне стало страшно.

Иногда фары проезжающих за окном автомобилей на мгновение освещали ее лицо. И все проиходящее становилось реальностью. Но затем комната снова погружалась в темноту.

Она проснулась внезапно. И мы долго смотрели друг на друга в темноте, не зная, что сказать.

– Ты больше не исчезнешь? – я прикоснулся к ее рыжим волосам, разбросанным по подушке, теплым ладоням, словно пытался убедиться, что она настоящая.

– Я больше никогда не исчезну.

Она приподнялась и со всей силы обняла меня за шею. И наткнулась на Шарика. Я включил свет.

– Какая прелесть! – улыбнулась Майя. – Как его зовут?

– Шарик. Правда, сразу предупреждаю, что это – кот, а не собака. И девочка, а не мальчик.

Майя взяла в руки рыжий комочек. Котенок благодарно лизнул ее ладони. Они сразу же понравились друг другу.

– Ну же, привет, Шарик! – Майя погладила его по взъерошенное шерстке.

– Он тебе не ответит. Он счастливее всех нас, потому что умеет молчать. А значит все невзгоды и несчастья умеет переживать молча.

– А радости?

– А от радости кричать и необязательно. Достаточно повилять хвостом.

– Кира, это же не собака.

– Здесь есть преимущество. Он никогда не превратится в Сталлоне!

– Бедный Сталлоне!

– Это еще почему?

– Представляешь, он в клочья разорвал дорогущую шубу одной нашей знакомой аптекарши, – торжественно выдала Майя, слегка покраснев. Неужели она догадывалась, что ее муж – большой любитель фармацевтов?

– Ну да?! – восхитился я. – И что эта несчастная?

– Она подняла такой визг, – Майя от души рассмеялась. И у меня закралось смутное предположение, не она ли подставила бедного Сталлоне? – Но дело не в аптекарше. С ней-то мы все уладили. Остальные соседи были крайне недовольны, что рядом проживает такая милая собачка. Можно подумать, их дворцы охраняют кудрявые пудели. В общем, чтобы собачку Сталлоне не сдали куда надо, мне пришлось увезти его к тетке, в деревню.

– В деревню?! К тетке?! Сталлоне?! – меня трясло от смеха. – Это после шикарной и беззаботной житухи! И как он, бедолага, выдержал такое захолустье?!

– Он выдержал, Кира! Более того, прекрасно себя чувствует! Как только я сюда прилетела – сразу к нему. Заметь – к нему, а не тебе. Ведь ты с ним не ладил. А мы были большими друзьями.

– Ну, и как там твой большой друг?

– Друг оказался большой свиньей. Ему так там понравилось, что он от меня прятался по углам. Боялся, что я его заберу назад. Представляешь, его теперь зовут Максимыч, по имени теткиного мужа. Поскольку кличку Сталлоне никто не выговаривал, так и называли – собака Максима. Потом и пошло – Максимыч да Максимыч. И эта свинья с удовольствием откликается на новое прозвище. Кроме того, он заделался знатным пастухом. Представляешь, пасет коров! А в одну корову Розу просто влюбился – ни на шаг от нее. В общем, бывший Сталлоне, а нынче Максимыч обожает деревню, питается кашей со шкварками, а про «Чаппи» и думать забыл. Стал мирным, со всеми подружился и никому не собирается рвать никаких шуб… Нет, все же он – предатель. Так от меня улепетывать!

– Что ж, не такой уж он плохой парень. Пожалуй, буду в ваших краях, загляну к нему. Может, мы еще и поладим. Да… Никто не знает, где ему лучше. Иногда в деревне жизнь кажется раем. Если бы мы не боялись почаще менять города, дома, работу. Может, хотя бы в конце жизни, все испробовав и оценив, обретали свой настоящий, дом, настоящего друга и настоящее счастье. Но мы продолжаем трусливо цепляться за то, что имеем. Хотя… Жизнь всего лишь одна. А на сегодня и одного достаточно. Было бы за что цепляться. Некоторые так всю жизнь и болтаются в невесомости.

– Я тоже об этом думала.

Майя приблизилась к окну. Там в невесомости кружили пушистые хлопья снега. И, не зная за что зацепиться, они падали, падали, падали на землю. И разбивались.

– Когда я лежала там… В шикарной больнице… Меня лечили самыми новейшими препаратами, кормили самой изысканной пищей. Мне вежливо улыбались и любезно отвечали на вопросы. И меня – ненавидели. Знаешь, как нас там ненавидят? Знаешь, как мерзко и противно, когда хорошее отношение – всего лишь хорошо оплаченная видимость? А эти тупые долларовые улыбки?.. В эти минуты я мечтала о любой захолустной больнице, ворчливой санитарке, шаркающей стоптанными тапочками, хмурым усталым врачам, работающим за копейки, соседкам по палате в выцветших байковых халатиках. Зато, когда они улыбаются… Эти улыбки – самые настоящие. За них не нужно платить. И, выглянув за окно, там всегда можно будет увидеть наше солнце и наши звезды.

А я-то думал, что солнце и звезды одни на всех. Что они одинаковы. Оказывается, я ошибался.

– Тебе там было так плохо? – я нежно погладил Майю по еще теплой после сна щеке.

– К счастью, как ни дико это звучит, со мной рядом лежали очень больные люди. А болезнь всякого делает и добрее, и мудрее. Болезнь не заглядывает в карман. Единственное, что на свете интернационально – болезнь. Тем более, что, возможно, только здесь у меня есть шанс. К тому же – это честнее. Да и вообще, умирать уж лучше дома…