Солдаты последней войны
Шрифт:
– Лучше вообще не умирать! – я погрозил ей пальцем. – И ты, девочка, никогда не умрешь.
– И еще я люблю зиму. А настоящая зима бывает только здесь. Чем не повод для возвращения?
– Ага! Значит, я здесь ни при чем! Всего лишь – зима…
Майя уткнулась лицом в мою грудь.
– Признайся, ты ведь не тосковал обо мне?
– Тосковать – самое бессмысленное занятие, когда нет надежды. Но я все равно тосковал.
Шарик в уголке лакал из блюдечка молоко. Все же жаль, что он не умеет мурлыкнуть.
– А что Котик?
– Котик все понял. Как, наверное, и понял, почему Сталлоне разорвал в клочья шубку аптекарши… Кстати, она как-то умудрилась устроиться в Штатах фотомоделью. Хотя… Представляешь, какой у них дефицит
– Что-то в этой дуре я такого не заметил.
– Был бы там – заметил. Россия ко всем благосклонна, – Майя тут же встрепенулась и удивленно вскинула брови. – А ты что, ее видел? Значит и ты знал… Как всегда жена обо всем узнает последней.
– Я одно знаю наверняка – Павел тебя любит.
Да уж… Моему благородству можно ставить памятник. Аж самому мерзко.
– Может быть… Любит… Но знаешь, не в этом дело. Я давно заметила, что деньги все упрощают. Даже не в бытовом смысле. И не столько в бытовом. Они упрощают чувства человека, его мысли. Вернее, принижают. Когда хочется очень простых книжек, очень простой музыки, очень простых фильмов. Ты понимаешь, о чем я? Того, где нет души, идеи, мысли. Как полигон для выработки адреналина. И, конечно, хочется очень простой любви… А Павел ведь раньше был совсем другим.
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Мне кажется, я когда-то встречалась с одним человеком, веселым, остроумным, немножко безалаберным романтиком. Готовым в любую минуту сорваться с места и лететь на другой край света, чтобы с геологами искать нераскрытые тайны. Который понятия не имел о деньгах. И если они у него заводились, он с ними сразу же легко расставался. С человеком, который по вечерам воровал на клумбах цветы и забрасывал меня целыми охапками… А расставалась уже с совсем другим. И другого ты, действительно, знаешь. Его мне просто жаль. Он – в дорогом безукоризненном костюме. Усталый, с вечной тоской в глазах. На прощанье он мне подарил одну-единственную орхидею. И не преминул отметить ее бешеную стоимость и высокую престижность подарка. А я и не знала, что цветок может быть престижным. Я его отвезла к тетке, в деревню. А она понятия не имела, как за ним ухаживать, и просто поставила его в воду. А он тут же завял. Представляешь, что за ужас – выдерживает перелет в тысячи километров и вянет от колодезной воды.
Мы говорили о Сталлоне-Максимыче, о Котике, о Павле, об орхидеях. Но ни слова – о нас. Впрочем, возможно, мы не хотели торопить события. Мы были вдвоем в одной комнате. За окном уже тяжелыми хлопьями падал снег. В углу спал пушистый рыжий Шарик. Какие тут к черту еще могут быть слова?
Ночью мы так и не сомкнули глаз. Незаметно, неспешно наступило утро, совершенно новое для меня. Я собирался на работу, закипал чайник и любимая женщина была рядом.
– Кстати, прекрасная незнакомка, как вы попали ко мне в дом? – я осторожно разливал по чашкам горячий черный чай.
– Петька помог, – Майя бросила в чай дольку лимона.
Черт! Совсем забыл, что на всякий пожарный отдал запасной ключ этому предателю. Пожалуй, пришло время его конфисковать.
– Кстати, ты встретила у него ведьму с носом, похожим на сапог, и змееподобными глазами, которую так любит теперь мой бывший товарищ?
– Бывший? – удивилась Майя. – Как легко ты разбрасываешься людьми. А на счет ведьмы… Тем более не прав. Она очень даже ничего. Здесь деньги из нее сумели сделать что-то приличное. Я когда-то давно отдыхала вместе с ней в пионерлагере. Она считалась самой некрасивой и самой активной девочкой. Выступала на всех пионерских сборах, яростно обличая лентяев и двоечников. А однажды уговорила всю нашу палату отправиться на помощь вьетнамцам – бороться против американского империализма. Ночью мы и двинулись в путь, через лес.
Она даже нарисовала маршрут. А потом мы даже не заметили, как она исчезла. Оказалось, она спряталась под кроватью, от страха. Нас, конечно, вскоре выловили. А она громче всех пропесочивала «беглецов» на сборе – за самовольную отлучку из лагеря. Влетело же нам тогда!– Хорошая девочка. Теперь она с телеэкрана взахлеб борется против тех же вьетнамцев, отстаивая жизненные интересы того же американского империализма. Кстати, и фашизма. Жаль, что вы тогда ее не побили. Врезали бы хорошенько, глядишь активность бы и поутихла. Так нет – еще одного диверсанта упустили. Но ничего, всему свое время.
Когда чай был выпит, а бутерброды съедены, Майя вызвалась меня проводить. Я сопротивлялся как мог, поскольку считал, что она еще не оправилась после полета. Но она наотрез отказалась валяться весь день с книжкой в постели.
– Уж не к Щербенину ли ты решила наведаться? – наконец догадался я.
– С каких пор ты стал угадывать мысли?
– Можно все упростить. Если честно, я лучше разбираюсь в психотерапии, чем он.
– Ты? – Майя поцеловала меня в щеку. – Значит мне придется сделать выбор: либо ты – мой врач, либо – любимый.
– А любимый врач – никак не получится?
Майя рассмеялась. Встряхнула рыжими волосами и взяла меня под руку. Больше я не изображал из себя заботливого мужа.
Едва мы прошли в метро, кишащее как муравейник, я тут же скумекал, что со мной идет под руку человек, который к нашему общественному транспорту вообще не привык. Или – давно отвык от него. Майя побледнела и расстегнула ворот пальто. Нам с трудом удалось втиснуться в вагон. Особенно усердно толкалась локтями одна здоровенная тетка с толстыми клетчатыми баулами. Я от злости наступил ей на ногу. Она взвизгнула, но отыскать виновного было невозможно. Толпа прижала нас к двери. Троица сидячих рядом счастливчиков дружно закрыла глаза, а один из них – здоровенный краснощекий бугай, похожий как две капли воды на Клинтона в шапке-ушанке – даже стал похрапывать для пущей убедительности.
Я незаметно взглянул на Майю. Ее лицо покрылось красными пятнами, а в глазах застыл нездоровый блеск. Мне показалось, что если бы было куда упасть, она непременно грохнулась оземь. Тут дело, пожалуй, даже не в привычке. Я уже ругал себя всеми плохими словами, что не настоял на своем и не убедил ее остаться дома. Еще врач называется! Специалист липовый! После больницы, после двеннадцатичасового перелета, после бессонной ночи позволить девушке оказаться в подземелье! Я более внимательно взглянул на мирно спящую троицу и сообразил, что добрые вежливые слова не разбудят их совесть. Тогда я решил действовать по-другому. Я громко и хрипло закашлял им прямо в лицо и выругался.
– Черт! Туберкулез совсем замучил!
Двое даже не пошелохнулись и не открыли глаза. На данный момент туберкулез их волновал меньше всего на свете. Но красномордый Клинтон не выдержал и, видимо, испугавшись навсегда потерять свой здоровый цвет лица, вскочил с места, расталкивая всех локтями, и спрятался в гуще толпы. А я ловко усадил Майю на его место.
Но тут подала свой голос тетка с баулами.
– Вот молодежь! – задыхалась она то ли от наглости, то ли от возмущения. – Ни за что не уступят места! Здоровая, молодая девка…
Несмотря на то, что кругом восседали еще более здоровые и молодые джентльмены, объектом нападок она выбрала Майю. Наверное, ее тетка просто не боялась. Ведь джентльмены могут и послать куда подальше.
– Бабушка, – нарочито вежливо обратился я к ней. – Вы что-то сказали?
– Какая я тебе бабушка! – взвизгнула торгашка.
– Ах, извините, тогда гражданка-инвалид!
– Какой я тебе инвалид! – ее голос сорвался на последнем слоге.
– Тогда, я вас не понимаю, – продолжал я изголяться в любезностях. – Либо вы старый немощный человек, либо инвалид. В противном случае вполне можете и постоять со своими пожитками.