Солдаты
Шрифт:
Альберту. Ее бледное лицо выражало неподдельную скорбь.
– - Я потрясена, мой милый. Но... мужайтесь.
– - Поцеловав лейтенанта в
лоб, она вдруг побледнела еще больше и, отвечая, очевидно, каким-то своим,
может быть вовсе не относящимся к смерти старого боярина, мыслям,
воскликнула: -- Бедная Румыния!.. -- и, уже обращаясь к Рупеску,
присутствовавшему на похоронах в число многих других генералов, добавила: --
Берегите его, генерал. Прошу вас. Несчастный мальчик!
– - Трудно сберечь его,
в бой. Ему не терпится скрестить оружие с этими... э... варварами! --
Рупеску, приземистый, краснолицый, хотел и никак не мог склониться перед
королевой -- ему мешал огромный живот, туго перетянутый широким ремнем. От
напрасных усилий генерал побагровел, крупное, мясистое лицо его покрылось
капельками пота.
– - Не могу удержать, ваше величество!
– - Ну, полно, мальчик!
– - Королева устало улыбнулась и вновь поцеловала
молодого офицера.
– - Не обижайтe господина Рупеску. Он так добр к вам!
Генерал в знак полного согласия с последними словами королевы часто и
неуклюже закивал большой круглой головой.
Рупeску и Штенберг провожали королевский поезд до самого Бухареста.
Альберт возвратился в свое имение только через пять дней, в первых
числах марта. Генерал отпустил его из корпуса, чтобы лейтенант смог отдать
необходимые распоряжения управляющим поместьями. Лейтенант начал с того, что
посетил кладбище, где несколько специалистов, вызванных из столицы,
устанавливали памятник на могиле его отца.
С кладбища он вернулся поздно вечером усталый, мрачный. Но уже утром
вышел во двор явно повеселевший. Этому в немалой степени способствовала
весна. Вся усадьба была залита по весеннему щедрым солнцем. В сараях
крестьянских дворов, неистово кудахтали куры. На псарне взвизгивали борзые.
Старый конюх Ион (Альберт вспомнил, что старику этому несколько дней тому
назад исполнилось девяносто лет) чистил скребницей лошадей, нетерпеливо
всхрапывавших и перебиравших ногами. Делал он это не очень расторопно, что
сильно удивило лейтенанта, знавшего Иона как добросовестного работника и
любимца старого боярина. "Что случилось с Ионом? Он даже нe улыбнулся при
виде молодого хозяина,-- подумал офицер с неясной тревогой.
– - Грустит об
отце? Или болен?"
– - Ион, голубчик, что с тобой?
– - спросил Альберт, подходя к конюху.
– -
Ты болен?
– - Нет, мой господин, я здоров.
– - И старик заторопился, с необычайным
для его возраста проворством нырнул под брюхо коня, чтобы, очевидно,
оказаться на противоположной от молодого хозяина стороне.
Лейтенант пожал плечами и быстрым взглядом окинул всю усадьбу с eе
бесчисленными пристройками. Недалеко от него молоденькая работница Василика
кормила гуся. Делала она это престранным образом. Зажав птицу между
колен,Василика силой раскрывала ей клюв и маленькой рукой втискивала в горло гуся
целые пригоршни кукурузы.* Заметив Штенберга, Василика выпустила гуся и
скрылась в домике, где жили дворовые. Птица, оказавшись на свободе, важно
зашагала по усадьбе, гордо неся свою голову. Василика вновь появилась во
дворе и улыбнулась, но улыбнулась нe ему, лейтенанту,-- это сразу понял
Штенберг, -- а каким-то своим, по-видимому, девичьим мечтам. И это молодому
боярину показалось тоже странным, даже подозрительным: раньше при виде его
Василика почтительно кланялась и говорила своим певучим, ласковым голосом:
*Таким образом в Румынии откармливают гусей.
– - Добрый день, мой господин!
Лейтенант вновь оглядел весь двор и нахмурился. Ему показалось, что
дворовые делают все слишком медленно и неаккуратно -- не так, как раньше,
при старом боярине. Альберту ужe хотелось, подражая отцу, крикнуть: "Я вот
вас проучу, бестии!", но его что-то удерживало, он и сам не мог бы сказать,
что именно. Увидев управляющего имением, Штенберг мысленно ужe приготовился
жестоко отругать его, пригрозить увольнением, но вместо этого сказал с
обидной для себя нерешительностью в голосе:
– - Я рад вас видеть, мой дорогой!
– - Лейтенант козырнул и пожал руку
управляющего с какой-то, как ему самому показалось, заискивающей
торопливостью.
– - Не кажется ли вам, что наши люди немного пораспустились в
последнее время? Я бы попросил вас навести порядок в усадьбе.
Чуть приметная усмешка скользнула по тонким губам управляющего.
– - Ничего ж не изменилось, господин лейтенант! -- попытался он
успокоить молодого боярина. -- Просто вы переволновались, устали и вам
следует отдохнуть.
– - Благодарю вас, я чувствую себя вполне хорошо, сказал Штенберг,
испытывая удовлетворение от того, что в конце концов овладел собой и говорит
с этим господином так, как должен говорить хозяин со своим служащим.
"Впрочем, управляющий, может быть, и прав. Я действительно чертовски
устал, -- подумал Штенберг.
– - Все заботы легли на меня, оттого и кажется,
что дела идут хуже, чем они шли при отце".
Лейтенант взошел на крыльцо, присел и мало-помалу успокоился. Тревожные
и мрачные мысли уступили место светлым, радужным. Молодой боярин впервые
испытал истинное наслаждение от сознания собственного величия. Шуточное ли
дело: он, двадцатитрехлетиий офицер, -- и владелец огромных богатств!
Альберт ужe представил себе день первой осенней охоты. К нему съезжаются
румынские помещики, венгерские графы, которых отец терпеть не мог и тем не